Китайские палочки времени - Александр Алфимов

Книги стали спокойными и размеренными, каким стало и все наше существование. Даже если в произведениях и встречалось ураганное действие, то оно оставалось каким-то стандартным. Всегда можно заранее предсказать, кто кого ударит, в какой момент главный герой нажмет на курок и кто изнасилует главную героиню.

Именно поэтому мне всегда нравились книги, написанные до двадцатых годов двадцать первого века. Тогда еще авторы чего-то опасались, за что-то тревожились. И книги получались живыми, выстраданными, пропущенными сквозь сердце.

Я иногда пытаюсь представить: каково было нашим предкам жить без чувства предопределенности, каждую минуту осознавать, что только от тебя зависит, что с тобой произойдет. Каково это, когда в каждой своей неприятности можно винить только себя, когда ничего нельзя свалить на злой рок, фатум, предопределенность?

Иногда от таких мыслей мне становится страшно, иногда — безумно хочется жить в то время. Наверное, нашим предкам было трудно, очень трудно. Но трудности научили их жить, а не просто существовать. В то время люди еще умели творить настоящие произведения, а не просто штамповать.

Цена этого высока — постоянные чувство ответственности за свою судьбу и страх перед завтрашним днем. Цена высока, но не чрезмерна. Избежать этого нельзя, это закон жизни: ответственность делает нас сильнее, страх и боль являются мощнейшими стимуляторами всех процессов в организме.

Недаром именно во второй половине двадцатого века и в начале века двадцать первого появлялись самые яркие книги, самые запоминающиеся фильмы. Конечно, было и обычное развлекалово — попытка заглушить страх и забыть про ответственность, потому что постоянно нести в себе эти чувства очень трудно.

Но помним-то мы этот период совсем не за те тонны макулатуры, а за настоящие шедевры. И больше всего шедевров было создано в конце этого периода, когда страх в людях был наиболее силен. Подсознательно люди чувство-пали наступающие перемены в мире и боялись их.

Перемены наступили. Правда, совсем не такие, каких ждали фантасты. Не было ни разрушенных городов, ни отравленной атмосферы, ни бескрайних радиоактивных пустынь. Напротив, перемены принесли нам много хорошего, они подняли уровень жизни.

Мы совсем перестали бояться. Но, может быть, это и есть самое страшное?

Впрочем, сейчас на меня наводят ужас не изменения менталитета, а пейзаж, словно сошедший со страниц книги про мир после ядерной войны.

Между полуразрушенными зданиями настоящие джунгли — при обилии деревьев в городе это место не могло оставаться совсем лишенным растительности. Но как разительно отличаются ухоженные сады обитаемого города от диких зарослей здесь!

Деревья растут всюду: во дворах, на обочинах дорог, да и на самих дорогах — они уверенно пробиваются сквозь раскрошившийся от времени пластфальт. Даже дома не избежали этой участи — деревья цепко вгрызаются тонкими, но мощными корешками в пластик стен.

Те места, которые неприхотливым деревьям почему-то не приглянулись, оккупировал кустарник, своими жесткими колючими ветвями надежно образовав непроходимые барьеры.

Тут и там выглядывают кустики серой травы, слегка блестящей на солнце. Она настолько сильно похожа на изделие из металла, что я даже нагнулся, чтобы потрогать.

Но рефлекторно отдернул руку, так как промелькнули сразу две мысли. Первая — здесь лучше всего ни к чему не прикасаться. Вторая — трава все-таки не металлическая несмотря на невероятную жесткость и остроту краев. А блестит из-за какой-то клейкой гадости, которая покрывает всю поверхность живых ножей.

Пораненный палец кровоточил, порез немилосердно защипало — вероятно, виновата та самая клейкая гадость, которая попала в ранку. В голове тут же промелькнули жуткие биологические факты. Например, о том, что некоторые растения способны вырабатывать пищеварительный сок, который растворяет насекомых, грызунов и даже мелких кроликов, после чего растение может спокойно вобрать в себя питательный бульон.

Надеюсь, то небольшое количество сока, которое проникло в рану, не растворит меня изнутри. А что, если это не пищеварительный сок, а яд? Тогда убить может и совсем небольшое количество.

Сорвав рюкзак, я принялся искать аптечку. Вспомнив, что она лежит на самом дне, я воспользовался тем, что у меня было в многочисленных карманчиках пояса.

