Удача в подарок, неприятности в комплекте (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна

- Что с Катей, жива? – Василий пытливо смотрел на следователя, протягивая ему бокал со всей осторожностью, на какую был способен.

Алексей поправил перчатку, бережно принял фужер и покачал головой:

- Нет, скончалась, даже сюда донести не успели.

Василий Харитонович протяжно вздохнул:

- Э-эх, старый я дурак, не сберёг девчонку.

В Корсарове моментально пробудился охотничий инстинкт. Он подобрался, точно почуявшая след гончая:

- Вы знали о покушении?

Василий прищурился, остро и оценивающе глядя на стоящего перед ним мужчину, задумчиво покачался с пятки на носок, после чего, удовлетворившись осмотром, хмыкнул:

- Скажем так: предполагал, что покушение будет. Только не на Катю, а на…

- Лизу, - выдохнул Алексей и рыкнул так, что задребезжали стёкла в окне. – Где она?!

Василий Харитонович пожал плечами:

- Когда я выходил следом за Вами, была с Петенькой. Да Вы не волнуйтесь, он теперь, ревностью терзаемый, с неё глаз не спустит.

Лицо Корсарова осветила грустная улыбка:

- А есть повод для ревности?

Василий бросил на следователя быстрый взгляд, решил, что он не дитя малое, сам в делах своих сердечных разберётся, а доброхоту нежелательному может и голову оторвать, дабы не лез в вопросы, для него не предназначенные, и ответил шутливо:

- Так ведь ревнивец ревнует без всякого повода.

Алексей вздохнул, на миг на скулах его проступили желваки, пальцы сжались в кулаки. Василий Харитонович успел красочно представить, как ласточкой вылетает за дверь, но следователь буйствовать не стал, спросил строго:

- Почему Вы решили, что на Лизу будет покушение?

Дядюшка медленно выдохнул, спрятал руки в карманы, скрывая нервную дрожь, и пожал плечами:

- А как же иначе, если раньше искушались?

- И давно всё началось?

Василий Харитонович прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания:

- Могу напутать, но уже более трёх месяцев… вскорости после того, как Катенька, царствие ей небесное, рыдала из-за несчастной любви, на Лизу первое покушение и совершилось. Она на пленэре была, по мостику через быстрый каменистый ручей переходила, а доска возьми и сломайся. Лиза только чудом в воду не упала, успела за гнилую балясину, оставшуюся от перил, уцепиться, ещё жалела потом, что этюдник утопила. Он у неё тяжёлый был.

- Несчастный случай.

Дядюшка кивнул:

- Все так и подумали. Только я не поленился, сходил и посмотрел на мостик. Досочка была подпилена изрядно, так-то. Дальше – больше, неприятности посыпались на Лизу словно град, вот мы… - Василий Харитонович запнулся, кашлянул смущённо, - я и решил наблюдение негласное за племянницей организовать.

- Ольгу толкнули, перепутав с Елизаветой Андреевной?

- Вполне возможно, - Василий прошёлся по комнатке, стараясь не смотреть на безжизненное тело на диванчике и склонившегося над ним доктора, - но я бы не стал исключать и месть, и ревность.

- А Катя выпила вино, предназначавшееся Лизе, - продолжал Алексей, словно бы и не слыша своего собеседника.

- Вот тут я с Вами полностью согласен, Алексей Михайлович, - Василий Харитонович кивнул и затеребил пуговицу, жалея, что нельзя налить хоть немножечко коньячку, пить над телом несчастной казалось кощунством. – Катенька девица была добрая, зла никому не чинила, да и врагов не имела.

- А как же несчастная любовь?

Василий пожал плечами:

- Так что с того? Девицам надо время от времени разбивать сердечки, это учит их мудрости, смирению и терпению.

- А Вы философ, Василий Харитонович, - усмехнулся Алексей.

- Счастливый в семейной жизни мужчина становится супругом, несчастный – философом, - откликнулся доктор. – Василий же Харитонович до того невестами доперебирал, что пора жениховства ушла безвозвратно.

- И не жалею, - отрезал Василий Харитонович.

Следователь ему не сильно поверил, но спорить не стал, повернулся к доктору:

- Что скажете, Феликс Францевич?

- Если коротко, то отравление. Подробнее скажу после более тщательного обследования, когда тело в мертвецкую доставят.

В стену рядом со входом в комнату со всей силы бухнуло что-то тяжёлое, заставив даже привыкших за годы армейской службы к неожиданностям и неприятностям следователя и Василия Харитоновича вздрогнуть и напрячься, а затем дверь распахнулась, едва не слетев с петель, явив стоящего на пороге бледного Фёдора Ивановича. Господин Колокольцев обвёл всех собравшихся мутным взглядом и хрипло выдохнул:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Беда… убили…

- Лизу?! – в один голос вскричали Василий и Алексей.

