Эпилог (СИ) - Хол Блэки

— Ты принуждаешь её против воли. Не кажется ли тебе, что она вправе знать о твоей затее?

— Нет. В конце концов, все женщины рожают. И небо не поменяется местами с землей, если Эвка станет одной из них.

— К чему спешка? У вас вся жизнь впереди, — уговаривал дед. — Зачем надрываться? На пороге — последняя и самая ответственная сессия. Предстоят умственные перегрузки, а у неё нет сил. Она не справится. Ты доконаешь её.

— Мне нужно сейчас. Только так и не иначе.

— Влашек доверил тебе дочь, а ты попрал его доверие. У тебя заготовлено объяснение, когда он поинтересуется самочувствием дочери? Прошу, Егор, верни лик хозяйке.

— Отдам, когда дело выгорит, — стоял на своём Мэл.

Дед рассердился. Впервые, по-настоящему.

— Упрямец! Рассчитываешь нахрапом побороть её наследственность? Ты глух к моим просьбам и плюешь на семью. И утерял объективность. Не хочешь по-хорошему, будет по-другому. С этого момента я отвечаю за неё. До свадьбы. Правом старшего по клану.

Мэл помрачнел, но промолчал. И вышел из комнаты.

Богиня-мать тучна. Толстые бедра, большие груди, выпирающий живот. Плодородное лоно. У неё много обличий и много имен. Тиамат, Умай, Мокошь, Шакти… И нет лица. Оно скрывается под ликами — по одному на каждый день недели.

Однажды шествуя по земле, Богиня-мать споткнулась, и лик упал, явив её истинную внешность. В ужасе бежали звери и прыгали со скал в море, а вода поднялась стеной и схлынула, отступив от берегов. Птицы падали наземь замертво, а деревья подламывались как былинки. Ибо величие Богини-матери непостижимо.

Потерянный лик пролежал забытым не одну тысячу эпох, прежде чем его подняли человеческие руки. И не одну тысячу эпох сменял хозяев, прежде чем попал во владение к Евдокии Дмитриевне, двоюродной бабке Мэла и сестре деда.

Древний артефакт. Не менее древний, чем жизнь, зародившаяся на планете. Богиня-мать правила на земле, когда об ангелах и в помине не слыхивали. Куда крылатым тягаться с ней?

Ночами, когда Эва крепко спала, Мэл с осторожностью укрывал её лицо маской — невесомой, легче перышка, чтобы сила Богини-матери впитывалась, насыщая кровь. А еще возлагал надежды на полнолуния, благодаря которым пополнялась численность блохастых. Коли Эва стала полукровкой, её полиморфность просто обязана сбалансировать и запустить функцию деторождения.

Месяц от месяца Мэл ждал, томясь нетерпением, когда Эвка признается смущенно: "Кажется, у меня задержка". Ну, или что там говорят женщины, узнав об интересном положении? "Дорогой, кажется, я залетела" или: "Милый, кажется, ты скоро станешь папочкой". Мэла устроил бы любой вариант. Но Эва не говорила. Её организм сопротивлялся. Хотя и перестраивался, но гораздо медленнее, чем рассчитывал Мэл.

Кот, подлюка, шипел. Кидался, норовя расцарапать и укусить побольнее. И в наказание выбрасывался в коридор за шкирку. Но это сперва. А потом усатого словно подменили. Кот утихомирился и подолгу рассматривал артефакт, сощурив желтые плошки. У животных тонкое чутье, — решил Мэл. Наверное, Кот чувствовал вис-аномалию, клубившуюся возле маски. Волны попросту обрывались, образуя безвисорическую мертвую зону.

А теперь всё, что достигнуто, — Коту под хвост. Дед не шутил, заявив об опеке над Эвой. Но Мэл так и не научился мириться с поражениями. А значит, нужно постараться и выиграть.

В начале апреля, будучи в гостях, мне поплохело за праздничным столом. Вот стыдобень. Что подумает родня Мэла? Наверное, не раз перемыли косточки за спиной. Пусть что хотят, то и думают. Побудь они в моей шкуре хотя бы сутки, то, не задумываясь, улепетнули бы на край света и забились в норку.

До свадьбы осталось чуть больше месяца, а репортёры успели свихнуться на предстоящем событии. "Турбу" Мэла преследовали по пятам. Каждый наш шаг отслеживали в колонках светской хроники, не забывая прикладывать фотографии "сладкой парочки". Ставки росли как на дрожжах. Я злилась и допытывалась у Мэла:

— Специально подстроено, да? Раньше о нас — ни сном, ни духом, а теперь строчат едва ли не через день.

