Прослушка. Предтечи Сноудена - Борис Сырков

Было очень похоже, что эта троица регулярно встречалась с каким-то местным агентом КГБ. Глядя на отражение в витринах магазинов, они пытались определить, не следил ли кто за ними. Большую часть своего рабочего времени «три мушкетера» находились поблизости от кинотеатров. При этом случалось, что один или двое «мушкетеров» покупали билеты и заходили внутрь, но никто из них так и не досмотрел фильм до конца. Они действовали с таким профессионализмом, что агентам ФБР ни разу не удалось засечь их встречу с агентом.

Ковшук-Комаров и Кислов обратились за получением виз в начале ноября 1956 года с интервалом в два дня. С таким же интервалом они прилетели в США в начале января 1957 года. Когда ФБР сумело наконец «вычислить» и допросить «Андрея», стало ясно, что восстановление потерянного с ним контакта не было главной целью командировки Ковшука в США.

О своей вербовке в Москве «Андрей» рассказал следующее. Оставив жену и детей в США, он прибыл в Москву осенью 1951 года в качестве механика по обслуживанию посольских шифраторов. В обязанности «Андрея» входило устранение неисправностей, не связанных с разборкой шифраторов — чаще всего это касалось соединительных кабелей. Для ликвидации более серьезных поломок приходилось вызывать инженеров из США. «Андрей» никогда не имел дела с ключевыми установками к посольским шифраторам— эти установки скрывались под опечатанным кожухом. Если для починки шифратора требовалось открыть этот кожух, то шифровальщик должен был отослать шифратор в США. При посещении шифровальной комнаты «Андрея» неизменно сопровождал кто-нибудь из шифровальщиков.

Завербован «Андрей» был следующим образом. Зимой 1953 года за полгода до окончания срока пребывания в Москве он согласился сходить в гости на квартиру к хорошенькой москвичке, работавшей в посольстве горничной. Установленные в квартире фотоаппараты зафиксировали их любовные утехи во всех мельчайших подробностях. Через несколько дней «Андрей» встретился на одной из набережных Москвы-реки с двумя сотрудниками КГБ, которые показали ему сделанные фотографии и предложили обменять их на ключи к посольским шифраторам.

На второй встрече «Андрей» получил от сотрудников КГБ фонарик и специальную бумагу. Он должен был посветить на бумагу фонариком сквозь список ключей к шифратору. У «Андрея» не было никакой возможности выполнить это поручение, и через некоторое время он просто вернул чистую бумагу.

Следующая встреча «Андрея» с сотрудниками КГБ состоялась только в конце лета 1953 года незадолго до возвращения в США. «Андрей» пока не знал, где продолжит свою службу, но полагал, что получит информацию о новом назначении еще до отъезда на родину. Поэтому он должен был написать об этом на клочке бумаги, положить в пустую смятую пачку из-под сигарет и бросить в урну по пути в аэропорт. Следующий за ним сотрудник КГБ должен был достать записку «Андрея» из урны. Но «Андрей» так ничего и не написал.

Вернувшись в США, «Андрей» опасался что КГБ снова свяжется с ним, особенно в течение первого года службы, когда сортировал почтовую корреспонденцию в военном центре связи в окрестностях Вашингтона. Поэтому когда «Андрею» было предложено перевестись в один из вашингтонских призывных пунктов без доступа к секретным документам, он с радостью согласился.

В октябре 1957 года «Андрей» ответил на телефонный звонок. Звонивший говорил с акцентом, напомнил о знакомстве с русской горничной в Москве и предложил встретиться.

В назначенное время «Андрей» приехал на встречу в ресторан в пригороде Вашингтона. Там его ждал человек плотного телосложения, который предложил обменять компрометирующие «Андрея» фотографии на секретные документы. «Андрей» согласился и на следующую встречу принес рекламные брошюры с призывного пункта. Впоследствии «Андрей» опознал своего собеседника как «Комарова»-Ковшука. Скорее всего, Ковшук знал, что «Андрей» собирался оставить службу в армии, потому что на прощание велел «Андрею» устроиться на работу в какую-нибудь компанию, работавшую по военным контрактам с американским правительствам.

«Андрей» уволился из армии в конце 1961 года, примерно за полгода до того, как Носенко сообщил о нем ЦРУ. Против «Андрея» не было выдвинуто никаких обвинений. Для него действия КГБ остались лишены какого-либо смысла: «Я все время про это думал и решил, что был простой пешкой в чьей-то игре. В КГБ знали, что не смогу быть им полезным и сдали меня ФБР. Но зачем? Может быть, чтобы помочь своему агенту, который прибыл сюда для выполнения какого-то важного задания? Я не знаю, и вряд ли когда-нибудь узнаю».

