Китайская петля - Вячеслав Антонов

Разместившись на противоположных концах та-бунка, караульщики вслушивались в звуки подступающей ночи. Казалось, что в тайге тихо, но даже неопытное ухо чувствовало, что это какая-то недобрая тишина — тревожно замершая, настороженная от множества вооруженных людей, наполнивших лес. Ни один ночной зверь не подавал ни голоса, ни звука. Для опытного уха это говорило о многом. Через некоторое время на тропе слегка зашевелились кусты, чуть слышно треснула веточка под сапогом. В наступившей ночи к лошадям возвращались хозяева — с добычей: добротными кыргызскими куяками, халатами, пиками, небольшими кожаными щитами. Иные вещицы были запачканы свежей кровью.

— Одевай поверху, как проскочим — враз сбрасывай, свои чтоб не побили, — распорядился пятидесятник.

Андрею достался старый стеганый «бумажник»и теплый лисий малахай. Переодевшись, полусотня села в седла и малой обходной тропой продолжила движение в сторону города. Выйдя в березняк, спускающийся по склону Афонтовой горы, снова остановились. Город был уже близко, но туда было не проскочить — передовые кыргызские отряды хоронились повсюду. Пятидесятник дал команду сойти с седел, покемарить до рассвета.

Привалившись спиной к старой бугристой березе, Андрей закрыл глаза. Сначала не было ничего — лишь черная, накаленная пустота. Потом в глубине сознания словно послышались едва уловимые звуки. Андрей слушал их, словно со стороны. «Наверное, убьют завтра», — вдруг подумал он совершенно равнодушно. Звуки меж тем становились отчетливей, ясней, образуя мелодию. Патриция играла Баха — кажется, хоральную прелюдию. Андрей не старался запомнить названия. Двигались гибкие женские кисти, длинные пальцы осторожно касались клавиш. Мелодия медленно изгибалась, переходя с октавы на октаву, поднималась с неторопливой и вместе с тем упругой легкостью, потом мягко опускалась обратно.

Над задумчивым диалогом звуков дугами-ожерельями проносились короткие трели, составленные из ясных высоких нот. Душа тянулась вступить в разговор и отступала в смущении, испуганная неведомым смыслом, мелькнувшим сквозь оплетающую сеть звуков.

У них тогда были сложные времена — a bonne nuits et mauvais jours , как выражалась Крыса. Одна из местных команд получила приказ пристрелить их при первой возможности, потому Андрей с Патрицией отсиживались в этой комфортабельной, но тайной квартире, не имея возможности выйти на улицу, ни даже сделать телефонный звонок. Но Андрей не жалел ни о чем, поскольку ночи были хорошие.

Огоньки свечей блестели в глазах Патриции, мелькая сквозь мягкие ресницы. Свечи отражались в черном лаке рояля. Их огни то расширялись до крупных шаров, давящих на закрытые веки, — оранжевых снаружи, синевато-черных внутри; то сужались до сверкающих точек, иголками покалывающих в виски. Андрей задул свечи. Музыка смолкла. В комнате стало темно, в окнах появился ночной азиатский город, снизу подсвеченный неоновыми вспышками реклам. В черное небо уходили прямоугольники небоскребов, составленные из одинаково-светлых квадратиков-окон — шире и уже, выше и ниже, ближе и дальше, они выступали один из-за другого. Некоторые окна темнели, словно щели от выбитых зубов. На фоне светлых клеток появился, силуэт Патриции: мягкие завитки волос, изгиб тонкого плеча, пересеченный лямочкой бюстгальтера, зубчики кружев, обтягивающих груди. Подойдя к окну, Андрей обнял женщину (рука привычно ощутила ее мягкий теплый бок) и поглядел вниз, на крохотные блестящие автомобили, которые сплошным потоком двигались к Даунтауну. Патриция прижалась к нему, лица сблизились: неоновый рекламный свет заиграл в опытных, изящно-подведенных глазах, блеснул на зубах, когда рот приоткрылся в готовности к поцелую. «Oui, mon chere», — прошептали губы.

Женская ладонь легла на плечо Андрея и вдруг жестко тряхнула его. Свет реклам стал багроветь и горячей волной пошел снизу вверх, затопляя сознание. Чья-то рука еще раз тряхнула за плечо.

— Что такое? — спросил Шинкарев, проснувшись.

— Подымайсь, — прошептал казак, разбудивший его, — пора.

В лесу посветлело, за темными массами березовых верхушек разгорался багровый рассвет. Вокруг него казаки садились в седла. «А может, и не убьют», — подумал Андрей, надевая кыргызский халат, шуршащий пятнами засохшей крови.

Глава сорок первая

Ранним утром, когда оранжево-красные лучи осветили круглую вершину Николасвской сопки, сонный казак на вышке оглядел енисейскую долину, затянутую молочно-белым туманом, и вдруг насторожился. Из тумана поднимались черные столбы дыма, один за другим, все ближе к городу. На дороге, ведущей с юга, показались всадники с копьями. Они помчались к ближайшей деревушке, которая вскорости тоже скрылась в дыму.

