Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков

Сегодня симпатии исследователей целиком на стороне «ленинградской группы». Считается, что она питалась «соками робко возрождавшегося после войны российского самосознания и, так безжалостно обрубленная с древа национальной государственности, могла бы в перспективе стать для страны весьма плодоносной»[1190]. Перед нами все тот же стереотип: пробивавшим себе дорогу русским силам противостоят некие антирусские силы из окружения вождя. Мол, теперь, после войны они нанесли непоправимый удар по национальным кадрам[1191]. И кто же выиграл от этой развязки? Да те якобы «антирусские» элементы, кто в первую очередь олицетворял индустриальное могущество СССР, кто, не жалея сил, укреплял обороноспособность страны. Укреплял потому, что она всегда оставалась для них и их предков – родиной. Заметим: внимание к староверческим корням важно не только с научной, но и с политической точки зрения: благодаря этому складывается, по сути, новое понимание того, откуда следует вести свою родословную современным патриотам России.

И далеко не случайно в послевоенных условиях, когда СССР приобрел статус «сверхдержавы», Сталин встал на сторону именно «староверческих кадров». Их индустриальнооборонная состоятельность оказалась более востребованной, чем пропаганда с агитацией, подготовка красивых программ, составление правильных планов и т. д. Кроме того, было бы несправедливо изображать лидеров «ленинградцев» невинными жертвами. Хорошо известно, сколько неприятностей доставил Жданов советской творческой интеллигенции, организуя целенаправленную травлю лучших ее представителей. Вознесенский отличался редкостным высокомерием, что отмечал даже Сталин[1192]. К тому же «ленинградцы» погрязли в семейственности: дочь Кузнецова вышла замуж за сына А. И. Микояна; жены Вознесенского и Косыгина состояли в родстве[1193]. Родной брат Вознесенского стал министром просвещения РСФСР. Сам Жданов двигал наверх брата своей жены А. С. Щербакова, ставшего в последствии ни много ни мало первым секретарем Московской парторганизации[1194]. Пристроил своего сына на руководящую должность в Отдел науки ЦК ВКП(б), под крыло Кузнецова[1195]. Выходцы из староверия демонстрировали в этом смысле гораздо большую сдержанность. Максимум, что можно у них выявить – это случаи бытового характера. Например, нарком Д. Ф. Устинов в апреле 1948 года требовал оставить старую квартиру, с которой он съезжал, за тещей, до этого все время проживавшей с ним[1196]. Что-то подсказывает, если деятели «ленинградской группы» вышли победителями и заполучили бы после смерти Сталина бразды правления страной, они развернулись во всю семейно-родственную прыть. Но эта миссия выпала не им, а другим кадрам, о которых и пойдет речь ниже.

Поражение «ленинградской группы» усилило «староверческую партию» во власти. Теперь правой рукой вождя становится Маленков; укрепляются Булганин, Первухин, Сабуров, Малышев и др.; фактически в их руках находится реальное управление всей экономикой страны. Реорганизация верхушки на XIX съезде партии, расширившей состав президиума ЦК, не поколебала их положения. Эти перемены были нацелены на постепенное вытеснение Молотова и Микояна, которых Сталин уже перестал воспринимать как соратников, а также одиозного Берии, в глубине души намеревавшегося «сорвать банк» и предстать в образе сталинского наследника[1197]. Как известно, смерть вождя способствовала восстановлению их положения (правда, Берии хватило ненадолго: через четыре месяца, к общему облегчению коллег по президиуму ЦК, его не стало). А через некоторое время прояснилась и главная интрига изменившейся обстановки в верхах: «староверческой партии» технократов, руководивших правительством СССР (после Сталина Маленков стал председателем Совмина), вызов бросили функционеры Центрального Комитета. Причем у партийного аппарата неожиданно появился свой вожак – Никита Хрущев, которому после дележа сталинского наследства достался пост первого секретаря ЦК КПСС. Тогда эта позиция не являлась ведущей. Партия была, как говорили, «не на хозяйстве»; реальные рычаги управления концентрировались в Совете Министров. Возглавив ЦК, Хрущев начинает активно оспаривать у Совмина право солировать в экономике, апеллируя к ленинским традициям, попранным Сталиным. Он неустанно повторяет: только партия должна быть центром принятия любых хозяйственных решений. Начавшиеся столкновения в верхах происходят именно на этой почве. Кроме того, Хрущеву удалось зафиксировать лидерство в рамках партийного аппарата, и здесь он опирается на одну из сильных парторганизаций – украинскую. В этой крупнейшей после РСФСР республике скопилось немало кадров, жаждущих попасть на вершину власти. Вообще-то, Хрущев не считался среди них признанным вожаком; в качестве руководителя он появился в этих краях только в 1938 году, в разгар борьбы с «врагами народа». В 1949-м его вновь отзывают в Москву, к тому же около четырех лет его украинской эпопеи фактически вычеркнула война. Однако пост первого секретаря ЦК позволял проявить себя, чем Хрущев и воспользовался. 19 февраля 1954 года он делает поистине царский жест: по его настойчивой инициативе в честь 300-летия присоединения Украины к России этой республике передается Крым. Восторг украинской элиты вообразить несложно. В итоге на Хрущева начинают ориентироваться местные кадры.

