Харбин. Книга 1. Путь - Евгений Анташкевич

Гога сопел.

После того как Михаил Капитонович дал команду людям разделиться и большая часть пошла спать в здание склада, Сашик подумал, что это касается и их тоже, но Гога потянул его за рукав и шепнул, что они останутся во дворе и никто их не прогонит, а «команда» может поступить в любой момент. Сашик сделал вид, что «это само собой разумеется», однако про себя он знал, что мало что понимает во всём том, что происходит; он хотел попросить Гогу что-то объяснить, но тот имел такой важный вид, что Сашику стало неловко.

Они остались у костра; сидевшие рядом люди и с ними Михаил Капитонович обсуждали что-то не очень понятное, как бывает, когда что-то слышишь из середины разговора. Гога сидел серьёзный, а Сашику было неловко в этот разговор вмешиваться. Через некоторое время Гога, так и не представив его никому и ни с кем не познакомив, опустил подбородок на грудь и начал сопеть, потом сон стал одолевать Сашика, и в конце концов они оба пригрелись на ящиках.

Гога сопел, это было привычно, в лагере они всегда спали рядом. Сашик повернулся на другой бок, ящики заскрипели, как ему показалось, на весь двор. Тот бок, с которого он повернулся, горел, раздавленный на шершавых твёрдых досках, когда же он всё-таки приноровился на другом боку, то стал думать – открывать ему глаза или нет. Совсем недалеко от него горел костёр, и оттуда в замёрзшую спину дышало тепло, а к груди, несмотря на плотно прижатые локти, подлезал холод, и та часть тела, которой было тепло, хотела спать, и поэтому открывать глаза не хотелось, а если думать про холод и открыть глаза, то ни сна, ни тепла уже не будет.

– А что это за мальчики? – услышал Сашик голос от костра.

– Тот, который спит, – Игорь Заболотный из гимназии Христианских молодых людей… – Сашик сразу узнал голос ответившего, он принадлежал Михаилу Капитоновичу. – А тот, который ворочается, наверное, его друг, я этого точно не знаю.

– Утром узнаем! Нам чужие и лишние не нужны, – сказал первый голос.

– Узнавайте, воля ваша, Константин Владимирович, а только чужих здесь нет, – сказал Михаил Капитонович.

Сашик понял, что у костра разговаривают два человека, они не спят, может быть, они дежурят, а может быть, есть какая-нибудь другая причина; но только он понял, что только что говорили о них с Гогой.

Он открыл глаза – перед глазами было темно. В темноте угадывались какие-то сделанные руками человека предметы: прямые вертикальные палки штакетника, огораживающего небольшой палисадник с пятнами высоких кустов между домом с аркой и складом и очертания самой арки, где они все недавно стояли. Внутренность арки была самой тёмной из всего, что Сашик сейчас видел перед собой; ему представилось, что темнее арки может быть только небо.

«Хотя там, наверное, звёзды, если нет облаков!»

– Интересно! – снова услышал он. – Решатся завтра китайцы или не решатся? Вторые сутки здесь стоим, – произнёс человек, которого Михаил Капитонович назвал Константином Владимировичем.

– Какая нам разница? Можем ещё постоять, хоть трое, хоть больше суток! Не привыкать! Нам всё это – всё равно!

– Не скажите, Михаил Капитонович! Есть сведения, что Мельников как раз проводит собрание своей агентуры, и сейчас генконсульство набито людьми из Коминтерна, отовсюду приехали почти сто человек, есть гости даже из Советов!

– А хоть бы и так, так что?

– А то! – В голосе собеседника Михаила Капитоновича слышались ирония и удовольствие одновременно. – А то, что сам Мельников, как генеральный консул, пользуется экстерриториальностью, а его подручные – нет! Он нам не нужен – он дипломат; он нам ничего не скажет; а его агентура – голые, им защититься нечем: их-то и можно будет пощупать – кто чего знает! – Говоривший это хлопнул в ладоши и потёр ими одна об другую.

– Тише, господин Родзаевский, нам ещё рано будить людей, – сказал Михаил Капитонович.

– Да, да! – ответил тот, которого Михаил Капитонович назвал господином Родзаевским.

Над костром повисла тишина, только зашуршал коробок, и послышалось, как чиркнула спичка.

«Сейчас будет вспышка!» – подумал Сашик и закрыл глаза. Когда-то ещё в лесу он понял, что с закрытыми глазами он лучше слышит, особенно ночью; и сейчас он слышал, как затрещал табак прикуриваемой папиросы, как с тихими хлопками от спички, которой стали махать, оторвалось пламя, как на утоптанную землю двора упала сама спичка, как, затягиваясь, вдохнул и через секунду выдохнул дым тот человек, который только что закурил, и тут Сашику показалось, что он всё понял. «Да ведь мы сейчас на Большом проспекте, между Ажихейской и Гиринской. – Он заворочался. – А на Гиринской генеральное консульство СССР!»

