Черное Солнце - Ребекка Роанхорс

стал взрослым, большая часть этого очарования давно исчезла. Теперь он был тощим, как койоты на восточных равнинах зимой. Он выглядел опустошенным, как будто его мучил вечный голод. Черные волосы были зачесаны назад и коротко острижены над ушами. Длинный широкий шрам пересекал щеку от уха до носа, как доказательство того, что кто-то когда-то чуть не убил его. В нижней губе у него стояла заглушка, а мочки ушей были вытянуты такими же нефритовыми серьгами. Жилистую шею поверх искусно вышитой рубашки обвивали многочисленные нефритовые, бирюзовые и коралловые бусы, а на спинке стула висел дорогой плащ, украшенный иглами дикобраза.

– Очи, – сказала она, решив использовать его детское прозвище.

Он не отводил от нее пристального взгляда.

– Вы плачете, милая сестра?

– От радости, что наконец увидела тебя, – просто сказала она. – Я скучала.

– Начинаем наше воссоединение со лжи? – усмехнулся он, в голосе прозвучало что-то грубое. Сожалел ли он о чем-то своем? Оставалось только надеяться.

Наранпа вздрогнула. Конечно, ему было горько и он имел на это полное право. Она ушла при первой же возможности и никогда не оглядывалась.

– Я действительно скучала. Прошло так много времени.

– По моим подсчетам, двадцать три года. Если хотите, я могу сообщить вам даже количество прошедших дней с точностью до часа. – Он наклонился вперед, сложив руки на столе перед собой. – Но ведение календарей – это ведь ваша работа, не так ли, Жрец?

Она заставила себя подойти к скамейке и сесть напротив брата. С такого близкого расстояния Наранпа заметила, что у Денаочи не хватает трех пальцев на правой руке – двух полностью и одного отрезанного до второго сустава, а сами руки были испещрены шрамами от ожогов, как будто их долго держали в огне.

Она подавила дрожь, а его глаза блеснули, как будто он заметил, как она разглядывает его.

– Значит, ты меня ненавидишь? – спросила она.

– Да. – Он встретился с ней прямым взглядом. – Но я понимаю, почему ты бросила нас. Я бы сделал то же самое, если бы мне дали такую возможность.

Она закрыла глаза. Она собиралась прийти к брату непреклонной, гордой решением уйти и никогда не оглядываться назад, гордой долгими годами служения жречеству. Но она лгала самой себе, и стыд за предательство захлестнул ее с головой.

– Прости, что оставила тебя в одиночестве.

– В одиночестве?! – Он с такой силой ударил ладонью по столу, что Наранпа подпрыгнула. Кто бы или что бы там ни сидело в темном углу позади него, но оно тоже вздрогнуло, испустив тихий щебечущий вскрик, от которого у Наранпы волосы встали дыбом. – Ты не поняла, сестра. Я никогда не был одинок.

– Но… разве они не умерли?

– Они?! Ты даже не можешь заставить себя произнести их имена?! Ты ведь имеешь в виду забытую тобой семью?

Она подняла голову.

– Я никогда их не забывала!

Он погрозил ей пальцем.

– Видишь? Я знал это. Я сказал маме, что Нара никогда не забудет нас. Пусть она и сбежала в свою нарядную башню, заняв место среди Созданных Небесами, но она была хорошей девочкой и никогда не забудет свою семью. Я продолжал говорить ей об этом на смертном одре, когда кашель сотрясал ее легкие и украл ее у меня. – Его голос стал холодным. – И когда преступный глава сбросил Акела со скалы за то, что он забрал весь выигрыш, чтобы заплатить за мамино лекарство, я сказал ей это еще раз. И когда тот же самый глава появился у нашей двери и потребовал оплаты, и единственное, чем мы могли заплатить, – это я, я сказал ей тогда то же. И когда первый же отпрыск Созданных Небесами предложил за одну ночь со мной в том доме удовольствий больше какао, чем мы видели за год, я точно знаю, что прошептал это в подушку, которой мне зажали рот.

Волна тошноты накатила на нее.

– Ты работал в домах удовольствий?

Теперь ее воспоминания о том, каким красивым мальчиком он был, казались зловещими, подпорченными.

– Неужели это так шокирует? Утроба превращает всех нас в шлюх для Созданных Небесами.

Так вот что он думал о жречестве? Шлюхи для Созданных Небесами?

– Не всегда по собственной воле, признаю, – продолжал он все столь же бесстрастно, как будто просто объяснялся со старым другом, наверстывая упущенное. – И только до тех пор, пока они не поняли, что я пристратился к более жестоким постельным играм. На какое-то время это стало моим спасением, я не буду отрицать это, и я служил в домах, обслуживавших клиентов с особыми вкусами, но потом встретил человека, который заплатил мой долг.

– Чтоб овладеть тобой?

– Как раз наоборот, – сказал Денаочи. – Чтобы освободить меня. – Он улыбнулся, но улыбка вышла горькой, кривой и мрачной, и она точно знала, что благодетель, если он был тем, кем она думала, умер от руки самого Денаочи.

Нет, это больше не был ее милый младший брат. Страдания, оставленные ею после себя, сформировали его, исказили, сделав тем, кем он стал. Была ли в этом ее вина? Ее ли это рук было дело? Или с ней могло произойти то же самое? Неужели именно ее взяли бы в дома удовольствий, чтобы заплатить долг Акела? Превратилась бы она тогда в убийцу, на чьих руках запеклась кровь?

Брат глубоко вздохнул и выпрямился, медленно открыл и закрыл глаза.

– Прошу прощения. Иногда я теряю голову от гнева. Я тогда был ребенком, но это все давно прошло… И все же, увидев тебя сейчас, после стольких лет…

Она склонила голову, положив руки на колени. На глаза навернулись слезы.

– Я тоже была ребенком, – прошептала она. – Очень эгоистичным. И мне очень жаль.

Он откинулся на спинку стула, наблюдая за ней. Казалось, еще мгновение – и он снова заговорит о прошлом, но вместо этого Денаочи хлопнул в ладоши, разрушая темные чары, сотканные его воспоминаниями.

– Но мы уже не дети, – хрипло рассмеялся он. – Причем оба. Посмотри, во что ты превратилась. – Он сделал широкий жест. – В гребаного Жреца Солнца из Товы.

«Уже нет», – подумала она, но вслух сказала:

– А ты в самого печально известного главу преступного мира во всей Утробе.

– Ты мне льстишь. – Он улыбнулся столь же холодно и неискренне, как любая Созданная Небесами матрона, освоившая искусство кривить рот.

И вдруг Наранпа поняла, что, разыскивая брата, она совершила ошибку, надеясь на то, что после всего этого времени они вообще узнают друг друга и что он будет испытывать к ней хоть какую-то симпатию.

Это была величайшая глупость. Или даже высокомерие с ее стороны.

«Но ты здесь не просто так, Нара, – напомнила она себе. – Причина, по которой ты находишься здесь, намного важнее, чем твой стыд и дискомфорт по поводу прошлого».

До этого она сидела сьежившись, словно каждое его слово наносило ей новый удар,