"Дни моей жизни" и другие воспоминания - Татьяна Щепкина-Куперник

Историю с С.П. Чехов очень не любил. Между прочим, он написал мне по поводу моего рассказа «Одиночество»:

«А все-таки вы не удержались — и на строке 180 описали Софью Петровну!»

Но он напрасно поддразнил меня этим: я ее не описывала в этом рассказе. А много лет спустя, когда ни ее, ни Левитана уже не было в живых, я действительно описала их историю в рассказе «Старшие», напечатанном в «Вестнике Европы»: теперь можно в этом сознаться!

Когда Чехов продал Мелихово и окончательно переехал в Ялту, у меня точно оторвался кусочек сердца…

В это же время умерла моя кормилица… И мне незачем больше стало ездить в Лопасню.

Вскоре и я уехала из Москвы, жила то за границей, то в Петербурге, но в Крым мои скитания меня не приводили.

Время от времени мы обменивались письмами с А.П.

Он писал в обычном шутливом тоне… То вдруг пришлет из-за границы свой счет из гостиницы с требованием от имени хозяина немедленно уплатить по нему… То из Ялты, например, просил прислать пьесу:

«Любезная кума, окажите услугу, пришлите мне вашу пьесу «Вечность в мгновеньи» и поскорее, пожалуйста: хотим поставить ее, уплатив Вам авторского гонорара один рубль. Афишу пришлю своевременно, а также и рецензию. (Тут тоже водятся рецензенты. Хорошо пишут!) Если почему-либо не можете выслать пьесу, то поскорее уведомьте. Мой адрес — Ялта, д. Бушева. Кстати, напишите, как делишки? Мне здесь скучно, как белуге. Не забывайте и иногда пишите. Вообще же поменьше о себе понимайте и почитайте старших.

Ваш благодетель и кум Повсекакий. Пишите. Пробуду тут весь месяц. Где можно купить «Романтики»? Очень нужны. Видите, как я забочусь о Вашей славе. Как только заговорил о любительском спектакле — я тотчас же Вам эстафету».

Следующее письмо он писал мне в ответ на мою просьбу разрешить играть в Малом театре его пьесу «Медведь», которую хотела ставить А. П. Щепкина.

«Милая кума, спешу ответить вам насчет «Медведя». Повторяю, я очень рад. Пишу — повторяю, потому что года два тому назад, по Вашему произволению, я уже писал о своем согласии и чуть ли, кажется, не подписал условия. Мой «Медведь» пойдет на Малом театре (или правильнее) на сцене Малого театра — для меня это только лестно.

Татьяна ***-ва-с, я на сих днях послал Вам открытое письмо, просил у Вас «Вечность в мгновеньи». Пришлите, пожалуйста. Я хочу здесь прочесть лекцию «Об упадке драматического искусства в связи с вырождением», и мне придется прочесть отрывки из Вашей пьесы и показать публике фотографии — Вашу и артиста Г.

Да, Вы правы: бабы с пьесами размножаются не по дням, а по часам, и я думаю, только одно есть средство для борьбы с этим бедствием — зазвать всех баб в магазин Мюр и Мерилиза и магазин сжечь.

Компания здесь есть, мутные источники текут по всем направлениям, есть и бабы — с пьесами и без пьес, но все же скучно: давит под сердцем, точно съел громадный горшок постных щей. Приезжайте, мы поедем обозревать окрестности. Еда тут хорошая.

Ваш кум А. Чехов».

Я первая написала ему о постановке его «Чайки» в Художественном театре, на которой, к сожалению, он не присутствовал. Он откликнулся письмом:

«Милая кума, поздравляю Вас с новым счастьем, желаю провести оный в добром здравии и благополучии и дождаться многих предбудущих. Телеграмму Вашу получил и был тронут до глубины сердца. И письмо Ваше пришло первым, и, так сказать, первой ласточкой, принесшей мне вести о «Чайке», были Вы, милая, незабвенная кума. Как Вы поживаете? Когда пришлете мне Вашу книжку стихов? Кстати, Ваше стихотворение «Монастырь» просто прелесть, одно великолепие. Очень, очень хорошо. Здесь, в Ялте, продолжается теплая погода, хочется снегу. Жму руку. Будьте здоровы. Не забывайте Вашего кума кучера Антона».

