Волшебники. Книга 1 - Лев Гроссман

— Ave atque vales![10] — сказал он. Он отдал продуманный салют в якобы римском стиле, который на деле был точно таким же, как нацистское приветствие. — Добро пожаловать в домус Дэнилус!

Он состроил мину, которая подразумевала, что не его вина в том, что шутка несмешная.

— Привет, пап, — сказала Элис. — Папа, это мой друг Квентин.

— Привет, — Квентин поднялся. Он пытался есть полулёжа, как римлянин, что было сложнее, чем кажется, и у него кололо в боку. Отец Элис пожал протянутую руку. На вид казалось, что в процессе рукопожатия он забыл, что делает, а затем с удивлением обнаружил мясистую инопланетную конечность прямо в своих руках.

— Вы правда это едите? Я поел пиццу из «Доминос» час назад.

— Мы не знали, что есть что-нибудь ещё. Где мама?

— Кто знает? — ответил отец Элис. Он закатил глаза, будто была задана глупая загадка. — Последний раз, когда я её видел, она работала над одной из своих композиций внизу.

Он сбежал по ступенькам в комнату, прошлёпал сандалиями по каменным плитам, и плеснул себе вина из графина.

— И когда это было? В ноябре?

— Не задавай вопросов. Я попусту трачу своё время в этой дыре.

— Не мог бы ты разместить здесь пару окон, папочка? Здесь так темно.

— Окон? — Он снова вытаращил глаза; это выражение лица стало его коронным. — Вы говорите о какой-то варварской магии, о которой мы, благородные римляне, не имеем ни малейшего представления!

— Вы проделали здесь потрясающую работу, — пропищал Квентин как само раболепие. — Получилось очень достоверно.

— Спасибо! — Отец Элис осушил кубок и налил себе ещё, потом тяжело опустился на диван, оставляя фиолетовый след вина на своей тоге. У него были бледные, цвета слоновой кости, пухлые икры, покрытые вздыбленными чёрными волосками. Квентина удивляло, как его несравненная Элис могла разделять одну общую пару генетической информации с этим человеком.

— Я потратил три года, чтобы всё организовать, — сказал он. — Три года. И знаете что? Я устал уже после двух месяцев. Я не могу есть, на моей тоге потёртости, и я заработал подошвенный фасцит от хождения по этим каменным полам. В чем смысл моей жизни? — Он яростно посмотрел на Квентина, будто на самом деле ждал ответа, будто Квентин скрывал ответ от него. — Кто-нибудь может ответить? Потому что я понятия не имею! Никакого!

Элис посмотрела на отца, как если бы он только что убил её питомца. Квентин замер, словно отец Элис, как динозавр, не смог бы его видеть. Все трое сидели в неловком молчании в течение какого-то времени. Затем отец Элис встал.

— Gratias[11] , и — спокойной ночи!

Он бросил шлейф тоги через плечо и вышел из комнаты. Послышалось щёлканье ног марионеток, которые вытирали пролитое им вино.

— Это мой папа! — громко сказала Элис, закатив глаза, как будто ждала, что кто-то будет подшучивать над ней. Никто и не стал.

В разгар этого семейного застоя Элис и Квентин создали приемлемый, даже удобный для себя распорядок дня, как оккупанты отметили себе безопасную территорию глубоко во вражеском стане. Было странное ощущение свободы в нахождении в самой гуще чужих семейных проблем — Квентин мог заметить негативную эмоциональную энергию, излучающуюся во всех направлениях, разрушающую всё на своём пути своими ядовитыми частицами, хотя через него она проходила без особого ущерба, как нейтрино. Он чувствовал себя Суперменом, будто он был с другой планеты, и это сделало его устойчивым к любому местному злу. Но он видел, как это сказывается на Элис, и пытался защитить её, как мог. Он инстинктивно знал правила, что значило иметь родителей, которые не замечают тебя. Разница была лишь в том, что его родители делали это потому, что они любили друг друга, а родители Элис — потому что ненавидели.

По крайней мере, в доме было тихо и было достаточно запасов римского вина, сладкого, но идеального для питья. К тому же, здесь было достаточно уединённо: они с Элис могли находиться в спальне без её вездесущих родителей. И здесь были ванны: отец Элис вырыл огромные, глубокие, подземные римские бани, которые были полностью в их распоряжении, огромные продолговатые бассейны с водой, вырытые в тундре Среднего Запада. Каждое утро они могли потратить целый час на попытки бросить друг друга в обжигающий кальдарий[12] и ледяной фригидарий[13] , которые были в равной степени невыносимы, а затем отмокать голыми в тепидарии[14] .

В течение двух недель Квентин видел мать Элис один раз, да и то мельком. Во всяком случае, она была ещё меньше похожа на Элис, чем её отец: она была худая и высокая, выше, чем её муж, с длинным, узким, оживленным лицом, и ничем не примечательным пучком светло-русых волос. Она серьёзно поговорила с ним о своём исследовании по музыке, которая, как она объяснила, была написана для маленьких колокольчиков и была не слышна человеку. Она около часа донимала Квентина, не спрашивая, кто он, и что он делает в её доме. В определённый момент одна её грудь выскочила из незастёгнутого кардигана, который она носила без нижнего белья. Она прикрыла её без малейшего стеснения. Квентину казалось, что прошло много времени с тех пор, как он с кем-либо говорил.

— Я немного переживаю за твоих родителей, — сказал Квентин однажды в полдень. — Я думаю, они могут быть сумасшедшими.

Они вернулись в комнату Элис, где в халатах легли рядышком на огромную кровать и стали смотреть на мозаику на потолке: Орфей, поющий барану, антилопа, и несколько внимательных птичек.

— Думаешь?

— Элис, я думаю, что ты знаешь, что они немного странные.

— Ну, да. Я имею в виду, я ненавижу их, но они мои родители. Я не воспринимаю их как сумасшедших, я считаю, что они здоровы, но ведут себя так, чтобы помучить меня. Когда ты говоришь, что они психически нездоровы, ты позволяешь им выпутаться из ситуации. Ты помогаешь им ускользнуть от обвинений.

— Как бы то ни было, я думала, они будут тебе интересны, — сказала Элис. — Знаю, что ты становишься взволнованным, когда встречаешь что-то магическое. Ну, вуаля, к твоей радости, два практикующих мага.

Он подумал: которые из родителей были хуже? Родители Элис были настоящими монстрами, но, по крайней мере, это было видно. Его собственные родители больше походили на вампиров или оборотней, но считались людьми. Он мог бы рассказать об их зверствах все, что хотел, он знал, что сельчане никогда не поверят ему, пока не станет слишком поздно.

— Во всяком случае, теперь я вижу, откуда у тебя такие навыки общения, — сказал Квентин.

— Ты просто не представляешь, что значит расти в семье магов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});