— Отец тут не при чем, — разводил Мэл руками. — Наоборот, сдерживает как может. Фильтрует скандальные статьи и снимки.

Пришлось прекратить поездки в район по соседству, потому что журналюги пронюхали. Всё-таки Мэл добился своего: ареал покупок сместился на бульвар Амбули. В тамошних магазинах не жаловали репортеров. Теперь в переулок Первых аистов меня сопровождали четверо охранников, выделенных от ведомства Мелёшина-старшего, а возле салона Вивы прохаживались папарацци, держа наготове фото- и видеокамеры.

Стресс усугублялся умственным напряжением. В свете надвигающегося окончания учебы, преподаватели загружали извилины студентов-выпускников авральными количествами курсовых работ, проектов, докладов и научных изысканий. У меня голова шла кругом. Я не знала, за какой предмет хвататься, благо Мэл помогал. На индивидуальных занятиях путалась в заклинаниях и шаталась от слабости под гнетом отдачи. Старичок-академик, беспокоясь за мое здоровье, ограничил практические тренировки.

Девчонки интересовались, посмеиваясь, не залетела ли я. Нет, нет и нет! Но Баста не унималась и спросила напрямик:

— Как назовете племянничка?

Я взвыла, возведя глаза к потолку. Это всё весна виновата. У меня аллергия на неё. Вернее, на приближающееся изменение в семейном положении.

А весна наступала. К концу марта снег стаял, и земля подсохла. Дворники мели тротуары. Теплый ветер шевелил макушки деревьев, шоркавших голыми ветками небесную синь. Горожане повеселели в ожидании теплых денёчков. А меня весна не радовала. Наоборот, хотелось плакать. Я ощущала себя клячей, тянущей непомерно тяжелый воз.

Картину маслом дополнил разговор, состоявшийся с самым старшим Мелёшиным. Дед Мэла в вежливой форме, но без лишнего деликатничанья, заявил, что негоже, когда жених и невеста живут до венца под одной крышей. Общество и так косо посматривает на фарс со свадьбой. Поэтому не мешает соблюсти приличия. Константин Дмитриевич посоветовал мне пожить оставшееся до свадьбы время в особняке отца. А Мэл вспомнит о холостяцких буднях и станет приезжать в гости, когда заблагорассудится.

Я растерялась. Мне предлагали каждый вечер возвращаться после учебы не домой, в общежитие, а ехать к черту на кулички в белую зону, где ужинать в компании родителя и его семьи, учить конспекты, ночевать и на следующее утро торопиться на занятия в институт. И для чего? Для соблюдения приличий? А как же Мэл? Я — там, а он — тут? Нет, без него я не смогу. А Кот? Кто будет кормить мурлыку и гладить по шёрстке?

Опять же, дом моего отца. Там я задыхалась. Скручивалась, как осенний лист. Антипатия мачехи, брат с сестрой, не стремящиеся к общению… Отец, которого я так и не смогла понять, несмотря на развившуюся интуицию. Временами казалось, что произошло чудо, и он увидел во мне личность, но потом выяснялось, что он смотрел сквозь меня, обращаясь к Мэлу.

Ни за что! Категорически. Лучше сниму квартиру. Проживание под одной крышей с Влашеками угробит мою психику и окончательно подорвет здоровье.

Дед Мэла не удивился горячему отказу. Словно предвидел. И немудрено. Наверняка внук рассказал ему об особенностях родственных связей в семье министра экономики.

— Я написал письмо вашему батюшке, испросив согласие на ваше проживание в моем поместье. Карол Сигизмундович вник в проблему, и мы пришли к взаимопониманию, — сказал самый старший Мелёшин, протягивая конверт.

В краткой вежливой записке папаша давал добро на гостевание в алой зоне. Великолепно. Взрослые дяди шито-крыто решают взрослые проблемы. И то хорошо, что удосужились сообщить мне о своих планах.

Я бросила отчаянный взгляд на Мэла. Он хмурился и кусал щеку изнутри. Ну, скажи что-нибудь!

— Это правильно, Эва, — сказал он после молчания. — Я не подумал о тебе и подставил под удар. Пока не поздно, постараемся исправить общее впечатление.