Шрифт:
Интервал:
Закладка:
13. В.И. Немирович-Данченко. Рождение театра, с. 90, 114. Эти воспоминания изданы впервые в 1936 г. в Бостоне и в том же году в издательстве «Academia».
14. В.В. Шверубович. Указ. соч., с. 582-586.
Глава XXXII. Центурион вампиров
Никогда я не видел его таким злым, таким мстительным. Чего только не было сказано в пароксизме раздражения о театре, о Станиславском, о Немировиче-Данченко (его Булгаков вообще не любил, не принимал ни как человека, ни как художника и не скрывал этого…).
В.Я. Виленкин 1Нет, пожалуй, не в пароксизме раздражения; факты свидетельствуют о том, что, как и в случае со Станиславским, причина была вовсе не в минутном порыве. Булгаков действительно не уважал Немировича-Данченко как личность. И уж поскольку в письме, отрывок из которого приведен в предыдущей главе, этот человек тоже упоминается как пивший кровь Булгакова, то стоит разобраться, не он ли послужил прототипом для образа вампира-наводчика Варенухи.
Прежде всего хотелось бы отметить, что отношение Булгакова к обоим основателям Театра на первый взгляд является одинаково негативным. Такой вывод напрашивается из содержания его письма Вересаеву, где идет речь о затруднениях с оформлением выезда за границу: «Один человек сказал: обратитесь к Немировичу. Нет, не обращусь! Ни к Немировичу, ни к Станиславскому. Они не шевельнутся. Пусть обращается к ним Антон Чехов» .
Однако в отношении Булгакова к Немировичу-Данченко негативизм все же более ощутим, чем к Станиславскому. Из многих свидетельств тому можно привести отрывок из дневниковой записи Елены Сергеевны от 27 марта 1934 года: «В МХАТе было производственное совещание […] Сахновскому грозит падение. Немирович не сделал ничего, чтобы защитить его» .
А вот другая запись, от 18 сентября 1935 года, из содержания которой явно следует, что из двух корифеев в своих неудачах Булгаков все же считает более виноватым Немировича-Данченко:
«Оля говорит, что Немирович в письмах к ней и Маркову возмущался К.С.'ом и вообще Театром, которые из-за своих темпов потеряли лучшего драматурга, Булгакова.
Когда я рассказала это М.А., он сказал, что первым губителем, еще до К.С., был именно сам Немиров» .
С годами такое отношение к В.И. Немировичу-Данченко со стороны семьи Булгакова не изменилось:
«Оля перепечатала «Пушкина» для меня. Говорит, что пьеса – совершенна во всех отношениях, что она буквально рыдала, дописывая ее, что у нее такое чувство, что она потеряла самое близкое и дорогое. Словом, тысяча приятностей.
Потом – «знаешь, Виталий романтик!..говорит, поговорите вы с Владимиром Ивановичем о «Пушкине»!.. Ты же ведь знаешь… Да притом, у Жени ведь портфель ломится от пьес… Мы уверены, что пройдет время, и все театры будут играть эту пьесу!»
Я стояла у телефона и молчала. Но если бы чувства могли убивать, наверно, Владимира Ивановича нашли бы мертвым в постели!» .
Следует отметить такой немаловажный факт. В ранних редакциях романа Варенуха выглядит несколько иначе, чем в окончательной версии – отношение к нему писателя поначалу было более жесткое.
Начать хотя бы с того момента, когда администратор по заданию Римского несет в ГПУ пакет телеграмм, касающихся таинственного исчезновения директора кабаре:
«Администратор был возбужден и чувствовал, что энергия хлещет из него. Кроме того, его обуревали приятные мысли. Он предвкушал много хорошего; как он сейчас явится куда следует, как возбудит большое внимание, и в голове его даже зазвучали целые отрывки из будущего разговора и какие-то комплименты по его адресу.
