Домашние правила - Джоди Линн Пиколт

– избивает и наконец наносит смертельный удар. – Люминол перестает светиться, и я включаю свет. – Он прибирается в ванной, потом моет жертву, одевает ее и тащит в кульверт. – Я смотрю на пол. При ярком свете не видно ни химиката, ни крови. – Но Джейкоб – любитель криминалистики, – добавляю я.

Бэзил усмехается:

– Я читал в журнале «Эсквайр» статью о том, что, по мнению женщин, мы сексуальнее пожарных…

– Не всех женщин, – уточняет Марси.

– Итак, – продолжаю я, не обращая на них внимания, – он возвращается на место преступления и решает замести следы. Дело в том, что он умен и хочет свалить вину на Марка Магуайра. И вот он думает: «Если бы это сделал Марк, как он попытался бы скрыть свое преступление?» Сымитировал бы похищение. Хант надевает ботинки Магуайра и топает снаружи, потом режет сетку на окне. Ставит на место диски, собирает с пола почту, поднимает табуретки. Но он также понимает, что у Марка хватит сообразительности, чтобы попытаться сбить с толку следователей, поэтому Джейкоб печатает записку для почтальона, набивает рюкзак одеждой жертвы и забирает его с собой – то и другое намекает, что Джесс уехала сама.

– Ты теряешь меня, – говорит Марси.

– Джейкоб Хант подстроил все на месте преступления так, чтобы улики указывали на кого-то другого, кто якобы заметал следы, желая скрыть свою причастность к убийству. Это чертовски умно. – Я вздыхаю.

– Так что ты думаешь? – спрашивает Бэзил. – Ссора любовников?

Я качаю головой:

– Не знаю.

Пока.

Марси пожимает плечами:

– Плохо, что у преступников нет склонности к разговорам.

– Хорошо, что она есть у жертв, – говорю я.

Уэйн Нассбаум по локти запустил руки в грудную клетку мертвого мужчины из Свантона, когда я, надев маску и бахилы, вхожу в прозекторскую.

– Больше не могу ждать, – говорю я.

Последние сорок пять минут я проторчал в кабинете Уэйна.

– Он тоже, – отзывается Уэйн, а я замечаю странгуляционные борозды на шее трупа. – Слушай, не мог же я предугадать, что убийство-самоубийство преступника выбьет меня из расписания. – Уэйн вытаскивает из тела какой-то блестящий красный орган и держит его на ладони; глаза Нассбаума пляшут. – Давай, детектив. Имей сердце.

Я не улыбаюсь.

– Тебя этому научили в клоунском колледже?

– Ага. Этот трюк идет после метания торта под номером сто один.

Уэйн поворачивается к лаборантке, молодой женщине, которая помогает ему во время вскрытий. Ее зовут Лила, и однажды она пыталась завести со мной роман, пригласив на дискотеку в Южный Бёрлингтон. Мне это вовсе не польстило, наоборот, я почувствовал себя стариком.

– Лила, дай мне десять минут.

Он стягивает с рук перчатки, снимает халат и бахилы, мы выходим из стерильной атмосферы прозекторской и направляемся по коридору к его кабинету. Уэйн перебирает папки на столе, пока на глаза мне не попадается одна с именем Джесс Огилви в строке для подписи.

– Не знаю, что еще сказать тебе, помимо изложенного в моем отчете ясно и четко, – говорит Уэйн, садясь. – Причина смерти – субдуральная гематома, вызванная базилярным переломом черепа. Он так сильно ударил ее, что череп был вмят в мозг, и это ее убило.

Ничего нового. Но Джесс Огилви на самом деле умерла не от этого. Она сказала что-то Джейкобу Ханту, и это взбесило его. Или отказалась сказать – например, не призналась в ответных чувствах к нему.

Достаточно легко предположить, что парень, который влюбился в свою наставницу и был отвергнут, может наброситься на нее.

Уэйн быстро просматривает отчет.

– Лацерации – содранная кожа – у нее на спине появились после смерти. Полагаю, это следствие того, что тело волокли. Хотя на нем были и синяки, полученные до смерти. На лице, конечно. Несколько на плечах и на горле.

– А сперма? – (Уэйн качает головой.) – Мог он надеть презерватив?

– Крайне маловероятно, – говорит медэксперт. – Мы не нашли ни одного лобкового волоса и никаких других свидетельств, указывающих на изнасилование.

– Но ее белье было надето задом наперед.

– Да, но это доказывает, что твой преступник ничего не смыслит в женском белье, а не что он насильник.

– Эти синяки… – говорю я. – Ты можешь определить, насколько они старые?

– День-два, – отвечает Уэйн. – Не существует надежной техники определения «зрелости» синяков, кроме цвета и иммуногистохимических методов. Короче, раны у людей заживают с разной скоростью, так что я могу, конечно, посмотреть на два синяка и сказать, что один появился на неделю раньше другого, но я не в состоянии определить, что один поставлен в девять утра, а другой в полдень.

– Значит, предположительно, следы удушения на горле и синяки от сдавливания пальцами на плечах могли появиться за несколько минут до смерти?

– Или часов. – Уэйн бросает папку поверх стопки других, лежащих на краю стола. – Он мог угрожать ей, а потом вернулся и избил до смерти.

– Или это могли быть два разных человека в два разных момента времени. – Я встречаюсь взглядом с Уэйном.

– Тогда у Джессики Огилви действительно был худший день в жизни, – говорит Уэйн. – Думаю, ты можешь обвинить ее парня в нападении. Хотя это кажется ненужным затруднением, если твой преступник уже признался, что двигал тело.

– Да. Знаю. – Только не понимаю, почему меня это так волнует. – Могу я кое о чем спросить тебя?

– Конечно.

– Почему ты перестал быть клоуном?

– Это меня больше не забавляло. Дети, визжащие мне в лицо, блюющие именинным тортом мне на колени… – Уэйн пожимает плечами. – Мои здешние клиенты гораздо более предсказуемы.

– Кто бы сомневался.

Патологоанатом смотрит на меня долгим взглядом:

– Знаешь, какой самый сложный случай был в моей практике? Автомобильная авария. Женщина ехала на внедорожнике по шоссе, ее маленький ребенок вывалился из автомобильного кресла, получил серьезную травму позвоночника и умер. В морг принесли кресло. Мне пришлось усадить в него мертвого малыша и доказать, что мать неправильно его пристегнула, почему он и вывалился. – Уэйн встает. – Иногда приходится напоминать себе, что ты работаешь здесь ради жертвы.

Я киваю. И удивляюсь, почему эти слова заставляют меня думать не о Джесс Огилви, а о Джейкобе Ханте.

Мальчик, открывающий дверь в доме Хантов, ничуть не похож на своего брата, но как только я показываю ему значок детектива, краска сходит с его лица.

– Я детектив Мэтсон. Твоя мать дома?

– Я… ух… у меня есть право хранить молчание, – отвечает парнишка.

– Здорово, – говорю ему я, – но это был не наводящий вопрос.

– Кто там? – слышу я голос Эммы Хант, и она появляется в поле зрения.

Узнав меня, сразу прищуривается:

– Вы явились с проверкой? Ну что ж, вот она я, здесь, с мальчиками, как приказал судья. Закрой дверь, Тэо. А вы, – бросает она мне, – можете поговорить с нашим адвокатом.

Я успеваю застопорить ногой дверь, прежде чем она захлопнется.

– У меня есть ордер на обыск. – Я показываю листок, который позволит мне перерыть все в комнате Джейкоба и забрать то, что может послужить уликой.

Хозяйка дома берет из моей руки бумагу, просматривает ее и