В январе 1964 года Носенко снова приехал в Женеву в составе советской делегации и вдруг начал настаивать на своем бегстве в США. В ЦРУ предпочитали, чтобы Носенко продолжал работать на США, оставаясь на службе в КГБ. Однако Носенко сказал, что обладает важной информацией об убийстве американского президента Кеннеди, и это решило вопрос в его пользу. В ночь с 4 на 5 февраля 1964 года при содействии ЦРУ Носенко покинул Швейцарию и отправился в США, где ему было предоставлено политическое убежище.

В ходе последовавшей в США серии допросов Носенко, в частности, было предложено рассказать побольше про «Андрея». Но Носенко не смог припомнить никаких дополнительных деталей, которые помогли бы ФБР найти «Андрея».

Носенко так и не смог убедительно объяснить, как к нему попала секретная информация об операциях КГБ, которой он поделился с американцами. Про одну и ту же операцию он мог сначала сказать, что узнал о ней от кого-то из оперативников КГБ за границей, а потом— что от коллег во Втором главном управлении. Вряд ли дело было в забывчивости Носенко, поскольку о многом он узнал уже после того, как вступил в контакт с ЦРУ в Женеве.

Сотрудники ЦРУ, допрашивавшие Носенко, оказались в весьма затруднительном положении. Ни один из советских перебежчиков из КГБ прежде не рассказывал так много из того, о чем сообщали другие перебежчики до него и что противоречило этим более ранним сообщениям. Взять хотя бы вербовку шифровальщиков посольства США в Москве. Носенко заявил, что никого из них завербовать так и не удалось. Однако одна из историй, рассказанных Голицыным на допросах еще до того, как Носенко впервые установил контакт с ЦРУ в Женеве, заставляла усомниться в правдивости этого заявления Носенко.

Голицын припомнил, что в конце 1960 года из Москвы к нему в Хельсинки приезжал сотрудник КГБ. Вечером того же дня этот человек должен был уехать на поезде обратно, по пути попытавшись завязать знакомство с едущим в одном с ним купе шифровальщиком американского посольства в Москве. По слухам, этот шифровальщик отличался пристрастием к спиртному и азартным играм, а также был большим бабником.

Получалось, что КГБ знал не только о том, что американский шифровальщик поедет в одиночку на поезде из Хельсинки в Москву, но и что у него имеются определенные слабости, которые можно использовать при вербовке. Более того, КГБ удалось взять билет в то же самое купе, в котором ехал американец. Ночное путешествие на поезде по соседству с объектом вербовки, который любил выпить, сыграть в карты и поволочиться за женщинами, позволяло надеяться на удачный исход операции по его вербовке.

Голицын не знал, как звали американского шифровальщика, но зато запомнил дату его прибытия в Москву. На поезде, который в этот день прибыл из Хельсинки, в Москву прибыл всего один гражданин США. В ЦРУ его стали звать «человеком с поезда» или сокращенно — ЧСП.

В одном купе с ЧСП ехал русский по фамилии Колосов. В ЦРУ было известно, что этот «Колосов» на самом деле был сотрудником КГБ Вадимом Косолаповым. Псевдоним для Косолапова был выбран не случайно. Фонетическая похожесть настоящей фамилии и псевдонима должна была помочь в случае, если попутчик или случайный прохожий вдруг узнает и окликнет оперативника, путешествующего под чужой фамилией.

В ЦРУ отправили запрос в ФБР и выяснили, что ЧСП ничего не сообщал службе безопасности государственного департамента США о каких бы то ни было своих контактах с русскими, будь то в поезде или где-то еще. Было решено спросить про ЧСП у Носенко. Ведь как-никак Носенко сам хвастался, что руководил операциями против американского посольства в Москве и что Косолапов был у него в подчинении.

В ЦРУ был составлен список посольских шифровальщиков, которых КГБ пыталось завербовать в Москве, включая ЧСП. На очередном допросе список был показан Носенко с предложением обсудить каждое имя, которое в нем присутствовало. Носенко зачитал вслух весь список, иногда бормоча себе под нос после очередной зачитанной фамилии: «Никогда про такого не слышал».

Наконец, Носенко дошел в списке до шифровальщика, в отношении которого, как Носенко рассказал еще в Женеве, была предпринята попытка «холодной» вербовки. «Я вербовал его сам», — гордо сказал Носенко и принялся снова рассказывать, как подошел к нему на улице, как предложил стать агентом КГБ и как шифровальщик побежал в посольство, докладывать о попытке своей вербовки. На вопрос, почему было решено вербовать именно этого человека, Носенко ответил, что он был шифровальщиком, а поскольку заранее сказать, будет вербовка успешной или нет, нельзя, просто было решено попытать счастья. За ним была организована слежка, чтобы выяснить маршруты перемещения и перехватить его на одном из этих маршрутов.