Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

Юрка ждал, что Володя закричит, но он лишь обратил на Сашку полный беспомощности взгляд, устало вздохнул и даже слова против не сказал. Видно, не выспался и так устал, что сил на злость попросту не осталось. «А теперь ещё полдня будет ходить полуголодным», — проворчал про себя Юрка. Ясно, что каша ещё осталась на кухне, а вот ватрушки кончились — Юрка уже спрашивал, хотел ещё одну умыкнуть. Да ладно голодным, Володя вечно голодный, наверное, уже привык. А вот таким печальным и отчужденным Юрка не видел его даже вчера. У Юрки пропали последние остатки аппетита — так стало жалко Володю.

Пока вторая вожатая Лена, отчитывая Сашку, строила отряд на выход из столовой, а Володя звал дежурных, чтобы убрали разведённый бардак, Юрка завернул свою ватрушку в салфетку.

— Возьми, — он протянул её Володе, когда тот вернулся с дежурной из третьего отряда.

— Спасибо, ешь лучше сам. Ты же так их любишь.

— Не хочу, я наелся, — заупрямился Юрка, тыча ватрушкой Володе в лицо.

— Мне тоже хватит.

— Бери, это тебе!

Юрка хотел сказать ему больше. Надеялся, что сейчас уйдут ребята и выговорится: «Всё тебе: ватрушка тебе, тебе даже компот сейчас раздобуду. Всё тебе, улыбнись только». Но за спиной послышалось Машино «кхе-кхе».

— А тебе-то что надо? — спросил Юрка угрюмо.

— Ничего, просто тебя жду.

— Меня? Зачем?

— Так просто.

— На кой чёрт я тебе нужен? — Юрка начал сердиться.

— Вы обещали не встречаться и больше так не делать! — взвизгнула Маша.

Володя вздрогнул и залепетал, не дыша:

— Маша, мы ничего не делаем. Но совсем не встречаться мы не можем, — он развел руками, — это же лагерь.

— Так ты что, теперь ещё и разговаривать нам запрещаешь? — вклинился Юрка.

— Юра, не начинай, — попросил Володя напряжённо. — Пожалуйста. Не ссорьтесь. Только этого не хватало, — он нервно качнул головой, резко моргнул, развернулся и стремительно пошёл на кухню.

Юрка принялся помогать дежурной собирать с пола крупные осколки, исподлобья глядя на Машу. Та стояла, уперев руки в бока, пока её за локоток не дёрнула Ксюша и не оттащила в сторону — к остальным ПУК.

Воспользовавшись ситуацией, Юрка рванул следом за Володей.

На кухне было тихо, только булькала греющаяся в чанах вода для мытья посуды. Юрка сгрузил осколки в мусорный бак, прошёл вглубь помещения и увидел Володю. Он стоял у плиты над огромным, будто котёл, чаном. Лица было не разглядеть в клубах поднимающегося пара. Володя оцепенел, держа правую руку так низко над водой, что его кожа начала краснеть.

— Эй, ты чего? Горячо ведь! — Юрка шагнул к нему и уставился непонимающе.

Володя резко обернулся — лицо тревожное, будто сведенное судорогой, очки запотели. Следом за непониманием Юрку охватила тревога — чем бы он ни занимался, это очень странно! Потом нахлынул страх: «Что он делает? Зачем он это делает?»

Пар заволок линзы Володиных очков туманом, и Юрка не видел его глаз. Юрка сам будто плыл в тумане, растерянный, напуганный нереальностью происходящего. В какой-то миг ему даже показалось, будто пар холодный, и, чтобы проверить, Юрка тоже сунул руку к чану, опустил почти к самой воде…

— Ай!

— Убери! Обожжёшься! — Володя рывком отвёл его руку в сторону от горячего. — Я ничего, я… закаляюсь.

Его голос прозвучал так резко, что тут же вернул Юрку на землю. Ещё секунда — и линзы Володиных очков отпотели, пелена схлынула с них, показался его неожиданно спокойный и даже чуть отрешённый взгляд.

— Но разве так закаляются?.. — усомнился Юрка, но договорить не успел.

— Я давно этим занимаюсь, а ты — непривычный, можешь навредить себе, — предостерёг Володя в своем вожатском репертуаре, Юрка аж выдохнул и окончательно пришёл в себя. А Володя аккуратно взял его за запястье, поднёс к губам, нежно сжал кисть и подул на неё, шепча: — Береги…

— …руки, — Юрка закатил глаза.

— Себя, — улыбнулся Володя и быстро чмокнул его большой палец.