Он вспомнил слова папы, который сказал, что в городе неспокойно.

– Мы, конечно, войдём в консульство, завтра или послезавтра, и арестуем кого-нибудь, но разве это борьба с красными? Это всё уже было! – с паузами сказал Михаил Капитонович, видимо, это он закурил.

– Вы в чём-то сомневаетесь? – спросил собеседник.

– Сомневаюсь? – Голос Михаила Капитоновича повысился и сразу упал. – Чушь всё это собачья! Если вы в одном городе арестуете даже с десяток красной агентуры…

– Мне странно слышать это от нечаевского офицера…

– Поэтому и не странно, что я – офицер, и нечаевский, и каппелевский, и колчаковский.

Говорившие на секунду умолкли, и Сашик вспомнил, как часто в Харбине произносилась фамилия Нечаев, в городе о нём много говорили, и даже папа несколько раз упоминал его.

– И что? Прикажете сидеть сложа руки? – спросил тот, которого Михаил Капитонович называл господином Родзаевским и Константином Владимировичем.

– Константин Владимирович! Я ничего не приказываю, я сам слушаю приказы и выполняю их, но мне хотя бы за это деньги платят! А вы – судя по тому, что вы говорите, – бессребреник, идеалист и большой специалист по части коминтерновской агентуры, хотя, как мне представляется, настоящего пороху вы не нюхали!

Сашик подумал, что сейчас господин Родзаевский должен будет разозлиться и сказать что-нибудь злым и громким голосом, но произошло обратное.

– Я вам завидую, – тихо произнес Родзаевский, – вам пришлось повоевать и, наверное, пролить кровь – свою! А мне нет! Здесь правота на вашей стороне. – Он помолчал и дальше говорил, как будто бы на что-то жалуясь; голос у Родзаевского был мягкий, рокочущий, вдумчивый и располагающий к себе. – Когда я убежал оттуда и добрался сюда, сразу узнал о наборе в «русскую группу» воевать против китайских коммунистов.

– Когда это было?

– Что именно?

– Когда вы покинули Советы?

– В 1925-м!

– Самый набор!

– Да, я приходил к вербовщикам генерала Шильникова, но мне отказали!

– Почему?

– Сказали, что по возрасту, хотя мне уже было восемнадцать, и отсутствию военной профессии, но, думаю, что это не так, тогда уже говорили о наборе в военную школу и о юнкерской роте майора Штина, где-то на юге, по-моему в Цзинани…

– Да, именно там и именно так; я даже принимал в этом участие…

– Но я думаю, – продолжал Родзаевский, – что причиной этого было то, что я только что сбежал из Советов и во мне не могли быть уверены.

Родзаевский замолчал, и Сашик услышал, как Михаил Капитонович снова зашуршал спичечным коробком.

– Должен вам сказать, Константин Владимирович, – вам повезло!

– Почему?

– Мы – те, кто воевал в китайской армии против коминтерновской агентуры и китайских коммунистов, на самом деле против никаких коммунистов не воевали!

– Как так?

– А так, что мы воевали в армии одних китайцев против армии других китайцев. Вот и всё. Точнее будет сказать, что китайцы друг против друга воевали нашими руками. Это была не война, хотя она и сейчас продолжается, а «войнушка»: генерал Фэн дрался против генералов Чжана и Сюя, а потом они дрались между собой, а против них всех дрался генерал Чан!

– Чан Кайши?

– Он самый! И кто из них был красный?..

– Чан Кайши… – ответил Родзаевский.

– Не тут-то было, уважаемый Константин Владимирович! Чан Кайши только в самом начале – ещё когда его шеф Сунь Ятсен установил контакты с Советами – был условно красным…

– Но ведь дивизия Нечаева воевала против него, разве не так?

– Так! И не так! Мы и сейчас в этом толком не разобрались, но суть в том, что они воевали между собою за власть! Просто за власть! Нас, то есть вашего тёзку, благословенного Константина Петровича Нечаева, попросил сформировать русскую боевую группу шаньдунский генерал, то есть наш с вами генерал, то есть маршал Чжан Цзолин… Так вот! Было время, когда Советы и китайские коммунисты поддерживали Чан Кайши… А в общем, всё это была каша из их китайской чумизы! – Михаил Капитонович снова чиркнул спичкой. – Поверьте, не хочется вспоминать!

– Почему?

– Потому, молодой человек, что это было страшно!

– Страшнее, чем…

– Страшнее, чем всё!

Сашик услышал, как Михаил Капитонович выдохнул дым, и даже почувствовал его запах. Он слушал разговор этих двоих взрослых людей, ему не было за это стыдно, он к ним не подкрадывался и не прятался от них, обидно было то, что Гога спит и ничего не слышит.