Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков

прочтением каких-то бумаг. Увидев меня, он сразу перешёл к делу:

По математике и биологии Вам поставят пятерки автоматом, по химии Иван Иванович готов Вам автоматом поставить четверку, Бальхевич настаивает на экзамене по физике, уж очень его огорчил сегодняшний инцидент. Я конечно, понимаю, как порой раздражают Вас восторженные юнцы, не нюхавшие пороха, сам ведь воевал в гражданскую, но… помягче надо, помягче.

Прошу простить за несдержанность, как-то само собой получилось. А химию можно сдать? Полагаю, что моих знаний достаточно на «отлично».

Можете, кстати у Смирнова сейчас окно, он должен быть в лаборатории, так что, если уверены в своих силах, идите прямо сейчас. Да вот, возьмите, — он протянул мне военное предписание, — копию уже сняли.

Взяв бумагу, я положил её в портфель и направился в химическую лабораторию, где, в полном соответствии со словами директора, застал преподавателя химии Ивана Ивановича Смирнова, тридцатилетнего мужчину с ничем не примечательной рабоче-крестьянской внешностью. Тот, увидев меня на пороге, сразу понял, зачем я явился:

Доброе утро, Андрей Иванович! Всё-таки пятерку получить желаете?

Вы правы Иван Иванович! Именно! — подтвердил я его догадку.

Тогда присаживайтесь! Сразу предупреждаю, что химия предмет для автотехника важный и для отличной оценки Вам надо будет постараться. Итак начнем с химических свойств железа…

Через сорок минут я покинул лабораторию с пятёркой в зачетке, ради которой пришлось изрядно потрудиться, аж вспотел, хотя в техникуме было довольно прохладно. Поразмыслив, на уроки я решил больше не ходить, а перекусив в столовой, сдать экзамен по физике. Однако этот план пришлось корректировать, так как не скрывающий неприязни Бальхевич сказал, что сможет уделить мне внимание только на следующий день после двух часов. Гнида. В результате, из-за злобной вредности физика, я уже к двенадцати часам прибыл на Алексеевский рынок, где, периодически пресекая поползновения карманников, приступил к покупкам, начав с вместительного сидора (вещмешок который выдали в НКВД, был маловат для моих планов). Далее я приобрел телогрейку из овчины, пару белых шерстяных женских чулок, вязаный свитер, два десятка выделанных беличьих шкурок, две пары шерстяных носков и три килограмма шпика. Упаковав свои покупки в сидор, я отправился в общежитие, где вооружившись нитками и иголками, приступил к шитью. Первым делом, потратив два часа времени, из женских чулков сшил себе двухслойную балаклаву. Благодаря тому, что окружность женского бедра близка к размеру мужской головы, получилось довольно неплохо. Гораздо больше усидчивости у меня потребовало изготовление налокотников и наколенников из беличьих шкурок, с которыми я, под заинтересованными взглядами соседей по комнате, провозился до шести вечера. За это время Ваня Прохоров успел рассказать, что моя байка про распоротые животы стала очень популярной в техникуме, вызвав около трёх десятков рвотных приступов у наиболее впечатлительных студентов и студенток. А преподаватель по биологии на занятиях подробно прокомментировала этот рассказ с научной точки зрения.

Не знаю, чего эти городские такие нежные, пожили бы в деревне, отмыли бы раз свиные кишки от дерьма, так у них эта дурь бы и прошла, — закончил на оптимистичной ноте парнишка.

Далее у меня по плану было посещение любовницы, к которой я пришёл в половине восьмого с бутылкой вина и конфетами. Там меня уже ждал накрытый стол, но добрались мы до него только спустя полчаса, проведенных с большим удовольствием в постели. Сев за стол и положив в тарелку разогретые котлету с жареной картошкой, Леночка сообщила неожиданную новость:

Я в январе уезжаю в Муром, мама заболела, ей тяжело одной, очень просит приехать.

Неожиданно, однако! Некоторое время поразмыслив, я пришел к выводу, что это к лучшему, всё-равно нам надо бы расстаться, а то уже как-то слишком сильно мы сблизились. Не дожидаясь моих комментариев, женщина продолжила:

Знаешь, я ведь, как тогда сбежала, маму и не видела больше, только письма писала… А теперь, получается, еду к ней, а с тобой расстаёмся навсегда, — она спрятала лицо в ладонях и её плечи задрожали.

Пришлось мне бросить недоеденный ужин и утешать плачущую женщину. Весь дальнейший вечер был заполнен пустой грустной болтовней моей Леночки и сексом вперемешку со слезами. А в семь утра мы проснулись и, даже не смотря ни на утреннее соитие, ни на вкусный завтрак, я ушел от любовницы в тягостном настроении, которым она в течении всего нашего свидания щедро со мной делилась. А ведь у меня и без её слёз и соплей настроение было, откровенно говоря, дерьмовое. Кроме того, пришлось ещё пообещать, что и сегодняшний, последний мой вечер на гражданке, я также проведу с ней.

С утра в первую очередь я отправился в продовольственный магазин, придя за пять минут до открытия. Там я купил литр спирта, три пачки плиточного чая и килограмм галет, потом отправился в военторг, где приобрёл флягу, солнцезащитные очки и белую простынь. Вернувшись в общежитие, перелил спирт в купленную флягу и сложил в сидор все то, что должно было мне пригодиться на этой проклятой войне. Много места заняли унты, но без них — никак, а сразу одевать нельзя — не по Уставу. Однако, как я и рассчитывал, вещмешок вместил всё необходимое и ещё осталось место для маскхалата.

До экзамена по физике оставалось ещё три часа, поэтому я не стал терять время, а взяв учебник, погрузился в повторение ранее изученного материала. Освежив в памяти за два последующих часа все пройденные темы по механике, я оделся и отправился в техникум, где первым делом пообедал, а уж потом предстал пред светлые очи Бориса Моисеевича Бальхевича — тщедушного, но очень вредного старика с желтушным лицом. Похоже, он вбил себе в голову, что инцидент со рвотой студентов был заранее спланированным мною актом вредительства, направленным именно против него. А как же иначе ещё объяснить тот факт, что погоняв меня по всем темам в течении полутора часов, заставив решить три заковыристые задачи и убедившись, что придраться не к чему, он тем не менее, нисколько не смущаясь, заявил, что ставит мне четверку, а если я не согласен, то могу в установленном порядке обжаловать оценку. Говорил же что он гнида! Как бы то ни было, но сессия у меня была сдана и можно было не думать хотя бы об этом. Хотя, разумеется, я понимал, что стоящая передо мной проблема выживания на этой проклятой войне гораздо сложнее и важнее, чем досрочная сдача сессии в техникуме.

Несмотря на то, что родился и вырос в Сибири, я хронически ненавидел холод. В общем-то это была одна из причин,