Ты будешь нашей мамой? - Оля Виноградова

— Таше если я нассову, то никто ис них не сокласится на это. Слишком опасно! Саркофаки невосмошно контролировать! Ты не ссаставишь меня тута лешь, — Владыка нападал…

— Токта твое место сайму я! — в зале проявилась великолепная морра. Чертами лица напоминающая Владыку вод. — Не смей воссрашать мне, отес. Таково мое сслово! Приветствую, Сойварраш… — бархат коснулся моей щеки. Пощечиной. И нежно обвился вокруг Знающего, а антрацитовые глаза равнодушно смотрели сквозь меня. Без вызова… Соперничества… Она — победительница…

Я видела их вечером. Два силуэта на пляже. Рука об руку. Мое поведение низко. Слежка… Принесла свои плоды — никаких сомнений в том, чем занимались эти двое, не было…

Клинки яростно рассекали воздух, полосуя его на куски, куски на рваные клочки. Клочки на осколки. На двадцатипятиградусной жаре. Почти без одежды. Под давлением испаряющейся воды и по пояс в ней до самого заката, падая от усталости. Я тренировалась.

Соль на лице… Вода? Пот? Слезы? Все вместе… А гнев все не отпускает меня, заставляя каждую мышцу выкручиваться. Нервы — скрипеть несмазанными петлями. Голову — плавиться от усилий понять.

Когда Сойварраш занимался со мной, добивался меня, я стонала от безысходности. Постоянного «да» вместо «нет». Стоило альву заикнуться, что он потерял интерес ко мне, появиться на сцене сопернице, как я готова прыгнуть выше головы, станцевать голой, но вернуть его расположение.

Бешусь от себя… Но ведь я не хочу… Отбросить первые три слова и добавить или… Не знаю! Почему я так неадекватно себя веду? Потому что человек. Потому что женщина.

— Тепе не хватает технишности, — я открыла глаза на вкрадчивый голос. Сколько он наблюдает за мной? А какая, собственно, разница…

— Мне все равно. Я просто выпускаю пар, — перед ним скрывать нечего. Недолгое общение ни к чему не обязывает. Через краткий миг ужавшихся в памяти восходов, мы расстанемся и не вспомним друг о друге. Без веской на то причины.

— По трукому коворя ссря прошиваешь время, — перефразировал Яльнар. Кажется, через вдох у меня сорвет крышу, и я наброшусь с клинками на морра. «Выдохнуть…»

— У меня его много! — полностью подавить раздражение не удалось. Так, приутихло слегка. Затаилось пламя под углями. Готовое в любой момент вспыхнуть снова.

— Так все тумают. Сснаешь, я предполагал, што в тепе есть што-то осопенное, расс Сойварраш нассвал тепя Творением, но, наверное, я ослеп. Ты самый насстояший шеловек, со своими убешштениями в шерно-пелой раскраске мира. Выпором мешшду двумя крайностями. В тепе нишего нет. Пустышка. Кодишшся рассве што, как материал для воспроиссводства вита, которым не шалко пошертвовать в польссу роштения репенка…

— Что?! — краткий монолог морра потряс меня. Он запросто говорил о вещах, что никогда не волновали меня. Не заставляли задумываться. — Повтори, что ты сказал вдох назад? — попросила я. Важность информации неоценима.

— Ешше и не опрассованная… — усмехнулся Яльнар, показав острые зубы. Он вылез на берег, изменил форму и с удовольствием развалился на теплом песке. — Ты когкта-нипуть слышала о шеншинах-альвах? — хитрый прищур черных глаз. Внезапная догадка. Создатель!

— Нет!

— А их не сушествует. Альвы парасситируют на остальных рассах. Внутри них ушше нахотится несформированный сародыш, но они не спосопны самостоятельно выносить репенка. Для этоко им нушна шеншина. Раса, как ты понимаешь, ушше не икрает роли, — мне показалось или действительно промелькнула жалость? Не позволю! Морр продолжил, не дождавшись моего ответа:

— А с шего им, по-твоему, стремиться сепя рассвивать? Все лушее, все сснания путут перетаны путушему поколению. А их постоянная пояснь всеко и всех? Альвы помешаны на пессопасности и сашите. Иссврашенный материнский инстинкт заставляет их таким обрасом сапотиться о сародышах, — у меня опустились руки. Подкосились ноги. Поверить? Принять эту правду? Она не существует для меня. Нет страшного знания, клещами растягивающего сознание до пределов мира и тисками сжимающего в крохотную замученную точку. Не дойдя до берега, упала. Лицом в мокрый песок. «Просто сосуд… но…»

— К чему тогда слова? Выставленные напоказ чувства, когда он мог просто оплодотворить меня, и почему я до сих пор не беременна? — способна только шептать. Я была уверена в своей значимости для альва. В его, пусть чужой, пугающей, но какой-то подобии привязанности. Оказалось… Как же нелегко разубеждаться в иллюзиях.

— Все не так проссто. Альвы, как самые первые сотворенные, в польшей степени, шем остальные, зависсят от магии. Твоя и еко сила толшны прийти в равновесие и состать плагоприятную срету тля макического рассвития плота, и… — морр вытянул руку в мою сторону, — шеншина, расвитая во всех отношениях, усиливает исснашально салошенные и поткорректированные отсом кашества репенка. Сснаешь, вота вессде отинаковая, но река и море пахнут и ошушаются по-рассному. Смешай их вместе и полушишь нешто третье, — Яльнар перевернулся на живот и стал пересыпать песок между пальцев.

— Это не ответ на мой вопрос. Не полный…

— Хорошо. Расс ты настаиваешь. Насильно сарошденный репенок просто упьет тепя, Риина. Не ты путешь оттавать ему силу, а он сам саперет все то, што соштет нушшным тля себя. Крупо. Детеныш рассрушит твое ятро силы. Выпьет тепя то тна, а тля мака — это верная смерть, — ха, альвы учатся жестокости не с рождения, и не в процессе взросления. В зачаточном состоянии они готовы убивать без разбора. Твари… Зачем надо было создавать такое существо? Для чего они могли понадобиться Создателю? Какую он преследовал цель?

— А разве я важна для Сойварраша? Он, ты и эта морра указали, кто я, и где мое место… Ему какое дело, что ребенок убьет меня? Ведь ему и нужно маленькое чудовище, а не я…

— Клупая! Ты опять тумаешь только о себе! Претставь, как шушствует сепя Сойварраш? Ты лишаешь еко самоко шеланноко в мире — протолшить рот! Как поступать ему, если ты отверкла еко мир? Воюешь с ним! — злобно рассмеялся морр. — Как долшен мушшина относиться к матери своеко бутушего репенка, которую ссам выпрал, свой итеал? Оперекать. Ссапотиться. Ушить и наставлять. В обшем, делать все то, тля шего трукие расы притумали отельное слово, которое в сушшности, само по сепе не сснашит нишего!

— И какое же это слово? Отвечай! — жалобный стон вспорхнул с обкусанных губ. Его стройные размышления. Подчиненные доводам, что трудно опровергнуть, причиняли мне боль. Сильную. Нечто рвалось из меня, чтобы быть услышанным. Увиденным мной. Невыносимо…

— Люповь… — ответил саркастично морр. Едва слышно через мягкое шуршание волн. И уплыл, оставив меня наедине с самой собой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});