«Грант» вызывает Москву - Василий Ардаматский

— У нас уже давно трагедия, — тихо сказала Лиля.

— Вы не забыли, что помогали мне? — спросил Шрагин.

— Нет. И я знала, что вы теперь воспользуетесь этим, — повысила голос Лиля. — Но это ведь нечестно, Игорь Николаевич.

— Вы ошибаетесь, я никак не собираюсь воспользоваться этим против вас, но я должен быть гарантирован от того, что вы в припадке откровенности не сболтнете однажды обо мне.

— Я клянусь! — воскликнула Лиля.

— Этого мало. Я ведь рискую не только своей жизнью, но гораздо большим. Надеюсь, вы это еще способны понять. Поэтому я напишу полный отчет о вашей деятельности и надежно спрячу этот документ. И если со мной что-нибудь случится и я увижу, что обязан этим вам, я предъявлю его гестапо.

— Я клянусь, клянусь! Никогда! — Лиля очень волновалась.

Шрагин видел, что она готова заплакать, но смотрел на нее с иронией.

— Прошу вас, Игорь Николаевич, не улыбайтесь, не презирайте меня. Я все-таки советский человек. Я не знаю, что со мной будет, но я знаю одно — я не могу порвать со своей страной… Не могу, поверьте мне. И ваша тайна будет для меня… там… моей гордостью. Поверьте мне. — Она зарыдала и выбежала из комнаты.

Шрагин посмотрел на часы, вздохнул и лег на постель. Он забылся минут на двадцать и очнулся с тяжелой головной болью и противной слабостью во всем теле. Вчера весь день он провел на борту самоходной баржи — от лютого ветра некуда было укрыться. «Недолго было и простудиться», — подумал Шрагин, не допуская и мысли, что он просто нечеловечески устал…

Глава 49

Юлю выпустили из гестапо. Она воспользовалась «почтовым ящиком» Федорчука, и вскоре Григоренко вынул из него ее записку. Юля писала, что ей необходимо срочно встретиться со Шрагиным. Григоренко чуть не совершил непоправимую ошибку — он решил зайти к Юле и выяснить, зачем ей нужна встреча. Но, к счастью, свернув на улицу, где жила Юля, он издали заметил подозрительного субъекта, стоявшего в нише ворот около аптеки, и повернул обратно…

Встречу с Юлей Шрагин продумывал очень тщательно. СД могла выпустить ее из тюрьмы, чтобы выследить ее связи. А вдруг палачи СД сломили ее и она стала их агентом? Но отказать ей во встрече Шрагин не мог. Он помнил свою первую беседу с ней, когда она собиралась травить ядом гитлеровцев, вспоминал, сколько ценных сообщений приносила она ему, а главное, он помнил, как ручался за нее Федорчук. Как за себя!..

Встреча была так организована, что агенты — будь они семи пядей во лбу — не могли проследить до конца путь Юли к Шрагину. В самом начале пути она пройдет по таким местам, где наблюдатель будет неминуемо обнаружен. Но и в этом случае встреча не отменялась. Наоборот, она становилась еще более необходимой ведь если Юля не знает, что за ней ходит агент, она может принести беду и себе и товарищам. А организация наблюдения за ней говорила еще и о том, что палачи не сумели получить от нее нужных им показаний. Мысль о ее предательстве Шрагин категорически отметал, но по законам конспирации обязан был предусмотреть и это…

Наблюдение велось. Юля между тем вошла в баню, но затем направилась не в раздевалку, а через черный ход во двор, откуда можно было выйти на параллельную улицу. А там Юлю уже ждал Дымко, который повел ее по «цепочке» дальше — к Шрагину, Агент СД будет ходить возле бани больше часа и, когда стемнеет, начнет подозревать неладное. Но только когда баню закроют, он пойдет докладывать начальству, что упустил объект.

Встреча происходила в домике стариков Колесниковых, у которых жил Харченко. Сами они на этот вечер ушли в гости к родственникам. Охраняли встречу участники «цепочки» Сергей и Зина Дымко и Егор Назаров.

Когда Шрагин увидел Юлю, сердце у него сжалось. Всегда прямо и гордо носившая свою красивую голову, она стояла перед ним сутулая, вжав голову в плечи. От опухших синяков лицо ее было перекошено, как после паралича. Не было пышных волос их остригли в тюрьме. Большие черные ее глаза с усталой болью смотрели на Шрагина. Может быть, целую минуту они так молча стояли друг против друга, потом Юля еле слышно сказала:

— Вот так, Игорь Николаевич…

Шрагин взял ее за плечи и усадил на лавку. Сам сел перед ней на табуретку. Оба были так взволнованы, что даже не поздоровались. Юля оглядела знакомую ей комнату и спросила:

— Как с Пашей Харченко?

— Все в порядке, все в порядке, — поспешно ответил Шрагин. — Юля, что было с вами?

