Поединок спецслужб. Перезагрузка отменяется - Александр Витковский

— Почему Вильям Генрихович Фишер выбрал именно это имя?

— Это был его приятель по работе в разведке еще в довоенные годы и в годы войны. Он знал, что имя этого разведчика известно в Центре. Присвоив его, Фишер рассчитывал таким опосредованным образом дать понять своему московскому руководству, что не выдал сотрудникам ФБР никого и ничего — даже своего подлинного имени, а самое главное — не пошел на сотрудничество с ФБР и ЦРУ.

— Извините, но я не могу понять, каков реальный механизм выполнения этой задумки Фишера?

— Все очень просто. О том, что с Марком что-то произошло, мы поняли практически сразу, — ведь от него перестала поступать информация. Затем пришло письмо в посольство СССР в Вашингтоне «от советского гражданина Р. Абеля», которое ему позволили написать и отправить только 10 июля. А когда в американской прессе появились публикации об «аресте русского шпиона Рудольфа Абеля», мы убедились, что речь идет именно о Марке, поскольку настоящий Абель умер в Москве за два года до этих событий. Эта же логика подсказала нам, что Вильям Генрихович не пошел на сотрудничество со спецслужбами — ни с ЦРУ, ни с ФБР. Более того, мы поняли перспективный замысел Марка и в дальнейшем использовали эти сведения в работе по его освобождению из американской тюрьмы.

— Расскажите подробнее, кто такой настоящий Абель, чьи установочные данные присвоил себе в качестве псевдонима наш разведчик?

— Настоящий, как вы говорите, Рудольф Иванович Абель по национальности латыш. Он родился в Риге и был на три года старше Вильяма Генриховича Фишера. Абель—участник Гражданской войны, отличился в боях с белогвардейцами. Во второй половине двадцатых годов его призвали в органы госбезопасности молодой Советской Республики, где он служил в иностранном отделе (разведка) ОГПУ. Как и Фишер, он увлекался радиоделом и с 1927 по 1929 год работал радистом в Китае. Возможно, что именно здесь состоялась первая встреча Абеля с Фишером, который в это время был направлен в Китай в краткосрочную командировку. Затем до середины тридцатых годов Абель работал в Маньчжурии под легендой русского эмигранта первой волны. После возвращения на родину его уволили из органов госбезопасности, однако в декабре 1941 года, как и Фишера, вновь вернули в разведку как опытного радиста. Вместе с Фишером он работал в 4-м (разведывательно-диверсионном) управлении НКГБ у Павла Анатольевича Судоплатова. Занимался подготовкой наших радистов, которые в составе разведывательно-диверсионных групп направлялись за линию фронта на оккупированную территорию. Во время войны Абель и Фишер часто встречались. После окончания Великой Отечественной войны настоящий Абель в звании подполковника был уволен в запас и умер в Москве в возрасте 55 лет.

— В чем перспективный замысел выбора именно такой легенды? И как Марк понял, что в Центре правильно интерпретировали его действия?

— Наш разведчик был прекрасным аналитиком-интеллектуалом и просчитал не только свои действия на сто ходов вперед, но и ответную реакцию как Москвы, так и Вашингтона. Такая легенда позволяла официально обратиться за защитой в посольство Советского Союза или Германской Демократической Республики, поскольку благодаря такому вымыслу арестант мог претендовать на советское или восточногерманское гражданство. Как и следовало ожидать, американцы направили письмо Абеля и запрос в посольство СССР, а оттуда информация попала в Москву и на Лубянку.

— И каким же был официальный ответ?

— Таким, каким и ожидал его наш разведчик: «Рудольф Абель посольству не известен и в числе советских граждан не числится». Таков уж закон жанра. Но для Абеля это была победа. Он понял, что его сигнал все-таки дошел до московского Центра и правильно интерпретирован руководством разведки.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ

У арестованного советского разведчика не было возможности выбирать себе адвоката. К тому же па волне всеобщей антисоветской истерии, поднятой американской прессой, среди юристов было не много желающих защищать «коварного русского шпиона» на публичном процессе. Да и общественность страны, разогретая шпиономанией, жаждала крови и была настроена не на правовое, а на политическое решение суда. Поэтому смертный приговор ни у кого не вызывал сомнений.

Ассоциация адвокатов, которая определяла кандидатуру защитника, остановила свой выбор на совладельце адвокатской конторы, американском юристе ирландского происхождения командере (соответствует воинскому званию капитана 3-го ранга) морской разведки Джеймсе Доноване. Он был не только хорошим служителем Фемиды, но и разведчиком с большим стажем и опытом. В годы Второй мировой войны Донован работал советником руководителя Управления стратегических служб—американской разведки—предшественницы ЦРУ. А на Нюрнбергском процессе, где судили главных нацистских преступников, он был помощником Роберта Джексона — главного обвинителя со стороны США. Донован согласился защищать Абеля за 10 тысяч долларов — не самый маленький адвокатский гонорар в то время.

21 августа 1957 года (день в день ровно через два месяца после ареста разведчика) состоялось знакомство адвоката со своим подзащитным. Эта первая встреча произошла в арестантской комнате Бруклинского суда, который размещался в здании почтамта. «Он показался мне похожим на школьного учителя», — вспоминал позднее адвокат об этой встрече.

Вскоре Донован познакомил Абеля с двумя своими помощниками — молодыми юристами Арнольдом Фрейменом и Томасом Дебевойсом. Все вместе они ознакомились с обвинительным заключением, которое на двенадцати листах составили и подписали прокурор Бруклина и Лонг-Айленда Мур и помощник генпрокурора США Томпкинс. Согласно этому документу, Абеля обвиняли:

1. В заговоре с целью передачи Советскому Союзу секретной информации по атомной и военной тематике.

2. В заговоре в целях сбора такой информации.

3. В заговоре в целях пребывания на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте.

По первому пункту обвинения Абелю грозила смертная казнь, по второму пункту — десять лет, и по третьему — пять лет тюрьмы. В отличие от советского законодательства, где самый большой срок наказания покрывал все менее существенные, американская Фемида суммировала все сроки.

Тактику защиты Донован решил построить на уязвимых местах обвинения и фактах процессуальных нарушений в ходе ареста Абеля и следствия но его делу. В частности, разведчика арестовали на основании ордера, выданного службой иммиграции и натурализации. Но он действителен лишь по делам о нарушении правил въезда и проживания иностранцев и не распространяется на лиц, обвиняемых по другим уголовным преступлениям. Не было и ордера на обыск и изъятие имущества, а значит, эти действия проводились незаконно. Следовательно, никакие вещественные доказательства, изъятые при обыске в студии на Фултон-стрит и в гостинице «Латам» в рамках оперативного расследования, не могут фигурировать в уголовном процессе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});