Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль

Путешественник XVII в. в своем неясном описании дает, однако, возможность увидеть и страх, внушаемый туземцам западного побережья Африки ранеными и тяжелобольными, и в то же время привязанность, которую они испытывают к ним. «Они не испытывают друг к другу никаких дружеских чувств, лишь едва подают воду раненым, которых они оставляют умирать, словно собак, чаще всего покинутых даже собственными женами и детьми. Во Фредериксбурге мы видели одного всеми покинутого больного, и мавры удивлялись, как это мы осмеливались к нему приближаться. Наш хирург вылечил его, так как у него были желудочные колики. Возвращаясь на берег, мы увидели, что он пил вместе с другими, осыпавшими его ласками, а ведь восемь дней назад жена и дети покинули его, потому что не знали его болезни»[89].

Действительно, все зависит от кривой, по которой идет болезнь, и вместе с прогнозами меняются и чувства. Если, против всякого ожидания, больной поправляется, то он более не «осужденный», от которого полагается бежать и которого предают его страданиям: теперь он друг, которого вновь обретают с радостным восторгом, которого принимают, не боясь оскорбить невидимые силы. Этим объясняется громадное число гадательных действий, совершаемых во всех этих обществах, как только состояние больного выглядит тяжелым, с целью узнать, может ли он выздороветь. К тому же чаще всего гадание одновременно является и молитвой, а с другой стороны, то, что определенно предсказано, первобытному менталитету представляется уже существующим на самом деле.

Итак, если полученный от прорицателя ответ носит явно неблагоприятный характер, то все кончено. Мольба не была услышана, больной умрет, его смерть уже реальна; и тогда его покидают. «Я видел однажды, — говорит Роули (в британской экваториальной Африке), — как охваченная тревогой женщина ухаживала за своим больным ребенком; ни одна мать не смогла бы проявлять больше нежности. Двое мужчин пришли в эту деревню переночевать, один из них был знахарем. Мать тут же прибегла к его искусству. Он посмотрел на ребенка и совершенно серьезно бросил кости, чтобы узнать, на что можно надеяться. Мать с мучительным нетерпением ждала результата. Он оказался не таким, какого она жаждала. Она умолила этого человека повторить испытание, посулив ему хорошее вознаграждение, если предсказание окажется добрым. Мужчина уступил ее мольбе, но и на этот раз несчастная женщина увидела лишь смерть своего ребенка. Однако она не совсем потеряла надежду и с удвоенной страстью стала умолять его, чтобы добиться благоприятного расположения костей; она пообещала дополнительное вознаграждение, все свое имущество, все, что у нее было. Но результат вновь оказался прежним: смерть. Тогда она в отчаянии легла на землю: ее ребенок умрет, всякая надежда потеряна. С этого момента он для нее был уже мертв, и лишь тихие скорбные сетования срывались с ее уст. Я попытался было ободрить эту бедную женщину; я сказал ей, что прорицатель в этом ничего не понимает и что ее ребенок мог бы жить, если бы она еще позаботилась о нем. Мои слова остались без отклика: вера ее в гадательное испытание была слепа. В этой деревне я оказался по пути и сразу после этого случая покинул ее. Ребенок, вероятно, был унесен за деревню; потерявшая надежду мать, видимо, там его и оставила, и он умер, без ухода и, возможно, покинутый всеми. А ведь эта мать любила своего ребенка и, должно быть, переживала и оплакивала его потерю точно так же, как и матери в Англии»[90].

Как же могла она прислушаться к советам миссионера позаботиться о своем ребенке? Перед ней стоял единственный вопрос: узнать, «осужден» ли ее малыш и нельзя ли обжаловать этот приговор. Трижды ответ на ее мольбу оказывался отрицательным. С этого времени ребенок для нее умер. Она не задушила его, как это сделала молодая маорийка, узнав, что ее дочь осуждена Этуа, но она завела похоронные причитания, позволила отнести ребенка за деревню и оставить его в лесу. Если к такому поступку вынуждает необходимость спасения социальной группы, то как бы она нашла в себе смелость противиться или даже помыслить об этом? При таких господствующих коллективных представлениях она не могла ни чувствовать, ни поступить иначе, чем она это сделала.

