И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

родился, было достаточно далеко от границ, – резко начал он, и голос его – жесткий, иглисто-ледяной – заставил Василису вздрогнуть. – Оно редко подвергалось набегам. Но когда моей матери было семнадцать, это случилось. Один из нападавших изнасиловал ее. Она говорила мне, что не знает, почему он сохранил ей жизнь. Она его об этом даже не просила. Но он ушел, а взамен отнятого оставил ей меня. Так что в какой-то мере я результат преступления и боли. И вероятно, это неким образом предопределило мою судьбу.

Кощей замолчал. Василиса смотрела, как тяжело поднимаются и опускаются его плечи, и впервые за долгие годы ощутила рядом с ним страх. Страх за себя. За него. За них обоих. Он же тем временем собрался и продолжил.

– Моя мать же сохранила мне жизнь. Она вообще считала, что жизнь – величайшее благо, а любая форма насилия – страшнейшее зло. Учила меня никогда не прикасаться к женщине без ее согласия… Она не вышла замуж, хотя мне всегда казалось, что это ее только радовало. Стала знахаркой, как и моя бабка, лечила людей. Нас с ней не очень-то любили. Скорее, терпели – в конце концов, травницей мама была отличной. Она была необычайно красива для тех мест, но эта красота отпугивала селян. Рыжие волосы, зеленые глаза. Каждое лето ее лицо покрывали веснушки. Я все пытался их сосчитать, когда был ребенком… До сих пор помню… Но глаза – единственное, что мне от нее досталось. Остальное, включая силы, я унаследовал от ее насильника. В селении меня называли отродьем. Мальчишки отказывались со мной играть. А я был мал и не понимал истинных причин. Когда мне было четыре года, я решил: если покажу им небольшой фокус, они поймут, что со мной тоже может быть интересно. Я создал огненных рыбок, пустил их плескаться в луже… Мама просила меня держать способности в тайне, но я был глуп… Так в деревне узнали, что я разумею в колдовстве. Конечно, симпатий мне это не добавило.

Кощей снова замолчал. Василисе захотелось подойти и обнять. Но она чувствовала, что этим все испортит. Она видела: он впервые рассказывал об этом кому-то. Рассказывал ей. И ему нужно было пройти этот путь до конца самостоятельно.

– Когда мне было пятнадцать, мама умерла. Она заболела, и никто не помог нам ни едой, ни чем-то еще. А осенью перед самым сбором урожая кто-то поджег посевы. Разумеется, подумали на меня. Поймали и решили принести в жертву лесным духам, чтобы те зимой даровали охотникам из нашей деревни обильную добычу. Они скрутили меня, отнесли в лес и привязали к дереву. И ушли. Глупцы… Там, где они меня бросили, было старое, давно забытое капище, принадлежавшее Чернобогу, – мне показывала его мать. Мне было нечего терять. И я сумел призвать его.

Кощей оперся руками на подоконник, будто ему было тяжело стоять.

– Я не знаю, почему он откликнулся… Но он пришел и пообещал мне силу и власть в обмен на доказательство того, что я готов принять их. Он предложил обратить в пепел мое село. Я был так зол, что поджег все двенадцать дворов одним махом. Сорок восемь человек – столько жило там. Я не знаю, сколько погибло. Я выполнил свою часть сделки и сразу ушел, забрал с собой только мамину шкатулку. В ней она хранила свою коллекцию – перстни. Это была ее отрада, она покупала на каждой ярмарке по одному. Когда я был поменьше, любил вытаскивать их и раскладывать на столе. В каждом свой камень…

Кощей снова выпрямился, убрал ладони с подоконника, но тут же начал тереть запястье.

– Чернобог явился ко мне следующей ночью. Заметил шкатулку и предложил выбрать один из перстней. Я не знал, зачем ему это, подумал, вдруг он заберет, и достал самый простенький. И тогда он вырвал из моей груди душу и поместил ее в камень. А вместе с ней мою совесть, способность любить и сопереживать… Так я стал бессмертным. Потом по щелчку пальцев он наделил меня силой. Ее было слишком много. Она рвалась наружу, и я не мог с ней справиться. А он смеялся, и я до сих пор слышу его смех…

Кощей замолчал. Но Василисе казалось, будет что-то еще. И она дождалась.

