На двух планетах - Курд Ласвиц

— Кроме этого, Земля должна будет доставлять воздух воду и минералы, сказала Ла.

— Я вас прошу, Зальтнер, — ответил на это Элль, несколько рассердившись, — не забывать, во-первых, что все это — очень зыбкие проекты, а во-вторых, что если даже Марс будет получать доходы с Земли, то он сделает это так, чтобы Земля и ее культура не страдали от этого. Не придавайте слишком много значения фантазированию некоторых марсиан. Это ведь вполне понятно. Согласитесь сами, что соблазнительно увеличить в десять раз количество солнечной энергии, получаемое нашей планетой.

— Я на это могу вам сказать только одно. Я очень хотел бы дать почувствовать первому марсианскому сатрапу, который явится за моим миллионом калорий, силу моих человеческих кулаков.

Элль пожал плечами. — Это вам мало поможет, — сказал он.

— Но вашим домашним животным я все-таки никогда не стану!

— Слепые! — воскликнул Элль. — Неужели вы не убедились еще воочию, что вы не что иное, как рабы, жалкие рабы природы, предания, самолюбия и ваших собственных законов, и что мы приходим к вам, чтобы вас освободить?

— Я не верю в свободу, которая начинается с насилия.

— Вы рассуждаете, как больной ребенок, который не подчиняется доктору и не хочет принимать лекарства.

Ла слушала разговор молча. Элль несколько раз взглядывал на нее, как бы желая увидать, что она согласна с ним, но ее взор все время был направлен на Зальтнера. Его простой, естественный образ мыслей радовал ей сердце, но все-таки все, что он говорил, больно отражалось в ее душе. Разве не проиграно уже все то, за что он еще сражается? Разве великая судьба, царящая над планетами, не сотрет без следа этих упрямых детей Земли? Конечно, Элль прав: учение нумэ, это — разум, это свобода, и ему обеспечена победа. А затем! Разве великая судьба не принесет еще большего укрепления благородной воли личности? Разве свобода не заключается в возможности управлять всем случающимся ко благу этой же личности? Какую же иную свободу могут дать человечеству нумэ?

— Нет, Элль, — сказала Ла медленно, когда Зальтнер ничего не ответил на последнее замечание. — Нет, нет, — не как ребенок. Зальтнер говорил, как взрослый. Нумэ может лучше все это понять, но лучше чувствовать и хотеть нельзя. И я знаю, что так же будет он и действовать.

Она протянула Зальтнеру руку. Ее темные глаза влажно блестели, когда она сказала:

— Но к чему спорить? Дайте нам испробовать все средства к тому, чтобы нумэ и люди были друзьями. Ведь необходимо, чтобы вы учились, учились не теряя благородства. Дайте нам победить заблуждение и клевету, которые вам сейчас угрожают. Время еще есть! Вы, конечно, этого так же хотите, Элль?

— Чего же большего можно еще хотеть? Желанием всей моей жизни было добиться понимания между обеими планетами, их примирения, объединения их культурной работы. С того момента, как я сам лично узнал нумэ, это желание только еще усилилось. Что нумэ превосходят людей чем угодно — это факт. Если дело дойдет до борьбы, люди должны быть побеждены — это несомненно. Что я в этом случае должен быть на стороне нумэ, это так же естественно, как понятна и противоположная точка зрения Зальтнера. Ненависть к человечеству, проявляемая одною частью марсиан, конечно, не представляет собою ничего справедливого, но эти газеты отнюдь не являются мнением Марсианских Штатов. Я надеюсь, что противоположные голоса должны скоро подействовать. Если бы Зальтнер читал и другие газеты, он, может быть, нашел бы в них что-нибудь менее горькое для себя.

— Я читал и другие, — ответил Зальтнер. — Я занимался газетами все послеобеденное время целиком. Хуже всего то обстоятельство, что очень трудно чем-нибудь обосновать мнение о благопристойности человечества. Тому, что будет сказано за нас, марсиане должны верить на слово, а то, что говорится против нас, подтверждается уже имевшим место случаем единственного соприкосновения марсиан с людьми. Во всем этом виноваты проклятые англичане. Но, конечно, виноваты так же и оба болтливых матроса с воздушного корабля и их сообщники, устроившие эту штуку в театре, Правительство должно было бы принять против этого более энергичные меры.

Элль ничего не ответил на это и вскоре стал прощаться. Уходя, он задержал свой взгляд на Ла, которая смотрела на него смеющимися глазами. Когда он ушел, Ла повернулась к Зальтнеру и, схватив его за руки, проговорила:

— Как радует меня то, что у меня здесь ты, мой любимый, мой милый!

XXX РЕТРОСПЕКТИВ

Исма отметила в своем дневнике уже 18-е октября. Так как несколько дней перед этим она не делала никаких записей, ей понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и определить дату. Она чувствовала себя очень расстроенной. Ко всем ее заботам присоединилось еще недомогание, явившееся результатом изменения жизненных условий. Ее слабость в последние дни стала так велика, что она уже не покидала своей комнаты. Ее друзья были этим весьма озабочены и даже вызвали Хиля, как лучшего на Марсе знатока человеческого организма, чтобы посоветоваться с ним. Последний должен был проделать для этой цели значительное путешествие от места своего пребывания до Кла. Хиль указал на необходимость постройки для Исмы особого аппарата, который дал бы ей возможность находиться в нормальных условиях земного тяготения и давления воздуха. С тех пор, как она находилась в течение всей ночи и части дня в этом искусственном земном климате, силы ее начали восстанавливаться.

Несмотря на то, что ее друзья и знакомые, прежде всего Ла, всячески старались ее приободрить, несмотря на то, что Зальтнер часто смешил ее добродушными шутками и юмористическими описаниями своих приключений на Марсе, она с тоскою ждала приходов Элля. Он навещал ее ежедневно, а во время ее болезни, насколько это допускалось ее состоянием, разговаривал с ней по телефону. Его отношение к ней продолжало оставаться таким же дружеским и участливым, он попрежнему относился к ней с исключительным вниманием, которым он успел избаловать ее за долгие годы. Он старался угадывать ее желания, почти никогда не приходил без того, чтобы не принести с собою что-нибудь, что, как он думал, могло бы ее заинтересовать — газетную статью, рисунок или один из тысячи любопытнейших образцов марсианской индустрии. И в то время, как она разглядывала принесенное, его взор покоился на ней с прежней нежной привязанностью. Она ни на что не могла пожаловаться и в то же время с болью чувствовала, что между ней и ее другом начинается какое-то отчуждение. В его присутствии это исчезало, но как только он уходил, оно вставало перед ней снова. Она сама начинала искать, чем бы его попрекнуть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});