Юрка так смутился, что не нашёл ничего лучше, чем отшутиться:

— О, я слишком сильно себя люблю, чтобы…

— Я тоже, — перебил Володя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но Юрка не успел понять смысла этих слов.

— Вы чего это тут?! — по кухне прокатился возмущённый визг. Маша стояла посреди зала, и казалось, пар валит у неё из ушей, а не от воды.

— Да ты заколебала уже!.. — Юрка только зашёлся, чтобы выплеснуть на неё всю свою злость, когда почувствовал недолгое, но очень горячее прикосновение к предплечью — Володя быстро сжал и отпустил его.

— Хватит. Не надо опять, — негромко произнес он, но Юрка, не дослушав, вышел.

Ярость закипела в нём куда сильнее, чем вода в чанах, но, раз Володя попросил, он прекратил. Юрка бы что угодно для него сделал. Всё бы отдал ему: самое вкусное — ему, самое лучшее — ему, небо — ему, воздух — ему, музыка — ему. Весь Юрка — ему. Всё, что у него есть, было и будет. Всё, что есть в нём хорошее и ценное, всё лучшее и светлое, вся душа, всё тело, все мысли и память. Всё бы подарить, лишь бы Володя не был таким подавленным и нервным.

Но Маша… Маша посмела запретить им даже говорить друг с другом! Если на протяжении всего вчерашнего дня она постоянно оказывалась рядом, то после сцены в столовой, видимо, решила преследовать в открытую, ходить за Юркой по пятам, не стесняясь и не таясь.

Юрка брёл от столовой, слыша Машины шаги позади него, и раздражался больше и больше. У них осталось всего два дня — сегодня и завтра, но даже эти крохи времени им нельзя было провести вместе из-за неё. Из-за неё приходилось только смотреть друг на друга издалека и вместо обожания испытывать жалость, а после Володиного странного поступка ещё и тревогу.

«Вот зачем он это сделал? — волновался Юрка. — Это он из-за неё. Всё это из-за неё!»

Каждый удар её каблука об асфальт гремел в Юркиной голове набатом. От каждого её вздоха гадкой судорогой сводило тело, будто он слышал не дыхание, а скрежет мела по стеклу.

Нервы натянулись, как струны: «Теперь нам нельзя говорить…» За спиной стучали низкие каблучки. Шаг, ещё шаг. «Решила, что может управлять нами?» Шаг, ещё один и ещё шаг. «Теперь ходит за мной. Запрещает стоять напротив него!» Шаг. Шаг. Ещё один. «Нет уж. Хватит!»

Юрка больше не мог терпеть. Он рывком остановился посреди дороги.

— Да что тебе от меня надо? — не в состоянии сдерживаться, закричал он.

— Чтобы ты от него отстал. Он — хороший человек, комсомолец, а ты — урод и отморозок, ты его портишь!

— Кто, я? А сама-то ты кто тогда? Не тебе решать, какой он и что с ним делаю я!

— Не мне, а всем решать! Весь лагерь и так знает, каким он был хорошим, пока ты не прицепился к нему!

— Мы — друзья, а друзья…

— Это не дружба! — закричала она. — Ты сбиваешь его с пути, ты превращаешь его в психопата, ты совращаешь!.. Да, ты совращаешь его!

— Да что ты вообще понимаешь?!

Юрка и сам удивился, но этот вопрос поставил Машу в тупик. Она покраснела и уставилась на землю.

— Понимаю… представь себе.

— Да ты влюбилась в него! — злорадно хмыкнул он.

Маша уставилась на Юрку, стояла не шевелясь. Вокруг проходили пионеры, и, чтобы они не услышали, Юрка взял Машу под руку и отвёл в сторону от дорожки.

— Не трогай меня! — воскликнула Маша, когда Юрка уже остановился.

— А ты не лезь не в своё дело, тогда мне даже смотреть на тебя не придётся.

— Отстань от Володи, или все узнают!

— Влюбилась, да? Ответь, да или нет? Одно слово.

— Перед тобой не отчитываюсь!

— Да или нет?

— Да! Да! Доволен? Да!

— И что, ты думаешь, если будешь следить и шантажировать, он полюбит тебя в ответ? Думаешь, это так делается? — Юрка зло захохотал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Твоего совета не спрашиваю. В последний раз говорю — отстань, или я всё расскажу!

— И чего ты этим добьёшься? Ты хоть понимаешь своей тупой башкой, что с ним сделают, если обо всём узнают? Ты понимаешь, что сломаешь ему всю жизнь? Его из института, из комсомола, из дома выгонят. Он лишится всего, чего хотел, и всё из-за тебя! Чёрт с институтом и комсомолом, а если хуже? Если дурдом или тюрьма, ты об этом подумала?