Современная норвежская новелла - Густав Беннеке

Она подошла к возу с соломой и встала позади нескольких женщин, ждавших своей очереди. Хозяин соломы запихивал ее в мешок, который держали молодая девушка и мальчик. Хозяин — крепкий, краснолицый парень — заигрывал с девушкой.

— Солома для постелей первый класс! — кричал он. — Гарантирую, что блох в ней нет!

Бирте хотела спросить о цене, но ее опередила одна из женщин.

— Семь эре мешок.

— В прошлом году ты брал пять, — недовольно проговорила женщина.

— Если хочешь прошлогоднюю солому, то иди к другим. — Он захохотал и огляделся, ожидая одобрения за удачный ответ. Мужество оставило Бирте. «Семь эре за мешок», — думала она, возвращаясь с рынка. Это было меньше половины той цены, на которую она рассчитывала. В ней вспыхнула яростная злоба на хозяина соломы. Он не проехал и четверти того, что прошли они с Сигвалом, да к тому же лежал и отдыхал на возу. А теперь стоит тут и загребает уйму денег, испортив ей все ее планы.

Они пойдут предлагать солому по квартирам, она не хочет отдавать ее за бесценок.

Когда она вернулась обратно в проулок, около Сигвала стоял полицейский. Сигвал смотрел на него с ужасом.

— Здесь нельзя стоять с товаром, — сказал полицейский, — люди не могут пройти.

— Мы сейчас уйдем, — быстро ответила Бирте. Впервые к ней обращался полицейский.

— И сорить здесь нельзя! — крикнул полицейский им вслед.

Они ходили уже несколько часов, но так еще и не продали солому. Тюки они положили около парка, ходили из парадного в парадное и звонили. Бирте здесь никого не знала, знала только, что в этой части города живут богатые люди, и надеялась, что они больше заплатят. К тому же здесь не грозила опасность встретить кого-либо из поселка у фьорда, ей не хотелось, чтобы об этом болтали. Но к чему все это, если люди более не нуждались в соломе и спали на матрацах. Бирте не знала, что это за новшество. «И я тоже им не нужна», — думала она всякий раз, когда новое лицо высовывалось из двери, изумленное лицо чужого человека, потревоженного во время послеобеденного сна. Правда, одна дама заинтересовалась, она как раз собиралась пойти на рынок, и была довольна, что тюки внесут ей прямо в дом. Она согласилась и уплатить назначенную цену — семь эре за тюк, как на рынке, сказала Бирте. Она уже давно отказалась от своей прежней цены. Но когда немного погодя они вернулись с тюками, фру заявила, что заплатит только пять эре. Она посылала горничную на рынок узнать цену, пока Бирте и Сигвал ходили в парк за своими тюками. Бирте запротестовала: она возмутилась, она ведь слышала своими ушами — семь эре, а ее здесь сочли лгуньей. Наконец она согласилась отдать за пять эре, но теперь возмутилась фру.

— Я не желаю торговаться о цене за какую-то грязную солому! — фыркнула она и захлопнула дверь.

Пришлось снова тащить тюки в парк.

Бирте пожалела, что сразу же не согласилась отдать солому за пять эре, потому что позже, когда они проходили по рынку, продавец отдавал солому задаром. У него оставалось немного соломы на телеге, и он крикнул проходившей мимо женщине:

— Бери за так, чтобы мне не везти ее назад.

В парке у тюков стоял рассвирепевший полицейский:

— В парке запрещено сорить, убирайтесь отсюда!

— Мы скоро пойдем домой? — ныл Сигвал, когда они снова взвалили тюки на спину.

— Попробуем еще немного.

Бирте испугалась, услышав свой собственный голос, ей было страшно подумать об обратном пути. Она уже не думала о том, что купить, ей хотелось только одного — покончить со всем этим делом, снять с тебя тюки. «Вот оно как», — пробормотала она и даже сама не знала, что хотела этим сказать. Она даже не знала, куда идет, только следила за тем, чтобы Сигвал шел за ней. «Зачем я иду и зачем я несу тюк?» — думала она, глядя себе под ноги, этот вопрос непрерывно возникал в ее мозгу и вызывал в ней уже не горечь, а страх. «Зачем я иду и тащу тюк? — снова думала она. — Стоит ли так мучиться?» Она пыталась вспомнить мужа, как они когда-то шли здесь, оба молодые и сильные. Раньше она всегда вспоминала его таким. «А теперь он был бы стариком, — думала она, — таким же бессильным, как я сама. А я все тащу, тащу, тащу, зачем?» Каждый раз этот возникавший в ней вопрос — зачем? — наполнял ее все большим страхом. Раньше, когда она так же уставала, как сейчас, этот вопрос смутно всплывал, но она отгоняла его, потому что в глубине души знала, что ответ может быть только один. Лечь и ждать, как Тунетте, Сейчас она легла бы, это было бы так хорошо. Но что такое «хорошо»? Если подумать, то ничего хорошего не бывает. Возможно, Тунетте была права, когда она вчера вечером сказала: «Я так хочу умереть, жизнь ничего не стоит». «Это правда!» — воскликнула Тунетте, когда Бирте бранила ее за то, что она говорит такие слова при детях. Бирте и сама знала, что это правда, но этой правды она боялась больше, чем яда, поэтому не хотела ее знать. Она не задавала вопроса, чего стоит жизнь, она знала, что, если такова правда, жить невозможно. В голове проносились образы: труп коровы на крутом склоне, все умершие, Сигвал, хныча идущий за ней. Она пыталась вспомнить все хорошее, чему радовалась, вспомнить, что у нее есть Сигвал. Не ради него ли она идет здесь? Нет, это ложь, она это знала. Однажды он тоже задаст себе этот вопрос — зачем я иду и тащу ношу? «Только бы уберечь его», — подумала она опять. Ей ничего не удается уберечь. Может быть, он и вырастет, но не все ли это равно? Каждый год его жизни, каждый его шаг будет приближать его к той правде, к которой она так же боялась подойти, как к крутому обрыву над фьордом.

