Самый лучший коммунист - Павел Смолин

в суматохе и дыму, — отшутился я, и мы поехали в Москву.

Важный, секретный и генералистый дед поедет отдельно — мы с ним кататься рожей не вышли.

— Ночью в Монголию полечу, — похвастался папа Толя. — Хорошо, что просо посеяли — в комбикорм смолем, нарастим животноводство.

— Хлеба нет, но хоть мяса поешьте, — жалобно откликнулся я.

— Хлеб тоже есть, — улыбнулся Судоплатов.

Зерновые стратегический противник и его сателлиты Союзу продают не за валюту, а за золото, что объяснимо — мы же враги, а с врага, за неимением для него альтернативы, нужно вытряхивать как можно больше. Однако хорошая тенденция есть — золотой запас Родины без необходимости закупать зерно за драгметаллы и благодаря заслугам генерала Фадеева по наведению строгости на приисках, уверенно и быстро растет, чем Партия регулярно хвастается в телевизоре. Ну а скоро зерно будет физически у американцев не купить — вводят эмбарго в связи с дико растущими на жратву ценами. Чистый популизм — американское зерно, может, внутри США и останется, но Канада и Европа под эмбарго не подпишутся, и, если предложить больше, свое зерно продадут в другие места — в эти времена себе в колено сателлиты врага стреляют не так охотно, как в мои.

— Съездил бы ты, Сережа — смотри, все спортсмены…

— Да хрен там «спортсмены», — скривился я. — Это дед че-то мутит, причем в обход меня — напрямую не получится.

— Значит так надо, — выразил солидарность с Генеральной линией Партии хренов работник Минсельхоза.

— Да хрен там «надо», — скривился я еще сильнее. — Не отпускают фантомные боли просто, требуют европейцев окормлять. А нафига? «Пояс-путь» в этом году четверть мирового ВВП сгенерировать обещает, через пятилетку перегоним капиталистов. Че они делать в этой ситуации будут? Гнить и отваливаться от деградирующей части мира, сами к нам в руки упадут.

— Катализация? — предположил Судоплатов.

— Видимо катализация, — согласился я. — Как там «Фунтик» мой?

Сеть специализированных «мясных» магазинов, подкрепленная колбасными цехами, коптильнями, кулинариями (последние в магазин встроены, курочку «гриль» и шашлыки будут печь) и животноводческими хозяйствами по всей стране. Названа в честь героя успешно релизнувшегося и полюбившегося всей стране мультика.

— Да что твоему «Фунтику» будет? Все нормально, — отмахнулся Судоплатов.

Высадив папу Толю у Министерства сельского хозяйства, добрались до Канцелярии и прошли через рамку металлодетектора. Мои стражники «звенели», но им можно. Секретарь был найден на рабочем месте, слегка осунувшимся, но бодро стучащим по клавиатуре. На столе, рядом с принтером, лежала стопка отпечатанных листов.

— Доброе утро, — отвлек я его.

— Доброе утро! — ответил он, высунув голову из-за дисплея. — Замечательная техника, Сергей Владимирович!

— Это правда, — согласился я. — За цифровизацией и ЭВМ — будущее, и однажды каждый гражданин Союза посредством сети ЭВМ получит почти неограниченный доступ ко всем накопленным человеческим знаниям.

И к мемам.

— В «Юном технике» так же писали, — согласился Никита Антонович.

Ну так я нашептывал, вот и написали.

— Я в обед уйду и больше сегодня не вернусь, — проинформировал я его. — Артист афроамериканский в гости приехал.

— Слышал, — кивнул секретарь на радиоточку, мудро умолчав про не связанную с негром часть эфира. — Это вот для вас, — указал на папочку с другой стороны стола.

— Поработаем, — взял я папку и пошел срывать пломбу с кабинета.

Утренняя — чайные запасы пополнили и снова опечатали.

В секретарской папке ничего интересного не оказалось — стандартная текучка. Сдобрив все необходимое печатью «одобрено», сложил обратно в папку и отнес в приемную, пояснив:

— Все равно по пути. Я минут на пятнадцать отлучусь.

— Хорошо, Сергей Владимирович, — не стал обвинять меня в тунеядстве секретарь.

Оставив папочку, вышел в коридор и направился к лестнице. Проворовавшийся секретарь Лазарев обитает на третьем этаже, в правом крыле. Заглянув в приемную и не обнаружив в ней секретаря секретаря, я пожал плечами и пошел к двери кабинета.

— Константин Евгеньевич, ну не на работе же! — раздался из-за нее игривый женский возглас.

— Под утро человек как правило ощущает прилив гормонов, — авторитетно пояснил я Михаилу Сергеевичу.

— И на работе, Верочка, и после работы, — с царапающим уши елеем ответил товарищ с потенциалом гражданина. — Я от вас голову теряю!

— И это — женатый человек, — укоризненно вздохнул я и решил. — Подождем, чтобы так сказать «на горячем».

— А почему Марьину в секретариат взяли, а я даже на Олимпиаду не поеду? — задала любовница товарища Лазарева очень неудобный вопрос.

— Верочка, вы убиваете всю романтику! — обвинил ее Константин Евгеньевич.

— Ай! — пискнула дама, и мы услышали хлопок.

— Куда не надо полез, видимо, — прокомментировал я для держащих каменные рожи КГБшников.

Карьеристка тем временем начала поднимать ставки:

— Марьина с Гайковым даже не спит. Может и мне так же попробовать?

— Верочка, в отличие от этой серой мышки, вы — образец женской красоты! Античная статуя! Фея!

— Угу, — не прониклась та. — Хотите сказать, что я тупее этой клуши? Она, мол, своими силами наверх пробивается, а я — через постель⁈

— Да, именно это я сказать и хотел, — выключил «елейный режим» товарищ Лазарев. — Скажешь не прав? Тебе машина нравится? Квартира нравится? А чего тогда выеживаешься? Снимай трусы!

— Нахал! — припечатала его дама, однако этим ее недовольство и ограничилось.

Через минуту мы услышали скрип казенной мебели, характерные вздохи и шлепки плотью о плоть. Можно заходить. Дверь заперта, но разве это — помеха? Посмотрев на сотрудников, считал на их рожах легендарное «не в моих полномочиях», расстроился, отступил от двери на шаг и пробил фронт-кик в район замка. Крякнув, косяк брызнул щепой, и мы с товарищами влетели в кабинет.

Местом соития пара падших комсомольцев выбрала стол. Товарищ Лазарев стоял к нам спиной, демонстрируя покрытую рубахой спину и голую задницу — штаны спущены. На его плечах лежали женские руки с накрашенным красным лаком ногтями. На полу валялись белые трусики, саму даму загораживал Константин Евгеньевич. Наше появление было встречено визгом и суетой — комсомолке на вид было лет двадцать семь, по лицу — и ее, и любовника — размазалась алая помада. Вскочив со стола, она начала стремительно намокать глазами и одергивать белое, в ромашку, платье, блеснув отразившим