Глава X

Мистическая интерпретация причин успеха

I. Без чар или снадобий, «лекарств» ничто не бывает успешным. — Аграрная магия. — Игры и рассказывание легенд в определенное время года: их мистическое действие. II. Работы на огородах и полях, закрепленные в основном за женщинами. — Принцип плодовитости и сопричастность. III. Мистическая значимость личности вождя. IV. Мистические условия военных успехов. — Внезапные нападения ранним утром. — Почему такие нападения никогда не развиваются. V. Магическая подготовка оружия. — Отравленные стрелы. — В чем причина эффективности инструментов, орудий и приспособлений. — Опыт свидетельствует, счастливые они или несчастливые. — Предметы, наделенные необычайными свойствами. VI. Эффективная сила желания. — Мысль имеет те же следствия, что и действие. — Вожделение действует, как jettatura.

I

Первобытные люди, несомненно, проводят своего рода демаркационную линию между деятельностью белых и своей собственной, между предметами, которые они изготавливают сами, и теми, которые привозят белые. Все, что идет от белых людей, разделяет их таинственную и внечеловеческую сущность и уже поэтому достаточно объясняется ipso facto. Например, нет нужды исследовать, как сделано огнестрельное оружие, поскольку заранее известно, отчего оно имеет столь сильное действие. Напротив, если речь идет об их собственных изделиях, об их охотничьих или рыболовных орудиях, их оружии, то первобытные люди хорошо знают, как применить те или иные способы для достижения поставленных целей, и они имеют полное представление о своих часто столь замечательных устройствах. Технические приемы передаются из поколения в поколение путем настоящего обучения, иногда секретного. Терпеливое и детальное исследование этих технических приемов, их эволюции, развития и угасания в данном обществе или в определенном географическом районе занимает в настоящее время многих этнографов, особенно в Северной Америке. Это изучение внесет еще ценный вклад в познание первобытного менталитета.

Пока же известные уже факты позволяют сделать вывод, что, в глазах первобытных народов, роль техники остается подчиненной. Самое важное состоит не в том, чтобы орудия были сделаны хорошо, а чтобы они были счастливыми. Механизм естественных причин сам по себе никогда не обладает достаточной эффективностью: желанный результат зависит прежде всего от содействия невидимых сил, и никакая человеческая деятельность — ни первобытных людей и ни белых — никогда не будет иметь успеха без их поддержки. По выражению одного американского исследователя, «успех никогда не достигается естественными способами». Первобытный человек, приносящий охотничью добычу, собирающий обильный урожай или берущий в войне верх над противником, обязан этим хорошим результатам не совершенству своих инструментов или оружия и не своей изобретательности или усилиям, чему в подобных случаях обязан европеец, а необходимой помощи со стороны невидимых сил. Без сомнения, не какая-то одна причина заставляет его считать белых людей могущественными магами. Однако он не убеждался бы в этом столь быстро, если бы деятельность белых он не представлял себе точно так же, как и свою собственную.

Ведь сам он ничего не предпринимает, если у него нет гарантирующего успех «лекарства». Так, в Новой Франции «самое сильное противодействие духу веры, которое мы видим в этой стране, кроется в том, что их средства против болезней, их самые большие развлечения, когда они здоровы, их рыбная ловля, охота, торговля — все это как бы наполнено дьявольскими церемониями»[1] (то есть церемониями, предназначенными для того, чтобы добиться содействия невидимых сил). Об этом свидетельствуют и сообщения итальянских миссионеров в Конго в XVII в.: «Кроме уже описанных церемоний, каждый чернокожий выдумывает для всех домашних обстоятельств еще и другие, в зависимости от того, что ему диктует собственный каприз, и из-за непобедимого страха, что иначе он ничего не достигнет, он соблюдает их неукоснительно, как если бы эти церемонии являлись действительными причинами появления желаемого результата»[2]. Последние слова замечательны: нельзя лучше выразить ту мысль, что коллективные представления этих чернокожих, ориентированные иным образом, чем наши, помещают в невидимом мире всю реальную причинность.

Немецкие миссионеры на Новой Гвинее, которые встречались с такими же фактами, сообщают о них в тех же выражениях: «Ничего никогда не предпринимается без применения колдовства (Zauber): колдовство, связанное с войной, охотой, птицами, рыбами, свиньями, обменами, огородами, громом, молнией, дождем, землетрясениями, женщинами, танцами, лекарствами, распознаванием болезней, колдовство, чтобы победить колдовство, и т. п.»[3] Перечислять можно было бы без конца, но я приведу лишь несколько примеров.