Водопады Возмездия - Крис Вудинг

Тридцать два

Аудиенция у Дракен — О прошлом — Неприятная правда за всем этим

— Ты, на выход.

Фрей поднял глаза и увидел по ту сторону решетки лысого, коренастого человека с густой черной бородой.

— Ты меня?

— Ну, ты же капитан?

Он оглянулся на свою команду, пытаясь решить, есть ли смысл не признаваться. Их, всех шестерых, посадили в одну камеру тюрьмы «Делириум Триггер». Всего было пять камер, все они были рассчитаны на десять человек. Стены были из металла, свет тусклый. В воздухе висел запах машинного масла, и звук лязгающих механизмов, гул двигателей в дальних отсеках отдавался эхом в пустых пространствах.

Сило посмотрел на него своим привычно непроницаемым взглядом. Малвери просто пожал плечами.

— Да, я капитан, — наконец сказал Фрей.

— Капитан Дракен хочет тебя видеть, — сообщил ему лысый.

Тюремщик отпер замок и распахнул дверь, водя дулом дробовика из стороны в сторону, чтобы отбить всякую охоту бежать. Фрей вышел, и дверь с лязгом закрылась у него за спиной.

— Эй, — сказал Малвери. — Раз уж она захотела с тобой поговорить, спроси, можно нам сюда рома принести, а?

Пинн расхохотался. Крейк даже не пошевелился в своем углу, погруженный в свои страдания. Харкинс уснул, вымотанный вечными страхами. Сило молчал.

А Джез? Что делала Джез в это время? Фрей снова и снова прокручивал все это в голове, но он все никак не мог понять, как она могла разыграть свою собственную смерть настолько убедительно, что человек Триники ничего не заподозрил. Она отказалась раскрыть, как она собирается это проделать, когда в первый раз рассказала ему о своем плане. Она лишь сказала: "Ты можешь на меня положиться".

Всё-таки, он начал сомневаться, а если она и правда умерла.

Лысый крепко взял его под локоть и воткнул в бок дуло пистолета, они вышли из тюрьмы и продолжили свой путь по переходам «Делириум Триггер». По дороге им попадались другие члены команды. При виде Фрея некоторые торжествовали и ухмылялись, другие бросали на него взгляды полные ненависти. Их унижение в Раббане, не говоря уже о гибели дюжины их товарищей, не было забыто.

Когда они подошли к двери, ведущей в каюту капитана, лысый остановился. Фрей думал, что он постучится, но он не сделал этого. Казалось он что-то обдумывал и взвешивал.

— Мы войдем? — попытался вывести его из задумчивости Фрей.

— Послушай, — ответил лысый, поворачиваясь к Фрею, в его глазах читалась угроза. — Будь там поосторожней, думай, что будешь говорить. Капитан… Она не в духе.

Фрей поднял бровь.

— Благодарю за заботу, сказал он с сарказмом. Что же она собирается сделать — прикончить меня?

— Да не о тебе я беспокоюсь, — последовало в ответ, он постучался. Триника велела им войти.

Каюта Триники была чистой и комфортабельной, но темное дерево полок для книг и латунные детали электрических ламп вызывали ощущение тесноты и подавленности. Триника сидела за письменным столом в дальнем конце комнаты; на столе был открытый бортовой журнал, и рядом с ним подставка для письменных принадлежностей и латунный, похожий на компас прибор, который использовался для навигации по минным полям Водопадов Возмездия. Она смотрела в окно. Там было уже темно.

Она не узнала Фрея, когда он вошел. Лысый оставил его стоять в центре комнаты. Через минуту, не поворачивая головы, она сказала:

— Спасибо Хармунд. Можешь идти.

— Слушаюсь, — сказал здоровяк и вышел.

Фрей какое-то время нерешительно стоял в центре комнаты, но она не обращала на него внимания. Он подумал, будь я проклят, если позволю ей так с собой обращаться. Он подошел к креслу стоящему у одной из книжных полок и уселся в него. Теперь он мог ждать, пока она соизволит обратить на него внимание.

Его взгляд упал на компас на письменном столе. При его виде им овладело минутное чувство горечи. Это могло бы быть его доказательством. Этот прибор и карты к нему могли бы помочь ему обрести свободу. Он был так близок.

Он поборол это чувство. Не было никаких сомнений, Триника положила его туда, чтобы вызвать именно такую реакция. Сетовать на несправедливость ситуации, в которой он оказался, теперь было бесполезно. К тому же, впервые, насколько он помнил, это было бы просто глупо.

— Ты знаешь, тебя повесят, — сказала она, наконец. Она все еще смотрела в окно.