А стихотворение, о котором упоминает А.П., было навеяно как раз похоронами его отца в Ново-Девичьем монастыре…

Так, время от времени, мы писали друг другу, но встречались уже редко. Последняя наша встреча живо осталась в моей памяти… Ант. П. приехал в Москву осенью, но медлил уезжать, несмотря на ужасную погоду. Он остановился в небольшой квартирке, которую его жена делила с Марьей Павловной. Я изумилась происшедшей в нем перемене: бледный, землистый, с ввалившимися щеками, он совсем непохож был на прежнего А. П. Трудно было поверить, что он живет в Ялте.

Ведь это должно было поддержать его, и все говорили, что в его возрасте болезнь эта не опасна для жизни. Он горбился, зябко кутался в какой-то плед и то и дело подносил к губам баночку для сплевывания мокроты.

Его жена, прекрасная артистка О. Л. Книппер, не мыслила себя без Художественного театра, как и театр не мыслил себя без нее. Ант. П., шутя, писал как-то одному своему приятелю: «Извольте, я женюсь, если Вы хотите этого, но мои условия — все должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день».

Он писал это лет за шесть до своей женитьбы, но то, что так весело звучало в шутливом письме, оказалось не совсем так на деле: Ант. П., очень ценя талант О.Л., разумеется, не допускал и мысли, чтобы она отказалась от сцены, но скучал без нее в Ялте, рвался в Москву и застревал там дольше, чем позволяли доктора и благоразумие.

В этот вечер О.Л. участвовала в каком-то концерте, за ней приехал корректный Влад. Ив. Немирович, во фраке, с безупречным белым пластроном. О.Л. вышла в нарядном туалете, повеяла тонкими духами, ласково и нежно простилась с Ант. П., сказав ему какую-то шутливую фразу, чтобы он «не скучал и был умником», и исчезла.

Ант. П. поглядел ей вслед, сильно закашлялся и долго кашлял. Поднес свою баночку к губам и, когда прошел приступ кашля, сказал — без всякой видимой связи с нашим разговором, весело вертевшимся около воспоминаний прошлого, общих знакомых и пр.:

— Да, кума… помирать пора.

После этого раза я больше не видела Ант. П. и даже не была на его похоронах, так как о его кончине узнала в путешествии. Я приехала на его могилу в Ново-Девичий монастырь только несколько лет спустя после его смерти… И застала там свежие цветы и какую-то молодежь, пришедшую поклониться праху тогда еще любимого писателя. С башенных часов, отбивающих каждую минуту, слетали и, как жемчужины, падали минуты в прозрачный воздух, и под их звон слагались в душе стихи. Я стояла над его могилой и думала:

Но полно… здесь ли он, под тяжестью гранитаУжель его душа погребена и скрыта?Ужели нет его?.. В прозрачной тишине,Где слышен ход минут, как звон жемчужных четок,Он, верно, с нами здесь — печален, но и кроток:Он с нами — навсегда, и в каждом сером дне,И в русских сумерках, и в летней дреме сада,И в нежной девушке с задумчивостью взгляда,И в скорбной женщине с надломленной душой.В молитвенной тоске и чистой и большой,В осеннем вечере и музыке ШопенаОн с нами, наконец, и в светлой вере той,Что человечество разрушит узы плена,«И будет жизнь еще прекрасной и святой»…Он с нами навсегда. Душа его родная,Все наши тягости, сомненья, муки зная,Нам издали дарит свой грустный тихий свет.Как тихая звезда над темными волнами…И верю: с Чеховым для нас разлуки нет;Пока душа жива — я знаю, Чехов с нами!..

Из поздних воспоминаний

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});