– Я никогда не жалел о том, что сделал, – произнес он так, словно вынес себе приговор. – Я никогда не хотел ничего исправить. Вот так, Василиса. Вот кого ты назвала своим мужем.

Он обернулся к ней. Вся его фигура была преисполнена достоинства, будто он собирался отстаивать перед ней свое право быть чудовищем, лицо выражало мрачную решимость, и только в глазах виднелся отголосок чего-то болезненного, едкого. Страх.

– Ну что, – мрачно спросил он, – все еще хочешь со мной в Круг?

– Третий раз делаешь мне предложение, и все как-то неромантично выходит, – вздохнула Василиса. – Серьезно, то похищаешь, то я сама настаиваю, теперь вот это вместо цветов… Ладно, не обращай внимания, я так… Да, Кош, да. Хочу.

– Что? – переспросил Кощей.

Патетичность слетела с него, словно плащ с плеч упал. И перед ней остался просто растерянный мужчина.

– Ложись рядом, – позвала Василиса. – Я устала и хочу, чтобы ты меня обнял. Мне жаль, что все это случилось с тобой. Но не думаю, что я или кто-либо еще имеет право тебя судить. Тебе было пятнадцать, ты потерял единственного человека, который тебя любил и которого любил ты. Тебя едва не растерзали звери… Это было почти пятьсот лет назад, и с тех пор много воды утекло. И я знаю, что ты не убиваешь без причин. А если ты не согласен со мной, то скажи, что не возвращался к этому воспоминанию раз за разом после того, как снова надел перстень. Что ты не поэтому столько лет его не надевал.

Кощей промолчал. Потом подошел и лег рядом, обнял ее со спины. Василиса нашла и сжала его ладонь.

– И ты хочешь сказать, что после этого останешься со мной? – тихо спросил он.

Она закинула голову назад, и он поцеловал ее в макушку. Хугин и Мунин запрыгнули на кровать и легли у них в ногах, и никто не стал их прогонять.

– Останусь, – ответила она. – Единственное, о чем ты в свое время попросил меня, – быть верной тебе. Хорошей же я буду женой, если нарушу это обещание.

– Я убийца…

– Да. А Иван ходил в походы, брал города, сражался в войнах… И мой сын делает то же самое. Но ты до последнего не хотел убивать Марью. И ты не зря почти сорок лет работал в прокуратуре… И вообще, Кош, кто из нас двоих адвокат, почему я тебя защищаю?..

Кощей рассмеялся ей в шею, от его дыхания защекотало кожу, Василиса устроилась в его объятиях поудобнее.

– Как ты это ощущаешь? – спросила она. – Отсутствие души?

– Как будто кто-то вскрыл мне грудную клетку, и теперь в ней гуляет ветер, – честно ответил Кощей. – Но ты меня греешь. Только ты. Рядом с тобой всегда тепло.

Он обнял ее крепче.

– Не знаю, как ты это делаешь. Наверное, это какая-то особая магия, в книгах я ничего подобного не нашел…

– Ты все еще скучаешь по матери?

– Да, – просто ответил он. – Но с тех пор, как появилась ты, меньше. Мне жаль, что тебе не довелось познакомиться с ней. Мне кажется, вы бы понравились друг другу. Она любила природу и не любила людей, умела метко пошутить, в деревне побаивались ее острого языка. Она ходила в лес как к себе домой. Вы чем-то похожи… Перстень, что ты носишь, тоже из той шкатулки.

Он дотянулся до ее ладони и погладил пальцем кольцо с морионом.

– Как ее звали? – спросила Василиса.

– Злата, – ответил Кощей. – Иногда в своих самых безумных мечтах я представлял, что, если бы у меня была дочь, я бы назвал ее так. Но теперь думаю, что все к лучшему. Теперь я окончательно понял, почему ты больше не хочешь детей.

Пользуясь тем, что он не видит ее лица, Василиса зажмурилась и сморщилась. Приложить к груди другого ребенка и все время видеть на его месте Алексея… Она не готова была это обсуждать, даже точно зная, что такого никогда не случится. Кощей был бесплоден.

– Что у тебя за дела с Варварой? – спросила