— Я это знаю, Триника, — ответил Фрей с издевкой.

Только тогда она взглянула на него. В ее глазах читался упрек. И даже боль. Он поймал себя на том, что жалеет, что говорил с ней таким тоном.

— Я подумала, что мы должны поговорить, — сказала она. — Перед тем как это произойдет.

Фрей был озадачен тем как она держалась с ним. От резкой, властной женщины, которую он встретил тогда, в берлоге Шарка, не осталось и следа; и она так же была не похоже на ту, которую он любил все эти годы. Её голос был мягким, казалось слова выходят наружу сами собой, вместе с дыханием. Она выглядела бесконечно уставшей, погруженной в меланхолию.

Все же, опасаясь подвоха, он решил не становиться болваном в ее игре. Он не будет ей сочувствовать. Он будет жестким и циничным.

— Ну, говори тогда, — сказал он.

Возникла пауза. Казалось, она не знает, как начать.

— Прошло десять лет, — сказала она. — Много чего произошло за это время. Но многое осталось… нерешенным.

— Какое это имеет значение? — ответил Фрей. — Прошлое есть прошлое. Оно ушло.

— Оно не ушло, сказала она. Оно никогда не уходит.

Она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо.

— Жаль, что у меня нет твоего таланта, Дариан. Жаль, что я не могу с легкостью расстаться с чем-то или кем-то, да так, чтобы от этого не осталось и следа. Запереть отрезок своей жизни в сундук и выбросить ключ.

— Это дается от рождения, — ответил он. Дариан не собирался с ней объясняться.

— Почему ты меня оставил? — спросила она.

Вопрос его удивил. В нем звучали какие-то жалобные нотки. Он не ожидал ничего подобного, когда его вели к ней. Она была уязвимой, обессиленной, неспособной защищаться. Он поймал себя на мысли, что она становится ему неприятна. Куда делась женщина, которую он любил, или хотя бы женщина которую он ненавидел. Ее отчаяние выглядело жалким.

Почему он ее оставил? Воспоминания о тех далеких событиях сейчас казались слишком туманными; было трудно воскресить в памяти, что он тогда чувствовал. Они были затушеваны десятью годами презрения. И, всё-таки, кое-что он помнил. Это были скорее мысли, чем эмоции. Внутренние диалоги во время долгих часов полета, когда он был наедине с самим собой — он транспортировал грузы для компании её отца.

В первые месяцы он верил, что они всегда будут вместе. Он говорил себе, что нашел женщину на всю жизнь. Он не мог себе представить, что сможет найти другую, еще более восхитительную спутницу, и у него даже не возникало желания попробовать.

Но одно дело предаваться мечтам, и совсем другое дело это столкнуться с реалиями жизни. Когда она стала говорить о помолвке, с прямотой, которая раньше казалась ему очаровательной, он перестал так безоглядно боготворить ее. Он стал терять терпение. Он уже не мог без конца потакать её фантазиям. Его улыбка уже не была такой естественной, когда она играла с ним в свои женские игры. Казалось, что её шутки стали заходить слишком далеко. Он поймал себя на том, что он хотел бы, чтобы она была просто благоразумной.

В девятнадцать он все еще был молод. Он никак не связывал свою внезапную угрюмость и раздражительность с надвигающейся угрозой женитьбы. Он говорил себе, что это его желание жениться на ней. В конце концов, было бы глупо отказаться. Не он ли сам решил, что она создана для него.

Но чем больше он старался упрочить их отношения, тем более требовательной она становилась. Устав ждать, или может быть, опасаясь, что ждать придется слишком долго, она сама предложила ему пожениться. Он согласился, но потом еще долго не мог ей этого простить. Как она могла поставить его в такое положение? Выбирать между женитьбой, которой он не хотел, или ее унижением, чего он хотел меньше? У него не было тогда выбора кроме как согласиться, и надеяться найти выход из положения позже.

И все же Триника, казалось, пребывала в счастливом неведении обо всем этом. Хотя его перемены настроения становились все более частыми, видимо они ее больше не беспокоили. Она была уверена, что он от нее никуда не денется, и его просто бесило, что она так рано празднует победу.

К тому времени, когда была объявлена дата свадьбы, мысль о бегстве не давала Фрею покоя. Он спал мало и плохо. Нескрываемое недовольство ее отца только укрепило его в мысли, что из этой женитьбы не выйдет ничего хорошего. Едва образованный, почти без средств, выросший сиротой, Фрей не был подходящей парой для умной и красивой дочери именитого аристократа. Социальные барьеры, которые казались смехотворными в первом порыве страсти, неожиданно стали серьезным препятствием в глазах Фрея.