Судьба Илюши Барабанова - Леонид Жариков

Степа чувствовал себя виноватым. Ничего не оставалось делать, как идти рядом с другом и сочувственно молчать.

В конце улицы из-за угла вышли Илюшины друзья. Левка спросил с беспокойством:

— Илюшка, попадет тебе?

— Попадет… а сами убежали, — сказал Степа. — Его могут из дому выгнать, значит, надо заступаться всем миром. Понятно?

Шагая по улице впереди ребят, Илюша думал: какого бы строгого ответа ни потребовали от него дома, какими бы сердитыми ни были упреки бабушки, он теперь будет драться со скаутами, пока ни одного из них не останется в городе.

3

Вернувшись из губкома комсомола, Поль долго не мог собраться с мыслями. Продолжать борьбу открыто уже не было смысла. В тот же вечер он передал по цепочке своим рыцарям приказ собраться в штаб-квартире, всем надеть парадную форму, знаки отличия и повязать галстуки.

Когда все собрались, Поль приказал подпереть скамьей двери на случай, если бы кто-нибудь захотел проникнуть в скаутскую штаб-квартиру. Он занавесил окна и открыл последний сбор.

При свете керосиновых ламп построились в одну шеренгу. Поль напустил на себя грустно-торжественный вид, был ласков со всеми. И когда скауты выстроились, прошелся перед строем и обратился к своим воспитанникам, стараясь придать голосу печальный тон и задушевность:

— Друзья! Я должен сообщить вам пренеприятное известие… — Поль усмехнулся, давая этим понять, что между словами гоголевского персонажа и тем, что произошло сегодня, существует горькая связь. Он помолчал и в полной тишине продолжал: — Нам приказано освободить помещение штаб-квартиры. Мы должны покинуть наш милый клуб, в котором провели так много чудесных дней, посвящая себя мирным занятиям — спорту и развлечениям. Теперь здесь будут царствовать коммунисты, а мы должны уйти. Мы подчиняемся грубой силе и ничего не можем ей противопоставить. Власть в руках большевиков. Мне остается лишь напомнить вам, друзья, слова одного из наших учителей, основателя русского скаутизма: «Можно уничтожить и закрыть скаутские организации, но скаутизм никогда не умрет. Ибо скаутинг — это личный образ жизни».

Поль помолчал, чтобы дать своим питомцам прочувствовать всю горечь положения, дать зародиться гневу в сердцах юных рыцарей.

— Мы собрались на тризну и справляем ее по поводу гибели нашего великого дела. Сегодня мы должны опустить наше славное знамя и нести его с поля боя.

Поль повысил голос до трагического звучания и четко, с расстановкой подал последнюю команду:

— Юные рыцари, славные братья разведчики! Отдадим последний долг священному стягу! Слушай мою команду! На боевое знамя разведчиков всего мира рав-няй-сь!

Скауты повернули головы в ту сторону, где Гога Каретников стоял крайним со знаменем в руках, а двое рапироносцев охраняли его.

Поль хотел, чтобы каждый бойскаут запомнил этот вечер на всю жизнь и остался бойцом, сохраняя верность стягу, на котором, как прежде, гарцевал на белом коне святой Георгий Победоносец.

В полной тишине гулко раздавались шаги Поля. Он шел перед строем к знамени. Гога Каретников низко наклонил зеленое шелковое полотнище, точно спускал его в знак траура. Поль опустился перед знаменем на одно колено и, как положено в клятве, поднес к губам край знамени. Он долго стоял так, скрывая лицо в складках святого стяга, будто подавлял рыдания. В строю кто-то всхлипнул.

Поль поднялся и отошел, вытирая глаза носовым платком. Скауты подходили по очереди и, подражая скаутмастеру, опускались на колено, прощались со знаменем и снова становились в шеренгу.

Все это происходило в полном молчании. Видя, какие глубокие чувства вызвал в сердцах своих воспитанников, Поль с удовлетворением думал — не распадется его братство и каждый останется бойцом…

Последним прощался со знаменем Шурик Золотарев. Когда он вернулся в строй, Поль взял ножницы и у всех на глазах аккуратно срезал полотнище стяга с древка.

Одна из ламп на стене так разгорелась, что стекло треснуло. Все вздрогнули, поглядели на лампу, но никто не нарушил стройного порядка.