— Кыргызы!

На вершине горы загорелся «сполошный огонь»— караульная вышка скрылась в черном дыму, а казаки во весь конский мах помчались вниз, в острог. Кыргы-зы обычно действовали быстро — чуть замешкайся, уже стрела в спине или аркан на шее.

Со стены Малого города грохнула пушка, загремел тулумбас — большой тревожный барабан, — поднимая казаков к бою.

На Посаде поднялся крик, суета — казаки, придерживая сабли, спешили: кто в Малый город, кто на стены Большого; посадские бабы с ребятишками вязали узлы, волокли их к крепостным воротам, а в наружных воротах Большого города сгрудились на телегах подгородние крестьяне и казаки из караульных острожков — кто сумел уйти от кыргызских сабель. На стенах Большого города людей было раз, два и обчелся. Совсем мало осталось казаков в Красноярске: которые в Канский и Ачинский остроги отряжены, которые побиты. В Малом городе казаки взбегали на верхотурье — верх стены, выступающий вперед наве-сами-обламами. На обламах каждый занимал свое место по росписи, прилаживаясь у отверстий-стрелышц. Стрелки сыпали порох в длинные, шестигранные пищальные стволы. Внизу воротные стражники нервно стискивали рукояти бердышей.

— Скорей, скорей, чаво возишься, вор-р-рона! — орал стражник в Преображенских воротах на какую-то бабу, мешавшую проходу остальных.

Пора уж закрывать, а все никак — бегут и бегут, откуда их столько?

От Гремячего ключа к устью Качи в сопровождении свиты медленно ехал кыргызский хан. Широкогрудый боевой конь, блестя китайским золотом на белом лбу, осторожно ступал в черном дыму горящей деревни, перешагивая через чадящие головни и трупы. Мужики, бабы, детишки… Кто успел выскочить — на улице посекли, кто не успел — в избах спалили.

Подскакивали гонцы — все в срок вышли к городу. Запаздывал только один небольшой отряд, но не было времени дожидаться — лодки с десантом уже входили в протоку. Хан дал рукой отмашку — сигнал к началу штурма.

По сигналу, повторенному чазоолом — начальником штурмовой колонны, из соснового леска вырвались кыргызские всадники, с гиканьем и визгом понеслись к стенам Большого города. Проскакивая вдоль стен, одни непрерывно метали стрелы, стараясь попасть в стеновые стрельницы и не дать казакам бить из пищалей. Другие, вздув огонь, посылали зажженные стрелы поверх стены. Горящие стрелы перелетали стену дымными дугами, вбивались в рубленые стены, в сухие тесовые кровли, в массивные заплоты — и вскоре Большой город затянуло черным дымом пожара.

Начальник штурмового отряда еще раз подал сигнал — из лесу накатила новая волна всадников; у каждого за спиной сидел еще один воин, держа в руках большой кожаный щит. Некоторые скакали парами, держа между лошадьми длинные лестницы и сухие лесины с большими сучьями. Когда они достигли крепости, вверх полетели арканы, на стену навалились лестницы и сучковатые бревна. Спешившись и прикрываясь щитами, кыргызы бросились на стены, диким воем перекрывая грохот редких пищалей. Через несколько минут первая захваченная пищаль хлопнула уже в сторону урусов. Очистив стену, кыргызы прыгали вниз, в город, и продолжали схватку в черном дыму среди треска, пламени, в облаках искр, выметывающихся из горящих зданий.

Погиб дюжий целовальник. Отмахивался пылающим бревном, пока не взяли на пику. Его дочку еще раньше сбили стрелой.

Начальник штурмового отряда отрядил к хану гонца — заканчивался бой у ворот Большого города, часть воинов разметывала наружную стену, другие спешно прорывались к открытым еще воротам Малого города. Еще чуть-чуть и можно было пускать в бой главные силы, которые уже давно наготове и ждали только команды. Выслушав гонца, хан помедлил еще несколько секунд — момент атаки нужно было выбрать точно, чтобы не опоздать, но и не поспешить, сгрудив кавалерию на еще не расчищенном пути.

Среди многих кыргызских отрядов, которые двигались в разных направлениях перед горящим городом, завершая перегруппировку перед главной атакой, шел и небольшой отряд в пятьдесят сабель, почти не отличавшийся от прочих, если особенно не вглядываться. Увидев, куда стягиваются главные конные силы, пятидесятник отвел своих людей в сторону, ближе к енисейскому берегу. Как им попасть в город, он пока не звал, и вообще не знал, что делать. Когда за колючими ветвями сосенок показалась енисейская вода, командир отряда, прищурив глаза, стал вглядываться в сторону окончания длинного острова, доходящего почти до мыса в устье Качи.