Сначала я отсосал из пореза кровь, которая из-за сока приобрела горько-едкий привкус, затем обработал ранку обеззараживающим гелем, после чего выдавил из тюбика немного жидкого пластыря. Едва попав на кожу, беловатая масса превратилась в пленку.

На всякий случай я съел капсулу с витаминами, нацепил на запястье квадратик пластыря, пропитанного общеукрепляющим стимулятором.

Потом я вспомнил еще несколько жутких фактов из области общей биологии. Они побудили меня все-таки вывалить содержимое рюкзака на землю, на самом верху образовавшейся кучи обнаружилась аптечка.

Сделав укол имуностимулятора, я принялся собирать вещи обратно в рюкзак. Они почему-то никак не хотели умещаться. Когда после очередной бесплодной попытки я вновь высыпал вещи в кучу, меня посетила безумная мысль: а может быть, на этом месте уже лежали чьи-то вещи, а я в спешке не заметил и опорожнил рюкзак прямо на них?

Но, к сожалению, я хорошо помню, что до меня здесь ничего не лежало. А значит, придется каким-то образом вес это уместить в рюкзак. После еще нескольких неудач у меня это получилось. Правда, некоторые вещи все равно не влезли — их пришлось распихать по карманам, подвесить на поясе или прицепить к рюкзаку снаружи.

Я пошел дальше, по ходу дела приказав чипу активировать медицинскую программу. Честно говоря, меня всегда удивляло, кому может понадобиться подобная примочка? Но, по-видимому, в ней нуждаются многие — основные модули медицинской программы не просто входят в базовый программный пакет чипа, а вшиты в ядро.

С тех пор, как я поставил себе чип, данный факт меня сильно раздражал: абсолютно ненужная программа, занимает кучу места, а удалить ее нельзя. Медицинский модуль представлялся мне абсолютно бесполезным: единственная ого функция — наблюдать за ритмом сердцебиения, дыхания и некоторыми другими показателями. Она даже подкорректировать ничего не может — подобные вмешательства в нормальную деятельность мозга были признаны опасными. Мне пришлось самостоятельно писать программы для корректировки психосоматики.

Но сейчас медицинский модуль может оказаться очень даже полезным — он способен отслеживать мельчайшие изменения в функционировании жизненно важных систем организма. Написанные мною программы не дают и сотой Доли той картины, которую способен выдать медицинский модуль. Впрочем, это неудивительно, над ним работали сотни человек, каждый из которых — специалист в кибернейронике. А я в этой области всего лишь любитель.

Теперь если липкая гадость, попавшая в рану, и вызовет какие-то изменения в организме, то я успею заметить это и принять меры. Конечно, я произвел все действия, необходимые в данном случае. И теоретически, если опасность для здоровья и была, то теперь ее нет.

Однако мне такая перестраховка лишней не кажется — если судить по внешнему виду, то от местной флоры не стоит ждать ничего хорошего.

Особенно жутко выглядят деревья — искривленные и раскоряченные, грязно-серые ветви торчат из стволов под самыми невероятными углами. Ветки почти лишены листвы, лишь местами торчат длинные серо-желтые или бурые жесткие листья, покрытые пятнами и блестящие на солнце липкой слизью.

Кустарник, правда, не производит гадостного впечатления. По сравнению с деревьями и травой кусты можно даже назвать нормальными: на ветках слизи нет, много листьев, окрашенных в спокойный темно-зеленый цвет.

Однако именно кустарники мне не нравятся больше всего. Не могу сказать, в чем причина. Возможно, виноваты шипы, покрывающие ветви. Такие не просто порежут, как трава, они вопьются в тело жертвы, которая рефлекторно дернется и нарвется еще на несколько шипов. Что-то подсказывает мне: тот, кому не посчастливится попасть в заросли кустов, уже никогда не выберется — чем больше он будет дергаться, тем больше запутается.

Через несколько минут моя догадка подтвердилась. Стоило мне углубиться в заброшенный район, как кусты начали встречаться чаще и заметно крупнее, а там, где они были гуще всего, белели кости. Сквозь густую завесу листвы я так и не смог рассмотреть, была ли это всего лишь дикая собака или человек. Скорее всего, человек-— умные собаки наверняка обегают зараженные территории за версту.

Те кусты, в гуще которых блестят скелеты, украшены цветами — пронзительно-желтыми, сотнями хищных глаз уставившимися вокруг. Ничего подобного я раньше не видел, однако подойти ближе не рискнул, хотя любопытство естествоиспытателя и заиграло у меня в одном месте.