«Садитесь, товарищ Варенуха… гм… так вы полагаете, товарищ Варенуха… ага…так…», «Варенуха – свой парень… мы знаем Варенуху… правильно…», и слово «Варенуха» так и прыгало в голове у Варенухи» .
То есть, в этой редакции администратор вприпрыжку бежал в ГПУ, надеясь заработать и укрепить авторитет в глазах этой организации. В окончательной редакции эти моменты в значительной мере смягчены. Возможно, Булгаков не хотел лишний раз без надобности «поминать к ночи» ГПУ-НКВД, и в этом действительно был свой резон – ведь «37-й год» на 1937 годе не закончился. С другой стороны, этот помещенный публикаторами в раздел «Главы, дописанные и переписанные в 1934-1936 годах» вариант создавался как раз тогда, когда отношения Булгакова с МХАТ начали портиться окончательно.
Примечательно, что содержание одной из записей в дневнике Е.С. Булгаковой напоминает приведенное место из этой редакции:
«15-го предполагается просмотр нескольких картин «Мольера». Должен был быть Немирович, но потом отказался.
– Почему?
– Не то фокус в сторону Станиславского, не то месть, что я переделок тогда не сделал. А верней всего – из кожи вон лезет, чтобы составить себе хорошую политическую репутацию. Не будет он связываться ни с чем сомнительным!» .
И в написанной 12 ноября 1933 года сцене на шабаше Воланда судьба администратора (в то время он фигурировал в романе под именем Внучата) тоже была не такой, как в окончательной версии:
«Да-с, а курьершу все-таки грызть не следовало, – назидательно ответил хозяин.
– Виноват, – сказал Внучата.
– В уважение к вашему административному опыту я назначаю вас центурионом вампиров.
Внучата стал на одно колено и руку Воланда сочно поцеловал, после чего, отступая задом, вмешался в толпу придворных» .
То есть, в соответствии с более ранним замыслом, Варенуха успел таки загрызть работницу театра, а назначение центурионом вампиров воспринял даже с благодарностью к сатане.
В окончательной же редакции, продиктованной на машинку в 1938 году, Варенуха, став вампиром, только пытается навести Геллу на Римского, но осуществить это намерение ему все же не удается. Более того, на балу Воланда, где Варенуха присутствовал в своей новой ипостаси, он просит мессира:
» – Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите». И, почуяв намек на возможность «отпускной», «…он, не помня, что говорит, забормотал:
– Истинным… то есть я хочу сказать, ваше ве… сейчас же после обеда…
– Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло».
Из содержания этого отрывка следует, что Варенуха действительно не успел совершить ничего дурного; его тяготит пребывание в новой роли. Да, он не лишен человеческих слабостей – вон как подобострастно он молит Воланда: «Истинным…» – явно же хотел сказать «Истинным Богом заклинаю», но, поняв неуместность такого заклинания перед сатаной, осекся. Попытался было исправить – «то есть я хочу сказать ваше ве…» – снова осечка, назвать сатану величеством совесть не позволила. И, конечно, чисто человеческая слабость – «сейчас же после обеда» – то есть, не сразу отпустите, а все-таки позвольте похлебать из вашей кормушки. Конечно, далеко не «светлый образ», но в общем ему присущ набор самых обычных человеческих слабостей, и, если бы не насильственный поцелуй Геллы, то по своей воле он, конечно, в вампиры не пошел бы.
- Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Альфред Барков - Критика
- Две души М.Горького - Корней Чуковский - Критика
- От Москвы до Лейпцига - Николай Добролюбов - Критика
- Конец стиля - Борис Парамонов - Критика
- А. В. Кольцов - Николай Добролюбов - Критика
- Репертуар русского театра. Издаваемый И. Песоцким. Третья книжка. Месяц март… - Виссарион Белинский - Критика
- «Обломов». Роман И. А. Гончарова (статья) - Александр Дружинин - Критика
- Мастер Гамбс и Маргарита - Майя Каганская - Критика
- Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов - Леонид Громов - Критика
- Чехов как мыслитель - Сергей Булгаков - Критика