Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

Телевидение в первую половину пятидесятых годов только входило в наш быт. Деревни и села еще не ведали, что это за чудо. И радио было главным вещателем жизни страны и планеты, «поставщиком», особенно в глубинку, разного рода художественной продукции, музыки, песен, новинок литературы, драматургии.

И как же взыграло мое честолюбие, когда по радио, особенно в праздники — под Новый год, Первомайские, Октябрьские дни включали комедийные спектакли по моим сценариям. Я представлял себе, как их слушают в моей Кордышивке, в Тупичеве, во всех уголках страны, как ахает от изумления моя многочисленная родня-Шутка ли, наш Иван, бывший пастух, помиравший от голода полусирота, оборвыш, — и вдруг непонятно каким образом пробился Бог знает куда, стал загадочным для них человеком. Да еще изумлялись мои земляки и тому, что по радио звучали знакомые им имена кордышан — деда Мусия, тетки Явдохи, почтальона Марка Мухи… Это уж казалось им совсем невероятным.

Впрочем, я и сам млел от гордости, слушая, как мое имя упоминалось рядом с именами обаятельнейшего Алексея Покровского и игравших в радиоспектаклях наиболее именитых в то время актеров: Грибова, Яншина, Гриценко, Трошина, Светловидова, Кольцова, Пельтцер, Викланд, Васильевой, Понсовой…

В моей душе и сейчас звучит сопровождавшая постановки лирическая музыка композитора Корчмарева.

О, сколько прибавилось у меня в тот период родственников, о существовании которых я раньше и не подозревал, сколько получил писем с выражением чувств дружбы и любви.

* * *

Замечу также, что после первой же прозвучавшей в эфире радиопостановки о Максиме Перепелице у издателей возрос интерес к последующим моим рассказам. Журнал «Советский воин» стал для меня главным литературным прибежищем. Его ведущие работники Константин Иванович Поздняев и Евгений Фотиевич Дырин всячески содействовали моим публикациям на страницах двухнедельника и его приложения. Поздняев проявил себя как беспощадный критик, а Дырин уже был сложившимся прозаиком (его повесть «Дело, которому служишь» занимала тогда видное место в нашей военно-художественной литературе). Но случилась беда: Евгений Фотиевич, человек трудной судьбы, внезапно ушел из жизни. На его место — начальником отдела художественной литературы и членом редколлегии «Советского воина» — назначили меня. «Фотиевич заменил Фотиевича», — мрачно шутили иные из моих друзей. Тридцать лет состоял я в редколлегии журнала (даже после увольнения в запас), пока меня не сменил там мой сын Юрий, предварительно закончив институт, аспирантуру, отбыв срочную службу в армии, экстерном сдав экзамены за военное училище, заочно закончив военную академию и немало поработав в военной печати.

* * *

Однажды в нашей квартире раздался телефонный звонок, и я услышал:

— Это говорит начальник сценарного отдела ленинградской студии художественных фильмов Беляев Владимир Сергеевич. — Голос в трубке был незнакомым. Он продолжал: — Я в поезде прослушал отрывок из вашего радиоспектакля «Максим Перепелица на побывке».

— И что из этого следует? — насмешливо спросил я, будучи уверенным, что меня разыгрывает кто-то из моих друзей, скорее всего, Михаил Алексеев. Розыгрыши тогда в наших кругах были в моде.

— Давайте встретимся. Поговорим о возможности создания кинокомедии.

Мне это показалось совершенно несбыточным. Кино мне виделось недосягаемой сферой искусства, тем более что в те времена в течение каждого года на экраны выходило не более десяти — двенадцати фильмов. И я, сказав в ответ какие-то неучтивые слова, положил телефонную трубку.

Вскоре вновь зазвенел телефон. Тот же голос стал убеждать меня:

— Я понимаю… Вы приняли мое предложение за чью-то шутку. А я вполне серьезно, слово чести! Приходите завтра на Большой Гнездниковский, в Главкино. Там будет заказан пропуск. Заходите к главному редактору Игорю Вячеславовичу Чекину. Я буду ждать вас.

Упоминание об Игоре Чекине, которого я помнил по Северо-Западному фронту, смутило меня. Никто из моих друзей не мог знать его отчества. А вдруг не розыгрыш?

На второй день я шел на Большой Гнездниковский, все время оглядываясь, полагая, что если меня кто-то разыгрывает, то обязательно будет подсматривать, клюнул ли я на злую шутку. И был радостно смущен, когда в бюро пропусков у меня взяли удостоверение и стали выписывать пропуск.

Все произошло как в сказке. В кабинете Игоря Чекина я познакомился с Владимиром Сергеевичем Беляевым — моложавым, коренастым, улыбчивым. Нас потом на долгие годы свяжет крепкая дружба семьями. Он высказал уверенность, что Максим Перепелица, как литературный герой, дает все возможности для экранизации книги о нем. В это время в кабинет вошел высокий, чуть старше меня мужчина. Это был режиссер «Ленфильма» Анатолий Михайлович Граник, чья картина «Алеша Птицын вырабатывает характер» недавно вышла на союзный экран. Он попросил Чекина подписать какой-то документ, связанный с поездкой на целину для поиска сюжета.

— Вот тебе автор с готовым сюжетом! — Владимир Беляев указал Гранику на меня. — Идите в коридор и потолкуйте.

В коридоре мы уселись с Граником на диван, и он попросил:

— Расскажите один-два эпизода, которые могут войти в сценарий.

Я стал рассказывать о проделках Максима Перепелицы в селе и в армии. Граник похохатывал. Радиопостановок он не слышал, но согласился:

— Давайте попробуем. Надо заключать с вами договор…

На службе я подал рапорт о том, что есть возможность создать кинокомедию о современной жизни Советской Армии, попросил предоставить мне очередной отпуск, прибавив к нему два месяца за свой счет. Редактор журнала «Советский воин» полковник В. В. Панов, старый служака и прекрасный человек, прошелся с моим рапортом по начальству (благо, что кое-кто из несговорчивых генералов в это время курортничал), и я получил отпускные документы.

Граник, не очень поверив, что в книжке «Максим Перепелица» изображены не придуманные, а подлинные, живущие в Кордышивке люди, предложил для начала съездить в мое родное село, именуемое в повести Яблонивкой, познакомиться с так называемой «натурой», сфотографировать «типажи», напитаться атмосферой селянской жизни на Винничине.

И вот появились мы в Кордышивке. Еще стояла в центре села хата, в которой я родился. Она уже принадлежала чужим людям, и мы остановились в доме моего брата Бориса. Заработал «сельский телеграф» — покатилась по селу молва о нашем приезде. Борис и его жена Ганя спешно готовили угощенья. Не заставили ждать себя и гости — родственники, друзья, сельское начальство. Почтарь Марко Муха принес корзину свежей рыбы, поймав ее в прудах за нашим селом. Анатолий Граник целился фотоаппаратом в почтаря, поражаясь тому, что в книге я действительно не придумал его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});