Подчеркнем, что позиции украинцев в большевистской элите были весьма слабы. Они не находились даже у руля республиканской компартии. ЦК КП(У) в 20-е возглавлял Л. М. Каганович, в 30-е поляк из рабочих С. В. Косиор, а «смотрящим» по республике был сталинский эмиссар из политбюро ЦК ВКП(б) П. П. Постышев – выходец из русской старообрядческой среды промышленного Иваново-Вознесенска. Да и на всесоюзном уровне коренные украинцы не могли похвастаться сколько-нибудь значимым присутствием. Пожалуй, наиболее видным представителем республики можно назвать наркома финансов СССР Гринько, репрессированного в 1937 году (до этого его подпись украшала советские купюры достоинством в 1,3 и 5 рублей), да быстро отставленного Тимошенко, промелькнувшего на посту министра обороны. После Великой Отечественной войны ситуация не многим изменилась. Сталин с известной подозрительностью относился к украинским кадрам. К примеру, его смущала та легкость, с которой немецко-фашистские войска овладели обширным регионом. Все указывало, что большинство местного населения скорее не ввязывалось в борьбу с захватчиками (очагом сопротивления стал все тот же Донбасс). К концу жизни Сталина в правительстве, насчитывающем свыше пятидесяти министров, украинцами являлись лишь шестеро.

Поскольку украинцы не пользовались большим спросом в правительственных структурах, то первый секретарь начинает пропихивать их куда только можно, особенно, разумеется, по партийной линии. Именно Хрущеву обязан карьерой незабвенный землемер Л. И. Брежнев, у которого до московского этапа жизни в паспорте красовалась запись «украинец». Хрущев, еще будучи «на республике», выдвигает этого подающего надежды деятеля первым секретарем Запорожского, а затем Днепропетровского обкомов партии. С 1950 года тот возглавляет Молдавскую парторганизацию и на XIX съезде ВКП(б) включается в расширенный президиум ЦК. Правда, после смерти Сталина Брежнева задвигают, и он даже просится обратно в родные пенаты – на Украину. Но Хрущев перебрасывает своего протеже в Казахстан, а вскоре переводит под свое крыло в Центральный Комитет, где сосредотачиваются преданные ему кадры. Хрущев способствовал также возвышению Н. В. Подгорного, А. И. Кириченко, А. П. Кириленко и др. Если поначалу все они циркулировали внутри украинской номенклатуры, то после 1953 года устремились за пределы республики. Например, Кириленко в 1955–1962 годах поработал на посту первого секретаря Свердловского обкома, привечая все тех же украинцев. Так, первым секретарем Нижнетагильского горкома, вторым секретарем Свердловского обкома при его поддержке становится уроженец Черниговщины В. И. Довгопол, приехавший до войны на Урал для учебы и маявшийся по различным предприятиям региона. А местного комсомольского функционера Ф. Т. Ермаша Кириленко подтягивает сначала в обком партии, а потом берет с собой в ЦК, и в итоге тот оказывается в кресле председателя комитета по кинематографии СССР. Пример с Кириленко довольно типичный: украинцы появляются во главе крупных парторганизаций, не имеющих никакого отношения к республике. Так, А. В. Коваленко из-под Полтавы после мытарств на родине оседает первым секретарем Белгородского, а затем Оренбургского обкома, а уроженец Харьковской губернии В. И. Контоп с 1956 года более чем на четверть века задерживается в руководстве Московской области (с 1963-го – первый секретарь). В Целиноградском обкоме Казахстана долгие годы работает В. П. Демиденко. Украинские кадры заполняют и центральные органы власти, причем с прицелом на дальнейшее повышение. К примеру, крестьянин из-под Киева П. С. Непорожный, в 1959 году перебравшийся в Москву с должности заместителя председателя Совмина Украины, сначала занимает пост первого заместителя союзного Министерства строительства электростанций, а спустя три года становится министром энергетики и электрификации. Взлетает и глава Госплана Украины в 1950–1952 годах В. Ф. Гарбузов; с 1953-го он уже в Москве в качестве первого заместителя министра финансов СССР, а с 1960-го – министр. Позаботился Хрущев и еще об одной «яркой» личности. В делегацию, сопровождавшую его в 1959 году в поездке по США, входил сын харьковского инженера Н. А. Тихонов. Он приглянулся советскому лидеру и в 1961 году был избран кандидатом в члены ЦК КПСС. Вскоре Тихонов становится первым заместителем Госплана СССР; при Брежневе он уже заместитель председателя Совмина, а после смерти Косыгина (1980) занимает его место. Подтягиваются украинские кадры и на самую вершину Министерства обороны. В 1956 году с Дальнего Востока на пост замминистра перемещается Р. Я. Малиновский; после изгнания Г. К. Жукова он становится у руля военного ведомства. Вслед за ним из группировки советских войск в ГДР вызван закадычный брежневский друг А. А. Гречко; с 1957 года он – первый заместитель МО СССР (с 1967 года, после смерти Малиновского, возглавляет министерство).