Легенды и были старого Кронштадта - Владимир Виленович Шигин

о его гибели. Однако супруга Пахтусова по своей ветрености в отсутствие мужа растратила все деньги… Есть и те, кто считают, что Пахтусова сгубило известие о неверности жены. Однако и в этом случае можно сказать — «от домашних огорчений». В пользу этой версии говорит и обстоятельство, подмеченное современниками, хорошо знавшими Петра Кузьмича. Всем им он был известен не только своим трудолюбием, смелостью, решительностью, даже горячностью, но и веселым нравом и любезностью… А сразу же после возвращения из экспедиции Пахтусов резко изменился характером и сделался до крайности раздражительным. Что же повлекло скоропостижную смерть сравнительно молодого человека или что именно приблизило ее, мы, верно, никогда не узнаем».

Каким же запомнился современникам наш герой, каким он остался в их памяти? Сохранились воспоминания одного из современников Пахтусова. Он пишет: «…Былрешителен, смел и иногда горяч, но всегда соединял это с благоразумием. По настойчивости же и твердой решимости характера его… можно сравнивать с Куком… Пахтусов вообще был человеком необыкновенной доброты и всеми любимый; смолоду отличался веселостью и даже любезностью в своем кругу… И, что особенно странно при его уме, он слепо верил снам. Но кто же без слабостей или странностей?»

Спустя девять лет в Петербурге были изданы «Дневные записки» Пахтусова, посвященные его второй экспедиции. В 1886 году в Кронштадте, на родине полярного штурмана, у здания бывшего Штурманского училища, где учился в 1816–1820 годах Пахтусов, ему был открыт памятник. Деньги на него собрали по подписке штурмана со всех уголков России. На постаменте серого гранита, гордо вскинув голову, стоит Петр Кузьмич Пахтусов. На плечи небрежно накинута шинель, в руке — свернутая карта Новой Земли. Внизу на бронзовых барельефах слова: «Польза», «Отвага», «Труд» — девиз всей его короткой, но славной жизни! Перед памятником мужественному мореплавателю и исследователю прошел парад войск Кронштадтского гарнизона. Это, наверное, был первый в истории России парад войск в честь скромного штурмана в чине поручика.

Тогда же в одной из газет появились строчки: «Память и честь подобным деятелям более почтенна и плодотворна, чем даже великим воителям и государственным мужам».

Ах, как он любил море! Море, над которым переливались сполохи полярных сияний, где трещал под напором волн вековой лед, где за пургой и штормами ждало его еще столько неоткрытых земель!

Глава шестая

ЗА ДРУГИ СВОЯ

Бывая в Кронштадте, я всегда захожу в городской Летний сад. Там под сенью вековых деревьев как-то по-особому ощущаешь дух кронштадтской старины, истории всего нашего флота. В глубине сада находятся два скромных памятника Первый из них — мичману линейного корабля «Азов» Домашенко, пожертвовавшему во время Наваринской кампании собой во имя спасения простого матроса.

…В 1827 году в Средиземное море из Кронштадта была направлена эскадра Балтийского флота под началом контр-адмирала Л. П. Гейдена Цель плавания была непростая, но благородная — оказать помощь Греции в борьбе с турецкими карателями. В составе эскадры находился и 74-пушечный линейный корабль «Азов» под командой капитана 1-го ранга М. П. Лазарева. Команда и офицеры на корабле были подобраны командиром на славу! Что значат для нас имена будущих героев обороны Севастополя в 1854–1855 годах лейтенанта П. С. Нахимова, мичмана В. А. Корнилова, гардемарина В. И. Истомина, героя будущей обороны Петропавловска-на-Камчатке в 1854 году мичмана В. С. Завойко! Был среди офицеров корабля и участник недавнего кругосветного плавания лейтенант А. А. Домашенко.

Плавание проходило не в простых условиях. Если Бискайский залив встретил эскадру штормами и шквалами, то за Гибралтарской скалой на мореплавателей обрушилась небывалая жара. И хотя палубы беспрерывно поливали забортной водой, смола из пазов все равно текла ручьями.

— А какой у нас в Устюге мороз, аж ухи заворачивает! — мечтательно вздыхал в тени паруса какой-то молоденький матросик. — Не то что тутошняя жарища, будь она неладна!

— А ты без толку не лайся, — одергивали его ветераны средиземноморских кампаний. — Это еще цветочки, а вот как с пустынь египетских дунет их сиротка, вот тогда уж точно ад будет!

«Сироткой» ветераны кампаний средиземноморских именовали знойный африканский сирокко, а вот насчет ада говорили правду сущую, ибо от «сиротки» добра ждать не приходилось!

Вскоре среди молодых матросов пополз слух, что от пекла и солнца можно почернеть до полного африканского обличил.

— Куды ж я ефиепом али арапом чернорожим к Матрене своей возвернуся! — не на шутку пугались они. — Меня ж не то что девка, мать родная не признает!

— Не журись, сердешные, — утешали их старики, в усы промеж себя посмеиваясь. — Мы вот уж третью гулянку сюды делаем, а арапами так и не сделались! Чернота тутошняя враз сходит.

— Слава-те, хосподи, — крестились матросики обрадовано. — А то напугали добрых людей до конца жизни!

И снова дневниковые записи одного из участников плавания: «До 5-го сентября тихие и противные ветры и штили держали эскадру почти все на одном месте на высоте острова Сардинии. 5-го в полдень получили легкий попутный ветер, но 6-го опять штилевали, а 7-го перед рассветом задул попутный ровный ветер и к вечеру сильно засвежел, так что всю ночь мы держали по 11-ти узлов».

Порывистый и сильный зюйд-вест буквально рвал паруса. Суда сильно качало. Со шканцев флагманского «Азова» было хорошо видно, как они то по самые мачты зарывались в волне, то, наоборот, ею же подхваченные, взлетали ввысь на пенных гребнях. Эскадра держала курс на Палермо.

Очередной походный день уже клонился к вечеру, и свободные от вахты офицеры «Азова» коротали время в кают-компании.

Вот в углу за шахматным столиком пристроились мичмана Корнилов и Завойко. Вот гардемарин Володя Истомин, печально музицирующий что-то на порядком расстроенном рояле. Мичман Саша Домашенко, уютно устроившись на диване, читал какой-то толстый французский роман. За кормовым балконом стонал ветер, частый дождь барабанил в стекло.

— Еще пару суток, господа, и погуляем по прошпектам палермским! — поднял голову от шахмат рассудительный Володя Корнилов. — Кто как мыслит проводить время на берегу?

— Я на рынок сразу загляну! — подал голос гардемарин Истомин. — Непременно хочется фруктов здешних отведать, да и домашним подарки сделать надобно!

— А я в оперу! — оторвался от книги Домашенко. — Давно мечтал послушать настоящих итальянских теноров!

В дверь прошел только что сменившийся с вахты Павел Нахимов. Поеживаясь, кинул на вешалку мокрую от дождя фуражку.

— Начали лавировать на правый галс, — сообщил скороговоркой присутствующим. — А погода пропасть!

К лейтенанту подбежал расторопный вестовой, поставил стакан «адвоката» — горячего крепко заваренного чая. Присев за стол и помешивая ложкой сахар, Нахимов уже заинтересованно посматривал за развитие шахматной дуэли Корнилова с Завойко.

Внезапно за окном кают-компании раздался чей-то громкий и короткий вскрик.