Юля опустила голову и, зажав сцепленные руки между колен, начала рассказывать. Но не о себе, а о Федорчуке. В тюрьме от одного из сторожей нефтебазы она узнала, как Федорчук вышел с ведром из дежурки, чтобы принести нефти, и погиб от непонятного взрыва.

— Наверно, запальный шнур сгорел до срока, — заключила она. — Но живым в их поганые руки он не попал… Я теперь хожу к ним, требую, чтобы они отдали Сашино тело. Хочу похоронить его как человека, чтобы могилка была. У него же сынишки есть, приедут когда поклониться…

Она судорожно вздохнула и, подняв глаза на Шраги-на, чуть слышно спросила:

— Почему так случилось? Почему? Он же был так уверен, что все сойдет хорошо. Уходил на дежурство веселый. Сказал: «Под Ночь глянь в сторону нефтебазы, увидишь красивую картину». Я ему еще сказала: «Погоди радоваться, как бы не заплакать». А он на это: «Тогда передай Игорю Николаевичу, чтоб он ни о чем не тревожился». Вот я и передаю…

Она откинула голову к стене и некоторое время в упор смотрела на Шрагина, губы ее начали подрагивать, кривиться, она закрыла глаза, борясь с собой, чтобы не заплакать, стиснула губы, но слезы уже хлынули из-под густых ресниц, потекли по ее вспухшему лицу. Шрагин взял ее холодную руку и словно отогревал ее в своих ладонях. И молчал…,

Юля высвободила руку, концом шерстяного платка вытерла слезы и, будто ничего не было, продолжала:

— А потом явились за мной. Часа два обыск делали. Но Саша как раз в тот день последнего дежурства все до последней мелочи пересмотрел, даже лаз в сарайчике засыпал. Но туда они и не пошли. У нас в печной трубе граната была спрятана — на самый крайний случай. Я уже решила пустить ее в ход, но подумала: а вдруг Саша жив и скрылся?.. Меня они сперва на хитрость ловили — дескать, Федорчук у них, все уже сказал и мне нужно, если хочу ему и себе хорошего, во всем тоже сознаться. А я сразу поняла — Саша погиб или скрылся. И тогда я им такой шум устроила — Юля через силу улыбнулась. — С русскими, кричу, не справились, так взялись за своих, за немцев. Хватаете честных фольксдейчей. Я за это самому Гитлеру жалобу пошлю. Они слушали, слушали и давай меня бить… А я им все одно — я честная немка, и Саша мой тоже честный человек, и мы оба, как последние дураки, верно служили новому порядку и вот заслужили такую награду… Свезли меня в тюрьму. А назавтра все сначала. И били опять. А я им все свое кричала. Так девять дней подряд. Потом они сказали, что я дрянь, шлюха, а что любовник мой уже в аду водку с чертями пьет. Я им за эту ложь еще истерику закатила. Тогда они опять меня избили и отпустили. Вот и все. Потом я пошла к себе в ресторан, а меня туда и не пустили. Так что я теперь требую у них не только Сашу, но и работу… Ну гады! Какие гады! Будет им когда конец, Игорь Николаевич?

— Будет, Юля, будет…

— Я чего на встречу просилась — сказать вам то, что Саша просил передать. И еще: поручите мне что-нибудь. Самое трудное. Вы не думайте, я скоро отойду и тогда выполню любое задание!

— Я подумаю, Юля, — сказал Шрагин. — Но надо подождать. За вами их собаки ходят. Вот и сегодня они гнались за вами. Они должны поверить, что вы ни при чем. И когда они снимут наблюдение, мы встретимся. А за Сашу мы все будем мстить. Все…

Провожаемая издали Сергеем Дымко, Юля вернулась домой, но вошла она не через свою калитку, возле которой болтался агент а через соседские садики. Рано утром к ней явились два гестаповца и обнаружили ее мирно спящей. Явно для виду они провели небрежный обыск и, не сказав ни слова, ушли…

Релинк рвал и метал. Агента, упустившего Юлю возле бани и того, который не заметил, как она вернулась домой, он отправил под арест, пообещав им еще и отправку на фронт. Он чувствовав что, как и в случае с типографией, диверсия на нефтебазе совершена его главными и по-прежнему неуловимыми противниками. И теперь, как тогда, нить поиска ускользнула из его рук. Тогда был виноват сам — поторопился с расстрелом арестованного. Теперь исполнитель диверсии погиб. Но осталась его девка. Релинк не верил Юле и считал ее сообщницей погибшего. Но допросы никаких результатов не дали. «Сколько ее ни тряси, из дуры ничего не вытряхнешь», — сказал Бульдог. И тогда Релинк решил отпустить Юлю, но неотступно идти по ее следу. Его агенты упустили ее в первые же дни, а дальнейшее, наблюдение абсолютно ничего не дало — она или сидела дома, или сама шла в СД и устраивала скандалы, требуя передать ей тело Федорчука и устроить ее на работу.