— Мы скоро пойдем домой? — жалобно хныкал Сигвал.

— Скоро, — ответила она, — незачем больше ходить, бесполезно!

Облегчение на его лице объяснило ей самой, что она сказала.

— А что делать с соломой? — спросил он.

— Да, что делать с соломой? — Нельзя же просто положить на тротуаре. Она вспомнила старика, который предложил ей двадцать эре, может быть, он не откажется от своего слова? И она почти удивилась, услышав свой голос: — Мы попытаемся еще один раз.

И снова они шли по городу. Было уже поздно, на улицах лежала тень, магазины пустели, лишь иногда слышалось дребезжанье телег по мостовой.

— Скорее, скорее, — торопила она отстававшего Сигвала. Когда они подошли к двору позади лавки, в дверях склада стоял молодой парень и глазел на них. Больше никого не было видно.

— А где он? — спросила Бирте.

— Кто?

— Старик. Он хотел купить солому.

— Это, должно быть, Эмануэль, — послышался голос из товарного склада, голос хозяина лавки. Она видела его несколько раз, когда они проходили мимо лавки, он смотрел на них в окно. А теперь вышел из сарая с бидоном керосина.

— Он ушел, — сказал хозяин и, подойдя к парню, стоявшему в дверях, шепнул ему что-то; парень кивнул. Бирте поняла, что разговор идет о них и о соломе. Хозяин пригласил их войти в лавку.

— Что вы хотите? — спросил он. В лавке были еще покупатели. Она увидела, что в основном это городские.

— Смотря по тому, сколько ты дашь. — Она еле успела выговорить эти слова, как он прервал ее.

— Не болтай о соломе, я спрашиваю, что ты хочешь купить?

Бирте показалось, что он похож на Свена, стоявшего сегодня у себя на хуторе, но она отбросила эту мысль. Она почти забыла, что им нужно, но все же начала перечислять словно во сне: муки, немного рису. Постепенно она вспоминала. Хозяин громко повторял все, что она называла. «Рождество бывает только раз в году», — говорил он, укладывая каждую покупку в пакет. «Это слишком много, — думала она, — больше, чем стоит солома».

— Возьми и веревки впридачу, — сказала она, когда он положил кулечек фиников рядом с другими пакетами; она не просила фиников.

— К чему мне веревки, — засмеялся хозяин.

— Веревки очень хорошие, — ответила она и подумала о ручках. Они были гладкие, вырезанные из можжевельника, она вспомнила, как приятно держать их в руках.

— Иди за веревками, пока я уложу все твои покупки! — Он говорил громко, словно хотел, чтобы все слышали. Она снова вспомнила Свена. «Что-то тут не так», — подумалось ей.

Когда они вышли во двор, парень тащил тюки с соломой на костер.

— Что ты делаешь? — закричала Бирте и побежала через двор; когда она ухватилась за один из тюков, парень захихикал.

— Мне приказано их сжечь.

«Пусть сжигает, — подумала она, — мне нет до этого никакого дела, я получу то, что мне нужно». Но вдруг она поняла сущность происшедшего, подумала о хозяине, который сейчас упаковывает ее товары. Вспомнила его лицо, его голос, когда он попросил ее пойти за веревками. Он хотел, чтобы она видела, что солома ему не нужна! Она смотрела на костер, на два тюка соломы, и только сейчас увидела, какие они маленькие, в особенности тюк Сигвала. Они тащили их такую долгую дорогу, а теперь их сожгут, и она вернется домой как нищенка, с жалкими продуктами, которые ей даже не принадлежат. Ее охватила ярость, дело было не в ней и не в Сигвале, а в соломе. Она схватила каждой рукой по тюку, закричала: