Ради тебя одной - Иосиф Гольман

Четыре мощных «ПС-90А» взвыли одновременно, строгие стюардессы проверили, пристегнуты ли у пассажиров ремни, и исполнили свой традиционный ритуальный танец. Часть полета предстояла над морем, и девушки словами и действиями показали, как надо спасать свои тела, чтобы они не утонули.

«Не надо, пожалуйста, неприятностей в полете», – по-свойски обратился к богу Ефим. Он не хотел спасаться с высоты десять тысяч метров с помощью надувного жилета. Совершив все необходимые, по его мнению, приготовления: достал книгу, взял конфет с подноса стюардессы, глотнул из маленькой плоской бутылки купленного в дьюти-фри Black Label, – Береславский в полной мере расслабился, а «Ил-96» начал свой стремительный прыжок через всю Европу.

Почти весь полет прошел спокойно и приятно. Береславского разбудили дважды: один раз на десять минут – поесть (салат, красная рыба, курица с рисом, пирожное), второй – по ошибке и до посадки. Экзальтированная особа в кресле слева – толстая и постарше его – почему-то решила, что ему будет интересно узнать про исторические памятники Испании. Береславский, со школьных времен овладевший непростым искусством спать с открытыми глазами, и сейчас большую часть времени прокемарил. Лишь в рассказе о Гвадалесте дама разволновалась и размахалась руками: такая это была, по ее мнению, славная штука – Гвадалест! В итоге разозленный Ефим в деталях узнал все об этой крепости, в которой мавры в Средние века хранили свой золотой запас. Как будто его волновал золотой запас мавров!

Дама говорила громко, шепелявя и брызгаясь, а Ефим, прикрывшись ладонью от теткиных слюней, с тоской думал о чертовых пассионариях, для которых день без промоушн чего-либо – потерян. «В рекламные агенты, что ли, ее позвать?» – размышлял он, пытаясь выгадать хоть что-то от знакомства с интеллектуальной насильницей, но не успел: самолет начал снижение.

Уже на земле, с искренней теплотой попрощавшись с попутчицей – вряд ли он теперь когда-нибудь ее увидит! – Ефим набрал номер Наташкиного испанского мобильника. Она сообщила его три дня назад, и Ефим еще ни разу не звонил по нему. Точнее, звонил, но не дозвонился: видно, для мобильников в коде была какая-то дополнительная цифра, которую Береславский не знал. Он не расстроился: все равно скоро увидятся.

Здесь звонок сразу удался: Наталья ответила немедленно, правда, голос звучал откуда-то издалека.

– Ты, случайно, не из России говоришь? – пошутил Ефим.

– Нет, – ответила жена. – Я буду в Шереметьеве только часов через шесть.

– Что-о?! – взвыл Ефим. Он знал, что Наталья шутит редко. – В каком Шереметьеве? Я в Барселоне!

– Что?! – теперь вскричала Наталья. – В какой Барселоне?

– В испанской, – пояснил муж.

– О господи, – выдохнула Наталья. – А я в зале отлета, регистрирую билет.

– Порви его на части! – заорал Ефим. Он уже понял, что его благоверная собралась в Москву выручать мужа. Наташка же еще не знала о том, что Жаба – в гробу. Она и о Жабе ничего не знала.

– Все кончилось! – орал в трубку Ефим. – Мы победили! Я приехал отдыхать!

– Слава богу, – выдохнула Наталья и надолго замолчала.

– Что ты делаешь? – спросил озадаченный Ефим.

– Рву билет, – объяснила Наталья.

– А сдать нельзя? – взыграло у Береславского жмотское чувство.

– Нельзя. Билет с конкретной датой. И вылет через час.

– На моем же самолете! – дошло до Береславского. – Ладно, черт с ним, с билетом! Давай уже встречаться! Ты где?

– Я у стоек регистрации. А ты?

– А я… – Ефим повертел головой. И обнаружил огромного коня, построенного из таких же полушарий, как и кот, недавно встреченный Натальей и Лариской в одной из припортовых улочек. – Тут жеребец такой чокнутый. Я – рядом.

– Рыбак рыбака… – прокомментировала Наталья. Но радостно – его выходки ее, конечно, расстраивали. Однако если бы он помер, она бы расстроилась навсегда. – Я тебя найду сама, никуда не отходи.

Еще через полчаса они неслись в уродце «Ка» – оплачен-то на две недели – в пансион, куда Наталья пристроила Лариску. Ефим за руль не сел, считая ниже своего достоинства вождение подобного автомобиля. Он разглядывал ярко освещенные барселонские улицы, удивляясь их вечерней заполненности.

– Это только центр, – объяснила ему жена. – Остальной город спит.

Он попросил остановить машину возле одного из кафешек на бульваре Рамбла. Они вышли из машины, сели за столик. За витринным стеклом перед ними жужжал ночной бульвар.

– Хорошо, – сказал Ефим.

– Хорошо, – подтвердила жена.

Потом она пила кофе, а Ефим ужинал: туна-салат (тунец, овощи, оливки), тушеное мясо с картофелем и чай с огромным куском торта. Официант попытался подать ему чай в крошечной стильной чашке, но Береславский запротестовал. Сотрудник испанского общепита в растерянности остановился, не зная, что делать. Ефим благодушно разрешил ситуацию и уже через пять минут прихлебывал чай с лимоном из толстостенной пивной кружки.

В итоге все остались довольны: официант – невиданными «русскими» чаевыми, Наталья – первой посиделкой с любимым, а Ефим – ужином и искренним стишком, накропанном им прямо на сервировочной салфетке:

Я в юности мечтал о Барселоне.Запала крепко в голову она.Не знаю почему, но имя оноВливало в географию вина.

Конечно, пели больше про Гренаду,А знали исключительно «Кармен».И все же Барселона была рядом,А их Колумб был дедом перемен.

Да что – Колумб! Построил каравеллуИ честно отработал свою роль.А что ж не отработать? Он, наверно,И слов не знал про паспортный контроль.

Но мы-то – знали! Раз-два! Левой-правой!Какой-то бред про победивший класс.Но лопнул вдруг стальной хребет державы,Спрутом державшей прочий мир и нас!

И вот – я в натуральной Барселоне.По улицам извилистым рулю.Ношусь в метро в ее разрытом лонеИ рыб в порту доверчивых кормлю.

О, Барселона! Солнце. Сон. Забвенье.За все года я пью тебя до дна.И Гауди безумное твореньеЯ вижу из кафешного окна.

И все – взаправду. Все – не понарошку.Бульвар Рамбла. И парк Де Монт Жуик.…Вот только юность фыркнула, как кошка,Ушла и не оставила улик.

Еще через час они были в пансионе. Наталья не хотела будить уже спящего ребенка, но Ефим настоял и был прав: если есть радость, не надо терять времени, надо сразу ею делиться. Мало ли что может случиться после…

Лариска была в экстазе: и мама вернулась, и Ефим приехал! Она сразу поняла, что все беды позади.

– Завтра поедем в Гвадалест, – объявил Береславский.

– А это что? – осторожно поинтересовалась Наталья.

– Как, ты не знаешь? – искренне ужаснулся Ефим. – Это же знаменитая крепость! Второй такой нет во всей Испании! – И, понизив голос, добавил: – Мавры хранили там свое золото! – после чего выпустил на свободу еще некоторую порцию сугубо специальных знаний.

Это окончательно сразило бедную Наталью. Конечно, она имела понятие, что Ефим – умный и образованный человек. Но что его познания настолько глубоки и простираются так широко – это было откровением. И надо сказать, приятным откровением.

Им нашли еще одну комнату прямо здесь же, в пансионе. Вся семейка долго не могла заснуть. Береславский с Натальей – по причине долгой разлуки (Ефим старался как мог, дабы у Натальи даже и мысли не возникало о его возможных неправильных увлечениях). А поселенная этажом выше Лариска потому, что была полностью счастлива и считала минуты, после которых можно будет навсегда покинуть этот пусть и шикарный, но – приют. Она слишком долго за свою малую жизнь пробыла в подобных заведениях. И не хотела туда возвращаться.

На следующее утро встали рано. Портье уже пригнал к входу в пансион замену маленькому «Ка» – перед подъездом стоял новенький «Фольксваген-Пассат» ярко-зеленого, с перламутром, цвета.

Наталья ахнула, увидев авто:

– Она же стоит бешеных денег!

– Ничего, – барственным жестом отмахнулся Береславский. – Мы заслужили хороший отдых. – Да и не так уж это было и дорого: «Пассат» с его отличным почти двухлитровым дизельком кушал меньше шести литров на сто километров. А путь им предстоял дальний.

…Они ехали уже три часа. Ни усталости, ни удовольствия. Идущая вдоль Средиземноморского побережья трасса А-7, виляя плавными поворотами с тщательно выполненными виражами, позволяла лететь на любой скорости: от семидесяти до двухсот километров в час. «Пассат» бежал ходко, не слишком резво на разгоне, но добирая свое в дистанции. Стрелка спидометра редко опускалась ниже ста шестидесяти. Ефим поинтересовался еще в самолете: а сколько можно? Выяснил, что теоретически на автостраде можно сто двадцать, однако если никому не мешаешь, то – сколько хочешь. Машина слушалась идеально. Дизель играючи брал подъемы, почти не заставляя включать пониженные передачи.