Пепел на ветру - Екатерина Мурашова

– И что же теперь? – нетерпеливо спросила я. Мне нужно было немедленно узнать план. Как мы будем действовать вместе. Я была готова ко всему. Пусть он только скажет.

– Что теперь? – удивился Александр. – Беги, играй… Как-нибудь при случае ты покажешь мне свои игрушки. Непременно. До свидания, Люба.

Он ушел дальше по аллее, глядя себе под ноги и думая о своем. Ни разу не обернулся. Я осталась стоять. Ветер успокаивающе шептал в глубине парка и щедро кидал мне под ноги тонкие золотые перчатки, соскользнувшие с рук неведомого, но доброго народа. Свеча догорела.

Ну что ж. Мне не привыкать.

* * *

Но должна же я была хоть чего-то сделать.

Я набрала у пруда в бидон жаб и лягушек, пробралась в комнату Александра и высыпала их всех ему в постель, под одеяло. Вечером, когда он уже пошел к себе, вылезла в коридор, растянулась на полу, свесилась вниз и слушала внимательно: завизжит или не завизжит.

Ничего не произошло, даже Настю или Феклушу не крикнул. Неужели не заметил? – расстроилась я. Надо было ужей в камнях на краю поля наловить!

Утром решила взглянуть и все сразу поняла. Под окном комнаты, которую отец выделил Александру, рос толстый старый ясень и куст боярышника, на верхушке которого алели ягоды, еще не расклеванные птицами. Прямо под ясенем лежала дохлая, расплющенная об ствол лягушка, на острых обломанных веточках куста корчились еще две, а большая толстая жаба со сломанными лапками пыталась уползти от моих рук и тихо, почти по-человечьи постанывала. Александр просто вышвырнул их всех в окно. И, если судить по расплющенной лягушке, сделал это со всего размаху, может быть, со злости даже специально метил в дерево. Я осторожно сняла лягушек с веточек. Одна из них сразу же, у меня на ладони, испустила дух. Другая, несмотря на огромную рваную рану на спинке, попыталась приподняться на лапах. Я сначала хотела ее и жабу убить, но потом передумала. Они ведь очень живучие – кто знает! Я вымыла живую лягушку и жабу в бочке с водой, отнесла их в огород и положила в лопухах под разбитый горшок, чтобы дневное солнце их не беспокоило. Потом перевернула несколько камней, огораживающих клумбы, и набрала под ними разных червячков, которых в жестянке отнесла в свой жабий госпиталь. Жаба сразу одного съела, и это показалось мне хорошим признаком.

Потом я взяла один из перевернутых мною в поисках червяков камней, выбрав поувесистей, и со всего размаха запустила им в окно комнаты Александра. Стекло весело зазвенело.

Когда после меня Тимофей с Фролом ловили, я, честно сказать, даже не пыталась себя сдерживать. Надо же иногда душу отвести. Поэтому в кабинет к отцу меня доставили попросту завернутой в ковер. Да еще и вожжой поперек перевязанной. А Тимофей и Фрол выглядели, как два Мцыри после битвы с барсом.

– Зачем ты это сделала? – спросил отец. – Чем тебе не угодил Александр?

Я засмеялась. Не то, чтоб мне было очень смешно, просто я знала, что мой смех всех раздражает.

– Неужели в тебе не осталось уже ничего человеческого?! – воскликнул отец и противно хрустнул пальцами. – Александр только что лишился матери, дома… Он наш гость, и тебе сто раз объясняли, как следует…

– Пусть убирается, откуда приехал, – сказала я.

– Ты же могла его убить! – теперь отец уже почти кричал. – Ты опасна для окружающих! У тебя достаточно ума, неужели ты не можешь понять: если ты не научишься контролировать свою злобу, то проведешь свою жизнь за решеткой в лечебнице!

Я опять засмеялась. Можно подумать, какая-нибудь решетка (когда она еще будет, да и сбежать я всегда сумею) может сравниться с той стеной, которая с рождения отделяет меня от других людей, и не поддается никаким усилиям ни с той, ни с другой стороны!

– Александр останется жить здесь, с нами! – отчеканил отец. – Ты будешь с ним общаться. Он уже согласился заниматься с тобой историей и географией. И запомни: если ты еще хотя бы раз позволишь себе по отношению к нему выходку, подобную сегодняшней, я посажу тебя под замок в подвале, а твоего дружка Степку отправлю в деревню и запрещу ему даже приближаться к усадьбе! Поняла меня?!

Я кивнула, задев подбородком за край ковра, в который была завернута. Чего ж тут не понять? Отец тоже знает про театр и проволочки, прикрепленные к куклам-артистам. В конце концов, он играл в них уже тогда, когда меня еще и на свете-то не было. Но почему-то мне кажется, что я – более искусный кукловод, чем он. Или, по крайней мере, стану им в будущем.

Глава 19,

В которой Люша знакомится с Максимилианом и его родителями, а также с Юлией и Надей. Еще она ночует в лесу и узнает, что она – лесной эльф с четырьмя незримыми крылами.

ДНЕВНИК ЛЮШИ (вторая тетрадь)

С приездом Александра в Синих Ключах многое изменилось. Стали появляться разные люди, которых раньше не было. Шум, обеды, прогулки, развлечения. Лукерья радовалась и бушевала. Я слышала грохот котлов даже в парадных покоях. Отец нанял ей помощницу из Черемошни. Помощница была молоденькая с толстой косой цвета соломы, и каждый вечер плакала в чулане под лестницей, ей казалось, что Лукерья ею все время недовольна и вообще вот-вот убьет ее огромным половником. Я попыталась объяснить ей, что это не так и Лукерья на самом деле мухи не обидит. Но она лишь затрепетала в ужасе и закрыла пленкой круглые глаза, как пойманная птичка. Кажется, Настя сказала ей, что я кусаюсь ни с того ни с сего, и уже не по одному разу искусала всех слуг.

Недолго я думала, что эти изменения исходят от самого Александра. Но быстро поняла, что все это – часть отцовского плана, и он Александра местами поощряет, а местами так и просто вынуждает поступать так или иначе.

В общем это было даже забавно. Но совершенно невпопад. Я не знаю, понимал ли это отец. Мне кажется, не очень.

Например, приезжавшим погостить друзьям Александра вменялось в обязанность вовлекать меня в свои ежедневные развлечения. Умора, да и только! Если хоть чуть-чуть подумать, то гораздо проще представить участником их веселья Степку или даже нянюшку Пелагею.

Отец стал обмениваться визитами с соседями из усадьбы Пески, расположенной на холме за Удольем. Так принято, объяснил он мне, ведь их сын Максимилиан оказался лучшим другом Александра. Потом стали приезжать и другие соседи. Лица у гостей были вышиты любопытством и походили на полотенца под иконами. На меня все они смотрели так, как будто я только что сбежала из зверинца. Иногда, чтобы их не разочаровывать, я скалила зубы, подпрыгивала на месте или пробегала через комнаты на четвереньках. Иногда (это вдруг по настроению стало доставлять мне удовольствие) делала книксен, приветствовала их по-английски и разливала поданный Настей чай, занимая гостей непринужденной светской беседой. Особенно приятным было то, что большинство соседей английского языка не понимали. Они думали, что я несу абракадабру и ждали подвоха. Это был театрик с переменой ролей, один из тех, что по-прежнему хранились в башне в деревянных ларях.