Наступила самая важная минута — передача знамени на хранение. Подняв срезанное и ставшее похожим на тряпку знамя, Поль обратился ко всем:

— Братья, вспомните, сколько дорог прошли мы с вами под этим стягом! Сколько звездных ночей провели у походных костров, когда оно колыхалось от ветра над нашими головами, точно орел расправлял крылья, наш победный русский орел! Так неужто мы отдадим свое знамя на поругание? Неужто, как побежденные, унесем его с поля боя? Нет! Мы прощаемся с ним временно и сбережем его для будущих сражений. Я верю, придет час, когда этот боевой знак рыцарского братства снова будет реять над Россией. Для хранения знамени я предлагаю избрать стягоносцем испытанного разведчика Гогу Каретникова.

Побледнев от волнения, Гога приложил знамя к груди и стал громко читать заученные слова присяги:

— Призываю в свидетели бога и своих братьев разведчиков, что, принимая на себя почетное звание стягоносца, вполне сознаю ответственность возложенной на меня задачи. Клянусь сберечь знамя и в случае надобности не пощажу жизни для защиты священного стяга. Пусть будет порукой тому моя честь и пребывание в великом братстве скаутов всего мира!

Гога бережно свернул знамя и спрятал его на груди под рубашкой, волнуясь оттого, что товарищи смотрят на него с уважением. После ареста брата имя Гоги Каретникова было окружено ореолом мученичества.

Никто не пошевелился в строю. Потом из шеренги вышел Фоня. Он спокойно взял топор, которым рубили сучья для костров, подошел к шведской стенке и, ни слова не говоря, стал яростно рубить перекладины. Поль в изумлении шагнул к нему, хотел остановить. Но в это время Шурик Золотарев вскарабкался на шест, подвешенный к потолку, и, раскачавшись, выбил ногами оконную раму. Звон разбитого стекла точно подстегнул остальных, и все кинулись громить свою штаб-квартиру.

Не выдержал и Гога, хотя ему полагалось вести себя сдержанно. Он подхватил железную штангу и кинул ее на статую греческого дискобола.

— Мы им устроим Парижскую коммуну! — говорил он сам себе, с яростью выламывая дверцы шкафа.

— Господа, прекратите, ради бога! — кричал Поль, боясь ответственности. Впрочем, не все ли равно, пусть ломают — не нам, так и не им!

— Не волнуйся, Поль, — сказал Гога, тяжело дыша. — Скажем, что мы знать ничего не знаем и что ломали беспризорники.

Не прошло и нескольких минут, как скаутский клуб принял вид Мамаева побоища. Кажется, не осталось ни одной целой вещи — все было изрублено, исковеркано. Кто-то даже попытался свалить все в кучу и поджечь, но этого Поль не допустил.

Наконец удалось утихомирить разбушевавшихся «рыцарей». Поль приказал разобрать баррикаду у двери, и скауты по одному стали выходить на темную улицу.

4

На следующее утро комсомольцы пришли принимать освободившийся клуб. Они были поражены вселенским разгромом: с потолка свешивались концы оборванных канатов, по полу были разбросаны переломанные рапиры, валялись разбитые стулья, хрустели под ногами осколки стекла. Конечно же, это была месть.

Разрушения были так велики, что пришлось пригласить представителей милиции.

Митя Азаров с болью смотрел на хаос обломков, на соломенное чучело, которому кто-то надел на голову буденовку набекрень и всадил в грудь ржавый штык, смотрел и не мог вымолвить ни слова. Потом сказал негромко, будто разговаривая сам с собой:

— Враг не сдается и не прощает…

Глава двадцать седьмая

ИЛЮШИНА КОММУНА

Наш паровоз, вперед лети,В Коммуне остановка.Иного нет у нас пути —В руках у нас винтовка.

1

В затененных лесных оврагах еще лежал почерневший снег, а в городе тополя уже оделись молодой клейкой листвой и зябко трепетали на ветру.

С наступлением весны жизнь пошла веселее. Газеты сообщали, что поля голодного Поволжья засеяны и ожидается хороший урожай.

Хозяйство постепенно налаживалось: на улицах мостили тротуары, всюду чинили крыши. Рабочие восстановили электрическую станцию, и хотя лампочки горели вполнакала, тускло освещая потолок, все были рады.

Илюша ходил в школу через базар. С утра до сумерек там бурлила беспокойная жизнь. С каждым днем появлялось все больше частных лавчонок, лотков, палаток; весело кружилась кое-как сколоченная, сверкающая стеклянными висюльками карусель, взлетали качели; заунывно пели слепцы.

Торгаши смеялись над только что открывшимся комсомольским магазином, где пока еще ничего не было, кроме ярких плакатов да единственной бочки с селедками. Нэпманы предсказывали крах советской торговли, а бог даст, и самой большевистской власти.