- Нет, - Фёдор Иванович сполз на пол, прижал ладонь к левой половине груди, - Оленьку. Подушкой придушили.

- А ты куда смотрел, иродище поганое?! – рявкнул Василий Харитонович, подскакивая к Колокольцеву и хватая его за грудки.

- Когда в бальной зале шумиха поднялась, я вниз спустился, - забормотал Фёдор Иванович, опасливо закрывая лицо рукой, - на одну минуточку буквально, подумал: мало ли, вдруг помощь моя нужна.

- Дальше, - проскрежетал Василий, пылая взором, точно легендарный дракон.

- Ну… - Колокольцев сглотнул, взгляд отвёл, - пока всё узнал, то да сё, я наверх поднялся, в спальню к Ольге зашёл, она лежала, всё в порядке вроде…

- Было бы странно, если бы Ольга Георгиевна после смерти бегать начала, - фыркнул доктор, собирая саквояж, тяжело поднимаясь и протирая лоб платком.

- Ага, - Колокольцев насмешки не уловил, не до того ему было, - так вот, я ближе-то подошёл, смотрю, мать честная, а у неё на лице подушка лежит. Я её, естественно сбросил, Ольгу тормошить стал, а куда там, она уж остывает.

- Так сколько же ты, ирод, отсутствовал, если тело остывать начало?! – рявкнул Василий и отшвырнул Фёдора Ивановича, словно пёс надоевшую игрушку.

- Это уже неважно, - Алексей зло саданул кулаком по колену, - он нас опередил. Опять! У нас уже второй труп, а мы всё ещё словно слепые котята во все углы тыкаемся!

Мужчины угнетённо молчали, не смея смотреть друг другу в глаза, в комнате повисла напряжённая, как перед бурей, тишина.

- Ладно, чего уж, потерявши голову, по волосам не плачут, - Корсаров вздохнул, потёр лицо ладонями, - идёмте в комнату Ольги, обыск проведём.

- Алексей Михайлович, да Вы только скажите, мы всё сей же миг сделаем, – Фёдор Иванович готов был из собственной кожи выпрыгнуть, лишь бы загладить свой приведший к смерти несчастной Оленьки промах.

Доктор и Василий Харитонович согласно кивнули.

- Вы, господин Колокольцев, отправляйтесь за городовыми, а мы с Вами, господа, направимся в комнату к Ольге, - приказал Корсаров и строго добавил. – И никому, кроме городовых, ничего не говорить, даже Софье Витольдовне и Елизавете Андреевне. Ясно?

- Ясно, - дружно пролетело по комнате.

Покои Ольги Георгиевны были, по сравнению с гостевыми комнатами, просты и незамысловаты, Софья Витольдовна старалась особо молодых девиц не баловать, дабы не прививать им страсти к роскоши. Разумеется, для Лизы и в этом правиле делалось исключение, всё-таки строжить родную дочь, пусть и признанную племянницей, довольно сложно, сердце материнское нет-нет, да и ввернёт какую-нибудь поблажку.

Для госпожи Игнатовской никаких поблажек не делалось, добро, что хоть не держали как Золушку на чердаке, хотя именно этой барышне ежовые рукавицы не повредили бы, глядишь, меньше бы любовников заводила и жила бы, соответственно, дольше. Алексей недовольно тряхнул головой и шёпотом обозначил для своих спутников зоны обыска: доктору на кровати и на теле покойной, Василию Харитоновичу у входа, а Фёдору Ивановичу рядом с большим шкафом. Себе же господин следователь оставил письменный стол, с точки зрения поиска информации местечко самое что ни на есть лакомое. Это в двадцать первом веке при желании и соответствующих навыках информацию можно уничтожить бесследно, в начале же двадцатого следы всё равно остаются: оттиск карандаша на бумаге, смазанные отпечатки текста на промокашке, обрывки или обгоревшие клочки писем в камине, а то и спрятанная или же случайно завалившаяся куда-нибудь записка. По этим вот отголоскам страстей, раздумий или расчётов при желании можно составить полную картину происходящих с автором строк событий, а желания у Алексея Михайловича было в достатке, ведь неведомый преступник угрожал Лизе. И сколько бы господин Корсаров не повторял себе, что госпожа Соколова для него недоступна, словно звезда для влюблённого сверчка, сердце холодные доводы разума слышать не желало. Где-то в глубине души мечтательный и романтичный Алёша рвался собой закрыть ненаглядную Лизоньку, а потом подхватить её на руки, крепко поцеловать и унести в светлое будущее.