Куда Кейнс зовет Россию? - Солтан Дзарасов

Что касается обрабатывающей промышленности, прежде всего ее сердцевины – высоких информационных технологий (IT), то приходится признавать, что их освоение стало неподъемным для нашей экономики. Следствием такого нашего упадка, как уже отмечалось, является развитие у нас характерных для периферийной экономики технологий «отверточного производства», под которым понимается создание сборочных цехов иностранных компаний в местах сбыта их продукции.

2. Либеральная и социал-демократическая модели экономики

Происходившее в течение ХХ века превращение однотипного капитализма в разнотипный отмечено уходом от господствовавшей в XIX веке англосаксонской модели капитализма. Пионерами здесь выступали европейские страны, где было развитое социалистическое движение за преобразование капитализма в более справедливое общество, каким считался социализм. Русская революция 1917 года и сложившаяся затем в СССР модель социализма явились водоразделом в этой борьбы. Советская модель общественно-экономической системы притягивала одних и отталкивала других. Альтернативой как советской централизованно-плановой, так и англосаксонской либеральной рыночной (laissez faire) моделям выступила разработанная европейскими социалистами социал-демократическая модель экономики. (Coats, 1999, 2000, Hall and Soskice, 2001, Amable, 2003, Lane, 2005). Как уже отмечалось, идейно она опиралась на кейнсианскую теорию регулируемой экономики, а практически строилась по принципу: планирование – насколько целесообразно и рынок – насколько необходимо.

Со ссылкой на ряд других авторов, в частности Холла и Соскиса, профессор Кембриджского университета Дэвид Лейн разграничивает и анализирует указанные две модели капитализма. Первую он называет «либерально-рыночной экономикой» (Liberal Market Economy – LME), а вторую – «скоординированной (или организованной) рыночной экономикой» (Coordinated or organized Market Economy – CME). Объясняя разницу между ними, он пишет: «Модель либерального рынка применяется в англосаксонских обществах – США, Великобритании, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. Фирмы оперируют здесь на конкурентных рынках во всех областях экономической жизни с ценовыми сигналами и спросом и предложением как главными индикаторами. Наблюдается значительная дополняемость институтов и процессов. Подобные экономические системы обладают высоким уровнем капитализации рынка ценных бумаг, низкой защитой занятости, высокими ставками оплаты труда и значительным неравенством доходов. Экономика характеризуется слияниями и поглощениями через фондовый рынок, слабыми профсоюзами и низкой защищенностью труда» (David Lane, 2005, p. 2). Здесь речь идет, по существу, о несколько измененной модели экономики XIX века, которую мы и приняли по рецептам чикагско-гарвардской школы экономистов. Как подробнее будет показано ниже, многие другие не стали этого делать, а вместо этого разработали собственный подход в соответствии со своей спецификой и целями развития.

Об альтернативной ей социал-демократической модели тот же автор пишет: «В экономике второго вида (CME) деятельность фирм координируется через нерыночные связи. Они включают сеть мониторинга, основанную на обмене частной информацией, и отношения сотрудничества (а не конкуренции) между компаниями. Для Холла и Соскиса (Hall and Soskice) Германия, Дания, Франция и Япония являются примером таких систем. Они обладают высоким уровнем защиты занятости, невысокой капитализацией рынка ценных бумаг, относительно меньшим числом рабочих часов и относительно низким уровнем неравенства доходов. Поглощения относительно редки, и профсоюзы отстаивают интересы труда. Деятельность компаний координируется через вертикальные или горизонтальные ассоциации фирм» (там же).

К сожалению, всего этого наша экономическая наука не замечает. Мы по инерции продолжаем воспринимать laissez faire как подходящий для всех универсальный принцип рыночного саморегулирования («невидимая рука рынка»). Между тем возникли и эффективно функционируют альтернативные модели рынка и капитализма. Каждая из них имеет собственную целевую функцию и набор инструментов. Под ними понимаются работающие на имеющуюся цель институты, инфраструктура, традиции и даже соответствующий менталитет населения. Ввиду такого неразрывного единства цели и средств ее достижения сплошь и рядом получается, что подходящие в одних условиях инструменты оказываются неподходящими в других.

Так, целевой функцией принятой нами либеральной (часто ее называют англо-американской) модели рынка, как известно, выступает максимизация прибыли. Вся инфраструктура капитализма, институты государства и общества, правовые и этические нормы, средства массовой информации, вплоть до учебных планов колледжей и университетов, приспособлены к достижению этой цели. Целая армада слуг капитала в ученых мантиях на все лады воспевает эту модель как самую лучшую, соответствующую эгоистической природе человека. В этих целях «научно» обосновывается даже необходимость поддерживания так называемой «естественной нормы безработицы» в размере 3-4 % от общей численности рабочей силы. Без этого не будет конкуренции за рабочие места, а следовательно, невозможно будет поддерживать заработную плату на уровне, который именуется предельным продуктом труда.

Однако при неизменности фундаментальных основ либеральной модели способы ведения дел не могут оставаться неизменными. Еще в начале 30-х годов американские экономисты А. Берл и Г. Минз указали, что ввиду распыления акций и чрезвычайного усложнения процесса управления происходит формирование особого класса управляющих (менеджеров), которому собственники (акционеры) делегируют свои полномочия по текущему управлению своими компаниями. На этом основании, утверждали эти авторы, ответственность выходит за пределы узкого интереса собственника и превращается в ответственность перед обществом. Они писали: «Мыслимо – и в действительности кажется почти необходимым для выживания корпоративной системы, – чтобы «контроль» над крупными корпорациями развился в чисто нейтральную технократию, балансирующую между требованиями различных групп общества и предписывающую каждому из них порцию потока доходов на основе политики общества, а не алчности индивида» (Berle and Means, 1933, p. 356).

Впоследствии другой американский экономист, Бэрнхейм, развил эту идею дальше и превратил ее в широко распространившуюся после Второй мировой войны теорию «революции управляющих». Бэрнхейм утверждал, что ввиду перехода функций управления от собственников к управляющим капитализм превращается в «управленческий капитализм» (managerial capitalism), в котором решающей фигурой экономики выступал уже не собственник, а менеджер. Изменилась и роль собственника, он стал управлять не фирмой, а лишь своими акциями. Но даже это он часто поручал инвестиционному фонду. Функции же управления корпорациями выполнял особый круг людей – менеджеров, состоящий из компетентного наемного персонала.