Дневник Марии Башкирцевой - Мария Башкирцева

— Ты хочешь знать это?

И он покраснел так, что захватил руками свою голову, чтобы скрыть свое лицо.

— Я хочу, скажи!

— В maman.

Голос его дрожал, и я взволновалась до того, что громко засмеялась, чтобы скрыть свое волнение.

— Я знал, что ты не поймешь меня! — вскричал он.

— Извини, но эта супружеско-романическая страсть так мало на тебя похожа.

— Потому что ты меня не знаешь! Но клянусь тебе, клянусь, что это правда — перед образом, перед этим крестом, благословением моего отца! — и он перекрестился на образ и крест, висящий над постелью.

— Может быть, это потому, что я представляю ее себе молодою, как тогда, что в воображении я живу прошедшим. Когда нас разлучили, я был как сумасшедший, я пешком ходил к Ахтырской Божией Матери; но говорят, что она приносит несчастье, и это правда, так как потом все еще больше запуталось. И потом… сказать ли… ты будешь смеяться… Когда вы жили в Харькове, я ездил туда тайком один, брал извозчика и целый день ждал у вашего дома, чтобы видеть, как она выйдет, и потом возвращался, никем не замеченный.

— Если это правда, это очень трогательно.

— Скажи мне, так как мы уже заговорили о maman. У нее… у нее нет ко мне отвращения?

— Отвращения? Да почему же? Нет, совсем нет.

— Иногда… бывают… такие непреодолимые антипатии.

— Да нет-же, нет.

Одним словом, мы долго говорили об этом.

Я говорила о ней, как о святой, какою помню ее с тех пор, как поняла ее положение.

Было поздно, я пошла спать. У себя я бы поужинала, читала, писала.

Сегодня в восемь часов утра мы должны были уехать в Полтаву, но явилась Елена К., мать Паши, горбатая, очень любезная, немного аффектированная.

Мы вместе пили чай и потом уехали. Отцу моему нужно быть в городе для председательства.

* * *

Холодно, по временам идет дождь. Гуляя, я зашла к фотографу; я снялась крестьянкой, стоя, сидя, в лежачем положении, как будто спящей.

Мы встретили Г.

— Вы видели мою дочь? — спросил отец.

— Да, я видел ее…

— Лучше не найдешь, неправда ли? И нет, и не было подобной ей.

— Извините, были в те времена, когда существовал Олимп.

— Я вижу, что вы умеете говорить комплименты.

Этот господин довольно дурен собою, довольно черноволос, довольно порядочный, довольно светский, немного авантюрист, игрок и довольно честный человек. В Полтаве его считают самым образованным и порядочным человеком.

При первом морозе я надела мою зимнюю шубку; она была уложена и еще сохранила тот запах, какой имела в Риме — и этот запах, этот мех!..

Заметили ли вы, что для того, чтобы перенестись в какое-нибудь место, достаточно вспомнить запах, воздух, цвет?.. Провести зиму в Париже? О! нет!..

Четверг, 28 сентября. Я плачу от скуки; мне хочется уехать, я здесь чувствую себя несчастной, теряю время, жизнь, страдаю и раздражена до последней степени.

Эта жизнь меня измучила. Господи, Иисусе Христе, избавь меня от этой муки!

Пятница, 29 сентября. Вчера я была в отчаянии: мне казалось, что я на всю жизнь заключена в России; это приводило меня в неистовство, я готова была лезть на стену и горько плакала.

Мать Паши стесняет меня. Почему? Потому что она сказала несколько фраз, по которым я вижу, в каких восторженных выражениях ее сын говорил с нею обо мне. Когда же я стала настаивать на том, чтобы она уговорила его приехать, она ответила полушутя, полусерьезно:

— Нет, нет, пусть он останется там. Тебе здесь скучно, тебе нечего делать, и ты его мучишь; он приехал ко мне совсем рассеянный и измученный.

На это я отвечала с большой сдержанностью:

— Я не считаю Пашу таким человеком, который может оскорбляться дружелюбными шутками. Я шучу и немножко дразню его потому, что он мне близкий родственник, почти брат.

Она долго смотрела на меня и сказала:

— Знаете, в чем состоит верх сумасшествия?

— Нет.

— В том, чтобы влюбиться в Мусю.

Инстинктивно связывая эту фразу с другими, я краснею до ушей.

Воскресенье, 1 октября. Мы были у князя Сергея Кочубея.

Отец оделся отлично, даже надел слишком светлые перчатки.

Я была в белом, как на скачках в Неаполе, только шляпа была в черных перьях и такого фасона, который в России признан образцом хорошего тона, я не люблю этого фасона, но он подходит к случаю.

Имение князя в 8-ми верстах от Гавронцев — это знаменитая Диканка, воспетая Пушкиным вместе с любовью Мазепы и Марии Кочубей.

Особенно хорошо устроено было имение князем Виктором Павловичем Кочубеем, великим канцлером империи, замечательным государственным человеком, отцом нынешнего князя.

По красоте сада, парка, строений, Диканка может соперничать с виллами Боргезе и Дориа в Риме. Исключая неподражаемые и незаменимые развалины, Диканка, пожалуй даже богаче; это почти городок. Я не считаю крестьянских изб, а говорю только о доме и службах. И это среди Малороссии! Как жаль, что даже не подозревают о существовании этого места. Там несколько дворов, конюшен, фабрик, машин, мастерских. У князя мания строить, фабриковать, отделывать. Но лишь только войдешь в дом, всякое сходство с Италией исчезает. Передняя убрана бедно в сравнении с остальными комнатами, и вы входите в прекрасный барский дом: этого блеска, этого величия, этого божественного искусства, которое приводит вас в восторг в дворцах Италии, нет и следа.

Князь — человек лет 50–55-ти, овдовевший, кажется, года два тому назад. Это типичный русский вельможа, один из людей старого времени, на которых уже начинают смотреть как на существа иного рода, чем мы сами.

Его манеры и разговор сначала смутили меня, так как я успела уже отвыкнуть от общества, но через пять минут я была очень довольна.

Он повел меня под руку показать свои лучшие картины, через все залы. Столовая великолепна. Я села на почетное место направо, налево — князь и отец. Дальше село несколько человек, которые не были представлены и скромно заняли свои места, — точно средневековые ленники.

Все шло отлично, но вдруг у меня закружилась голова; я встала из-за стола, впрочем, когда уже кончили.

Войдя в мавританскую гостиную, я села, и мне чуть не сделалось дурно. Мне показывали картины, статуэтки, портрет князя Василия и его забрызганную кровью рубашку, висящую в шкапу, к которому портрет служил дверцей. Нас повели смотреть лошадей, но я ничего не видела, и мы должны были уехать.

Суббота, 14 октября. Я получила из Парижа платья. Одевшись, я вышла гулять с Полем.

Полтава более интересный город, чем думают.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});