Пусть это буду я - Ида Мартин

кинулась обратно к окну.

– Коль, он там. Этот человек так и сидит. Мы видели его все время, и он нас видел тоже.

– И что?

– Нужно пойти к нему и спросить, что здесь было. Он не может не знать.

Коля замер, задумавшись.

– Если он, конечно, живой. По правде говоря, в свете последних событий я уже ничему не удивлюсь.

Дом, в котором жил «человек из окна», был очень похож на дом Гончара. Такой же закрытый двор-колодец, только с двумя подъездами и автомобильной парковкой за решетчатыми воротами, возле которых двойняшкам пришлось простоять около пятнадцати минут, пока оттуда не выехала машина и они не успели проскочить, пока ворота закрывались.

Приблизительно прикинув по расположению окон номер квартиры, они нажали кнопку домофона. Спустя несколько гудков им ответил бодрый женский голос.

– Здравствуйте, – сказала Люся. – У вас в квартире живет человек, который все время сидит возле окна; у нас тут кое-что случилось, и мы очень надеемся, что он мог стать свидетелем нашего происшествия.

Объяснение прозвучало по меньшей мере странно, в особенности если они ошиблись квартирой, однако девушка сказала:

– Сейчас узнаю. Подождите.

Ее не было около минуты.

– Вы еще здесь? – спросила она.

– Да! – отозвались брат с сестрой в один голос.

– Тогда проходите.

На пятом этаже их встретила девушка с розовыми волосами в ярко-синем ситцевом халате с коротким рукавом и пластиковых шлепках. Она явно была кем-то из обслуги. Завидев ребят, приветливо улыбнулась.

– Вам повезло, что Ольга Васильевна не спит.

Девушка проводила их в просторную светлую комнату с большим круглым, застеленным тканевой скатертью с длинной бахромой столом, в центре которого стояла пузатая ваза с розовыми пионами.

Возле окна с левой стороны сидела седоволосая женщина в инвалидном кресле, и когда она повернулась к ним, Люся ахнула: лицо ее было точной копией Гончара.

– Вы его сестра? – вместо приветствия выдал не менее удивленный Коля. – Ольга? Та самая, которая упала из окна и погибла?

Женщина тихо улыбнулась и кивнула.

– Да, та самая, которая упала, но не погибла.

– Простите, что мы вас побеспокоили, – все еще находясь под впечатлением, выдала заготовленное Люся. – Мы знаем, что вы много времени проводите возле окна, и хотели бы у вас спросить нечто, что может показаться вам странным…

– Странностей для меня не существует, – так же мягко произнесла женщина и медленно подъехала к ним.

Вблизи она была еще сильнее похожа на своего брата: те же живые темные глаза, курносый нос и густые брови.

– Присаживайтесь, – женщина взмахнула рукой, показывая на расставленные вокруг стола стулья. – Яна сейчас принесет нам чаю. Можете ничего мне не объяснять. Сегодня придется объяснять мне.

Ольга Васильевна, хоть и была женским вариантом писателя, который в каком бы расположении духа ни находился, оставался далеким и неприступным, сразу расположила к себе искренностью, простотой и ласковым обращением.

– Не удивляйтесь. Олег не знал, что я жива, потому что я не хотела к нему возвращаться. С возрастом и пришедшей к нему славой он стал тяжелым и крайне эгоцентричным человеком. Ему казалось, что я – это тоже он, только его иная ипостась. И вся наша жизнь, все, чем мы занимались и о чем говорили, было посвящено исключительно его книгам. Я, я, я… Он был одержим не столько личным величием, сколько абсолютом в собственном лице. Чем дальше, тем сложнее мне давались его требования и прихоти, так что в конечном счете я решила, что у меня должна состояться собственная жизнь. Тем более нашелся человек, который полюбил меня и собирался увезти с собой в другую страну. Я дала ему согласие, однако Олегу, предвидя его гневную реакцию, сообщать боялась, потому и тянула до последнего. Так что в случившемся есть определенная доля и моей вины. Он узнал об этом от кого-то, кто не умел хранить секреты, и совершенно вышел из себя. Слетел с катушек! Взбесился так, что смог ударить меня, даже не прикасаясь. Сила внушения у него всегда была неплохо развита, хотя и не шла ни в какое сравнение с тем, какую мощь она обрела потом. Когда он ворвался в комнату, я стояла на подоконнике и мыла окно, так что достаточно было небольшого толчка, чтобы потерять равновесие.

Я упала, но не умерла. Пришлось пройти долгий курс лечения и восстановления. Несколько лет я провела в санаториях и реабилитационных центрах. Человек, за которого я собиралась выйти замуж, уехал без меня, а Олег слег и находился в каком-то полусознательном состоянии. Однажды я отправила к нему нашего общего знакомого, чтобы тот осторожно дал ему понять, что я жива. Однако знакомый ушел ни с чем, потому что Олег ничего не хотел ни слышать, ни понимать. Он уже тогда переместился в свой собственный выдуманный мир. У него появилась приятельница и советница – Магда, которая, как он всегда признавался, из всех его героев ближе всего ему по духу.

Передвигаться он стал исключительно на кресле-каталке, хотя в отличие от меня проблем ни с ногами, ни с позвоночником у него не было. Просто благодаря нашей интуитивной связи Олег невольно перенес мою боль на себя, а ощутив ее и пережив по полной, принял факт того, что теперь и он калека.

Возможно, если бы не Магда, он смог бы почувствовать, что я нахожусь в этом мире, что не умерла и по-прежнему рядом, но замещение уже произошло, а пустота заполнилась.

В общем, я не стала нарушать его и без того хрупкий душевный покой своим внезапным появлением, а поселилась в непосредственной близости, чтобы поддерживать его морально и немного физически. Мы ведь, как и вы, двойняшки, а значит, связаны единой ментальной силой.

Только не думайте, что я Олега сразу простила. Нет. Я очень долго ненавидела его и, сидя по ночам у окна, силилась призвать на его голову кошмары и страдания совести. Со временем это стало получаться у меня все лучше и лучше. Связь между нами крепчала, с одной оговоркой: он воспринял это как новый виток вдохновения и снова начал писать. Тем временем дом ветшал. Его готовили под снос; к счастью, вмешалась «Москомархитектура» и объявила его историческим объектом. Работы прекратились, и дом дожидался реконструкции. Однако Олег ничего не замечал: жил в своем мире, где чувствовал себя прекрасно. Он писал, и до последнего времени его даже немного печатали. Деньги у него были, но он ими не пользовался, потому что в его чудесном, полном размеренности и покоя мире они ему не требовались. Это я договаривалась с приходящими к нему