Нелегалы. Молодый, Коэны, Блейк и другие - Владимир Матвеевич Чиков

в 1938 году, когда он наложил вето на урановые исследования, а потом лишь через четыре года дал на них «добро».

Квасников, по службе в Нью-Йорке зная о том, что получаемые от Клауса Фукса материалы всегда отличались научностью, содержательностью и убедительностью, рекомендовал в связи с его переездом в Англию строить работу с ним с максимальной ответственностью, быть предельно внимательными к нему и, главное, заботиться о его безопасности. Инструктируя так выезжавшего в Лондон для работы с Фуксом опытного сотрудника разведки Александра Феклисова, мэтр атомного шпионажа строго наказывал встречаться с агентом только при полной уверенности в отсутствии слежки английских спецслужб, а для каждой последующей встречи разрабатывать и утверждать в Центре план ее проведения.

Клаус Фукс, являясь руководителем отдела теоретической физики Научно-исследовательского атомного центра в Харуэлле, продолжал передавать Советскому Союзу объемную и обстоятельную информацию вплоть до первого испытания отечественной плутониевой бомбы, взрыв которой был осуществлен 29 августа 1949 года.

Неожиданно быстрое создание в СССР атомной бомбы вызвало в правительственных кругах США и Англии предположение, что русские выкрали ядерные секреты. Американские спецслужбы, чувствуя свою вину за утечку информации, развернули бешеную деятельность по выявлению советских шпионов. В результате предательства Фукс был изобличен и арестован. Квасников, узнав о его аресте, поставил вопрос о немедленном выводе из США и Великобритании всех связей Фукса, однако к его голосу не прислушались, считая, что информационный поток в условиях сложной международной обстановки не должен снижаться. В итоге советская разведка потеряла тогда около сорока источников, находившихся на ключевых постах в госаппарате, различных министерствах и научных ведомствах США. Удобными «козлами отпущения» оказались и небезызвестные супруги Розенберг, которые не имели никакого отношения к секретам американской атомной бомбы.

За вклад, который внес Леонид Квасников в дело завершения советских работ по созданию отечественного атомного оружия, он был награжден орденом Ленина.

В 1952 году Комитет информации был упразднен, а взамен его было создано Первое Главное управление МГБ. Леонида Романовича утвердили началъником научно-технической разведки. Будучи строгим, но справедливым руководителем, обладавшим огромным трудолюбием и умением преодолевать любые трудности, Квасников работал буквально на износ. Благодаря его организаторским способностям из загранрезидентур постоянно поступала в большом объеме документальная развединформация по химии, радиоэлектронике, ЭВМ, микробиологии и ракетно-космической технике. Личный вклад Квасникова в разведку был несомненен и очевиден. Заслужив звание полковника и около двадцати лет возглавляя научно-техническое направление разведки — а это говорит о многом, — он так и не дождался генеральских лампасов и золотых погон, ушел на пенсию скромно — Почетным сотрудником госбезопасности. Умер Леонид Романович в возрасте 88 лет осенью 1993 года. А его заслуги перед Родиной были оценены лишь в 1996 году: указом Президента ему было присвоено звание Героя Российской Федерации.

Послесловие

В последний раз с героем своего очерка я встретился за месяц до его медицинской операции, после которой наступила смерть. Меня интересовало мнение Квасникова по поводу развернувшейся тогда на страницах прессы полемики о том, чьих заслуг — ученых или разведчиков — больше в создании первой советской атомной бомбы, взорванной под Семипалатинском в 1949 году. Совершенно спокойно, взвешенно Леонид Романович высказал свое мнение:

«То, что наша бомба была копией американской, — это фундаментальный факт, рядом с которым блекнут все комментарии и рассуждения и попытки смягчить или не смягчить это. Разведданные были использованы при выборе плутониевого варианта бомбы, метода диффузии для разделения изотопов урана, а также при выборе графита в качестве замедлителя и при других ключевых моментах создания ядерного оружия. Отрицать важное значение добытой развединформации никак нельзя. Я считаю, решение использовать для первой бомбы именно американскую конструкцию, проверенную в США в 1945 году, было совершенно правильным. Ведь речь шла не о борьбе за научный приоритет, а о прекращении американской монополии, становившейся с каждым днем все более опасной, создававшей угрозу новой войны. Поэтому нам надо было тогда спешить, чтобы продемонстрировать миру, что атомное оружие у нас тоже появилось. И тем самым лишить американцев монополии на это чудовищное оружие. Вот почему надо было пользоваться тем, что добывала разведка, но, разумеется, не без каких-то определенных уточнений и изменений.

Меня иногда спрашивают: а могли бы советские ученые и инженеры создать оружие без помощи разведки? По-моему, наши ученые были способны решить все эти проблемы. Ведь следующие образцы нашего ядерного оружия были и легче, и в два раза мощнее американской бомбы. И по габаритам — в полтора раза меньше. Но другое дело — факторы затрат и времени. Разведывательные данные позволили Игорю Курчатову своевременно ориентировать участников советского атомного проекта и не тратить ресурсы и время на проработку множества дополнительных путей, на проверку тупиковых или, попросту говоря, возможных, но более трудоемких вариантов, проведение которых у нас в то время, когда страна жила под лозунгом «Все для фронта, все для победы», было затруднено ввиду недостаточности экспериментальной базы.

Я считаю, что только благодаря совместным усилиям ученых, производственников и разведчиков, которые — каждый в своей сфере — отдавали всю свою силу и знания для достижения поставленной цели, Советский Союз сумел в сравнительно короткое время создать собственное ядерное оружие и поэтому, я думаю, настало время раз и навсегда перестать препираться в том, чьих заслуг больше. Нам всем должно быть дорого сознание честного и бескорыстно исполненного долга. Не менее бесспорно и еще одно: велик и до сих пор не оценен по достоинству подвиг тех агентов, кто воевал на своей и чужой земле, забывая порой свое настоящее имя. Кто, ежечасно рискуя жизнью, вызывал к себе ненависть одних и уважение других и делал тем самым все возможное, чтобы помочь отвратить грозившую всем нам катастрофу, кто в самый трудный период холодной войны встал между двумя системами и внес свой вклад в предотвращение возможной термоядерной войны».

Охотник за атомными секретами

Владимир Борисович Барковский родился в 1913 году в Белгороде Курской губернии.

После окончания средней школы работал слесарем и одновременно учился на вечернем рабфаке. В 1934 году стал студентом Московского станкоинструментального института. Тогда же занимался самолетным, планерным и парашютным спортом в студенческом аэроклубе на базе летного отряда МАИ. Умел хорошо стрелять, водить машину и мотоцикл. В 1938 году его зачислили пилотом запаса в подмосковный истребительный полк ПВО.

20 мая 1939 года Владимира Барковского вызвали в дом № 2 на Лубянке в числе сотни таких же, как он, студентов-дипломников высших учебных заведений технического направления, где им объявили, что они являются теперь сотрудниками органов государственной безопасности. Потом