Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

замашки Гобла.

В его неизменной жизнерадостности проявлялась сила духа, которую Джилл высоко ценила. За время лихорадочной перекройки «Американской розы» они с Уолли очень сблизились.

— Что-то зрители сегодня вялые, — заметила Джилл, — похоже, половина вообще спит.

— В Рочестере всегда так — не привыкли искренне выражать чувства, скрывают под маской равнодушия. Однако по остекленевшим взглядам можно представить, какая буря клокочет внутри… Да, собственно, зачем я пришел: во-первых, отдать тебе это письмо…

Джилл глянула на листок — послание было от дяди Криса — и пристроила на пожарный щит с топором и ведрами, чтобы прочитать позже.

— Его мне дали в кассе, — объяснил Уолли, — когда я заглянул спросить, какой сегодня сбор. Сумма оказалась так мала, что кассир назвал ее шепотом.

— Боюсь, наш спектакль провалится.

— Что за глупости! Все будет хорошо. Кстати, вот и другой мой повод нанести тебе визит. Встретил тут в фойе несчастного старину Пилкингтона, и он сказал в точности то же, что и ты, хотя изъяснялся куда пространнее.

— Как, разве он здесь?

— Прикатил дневным поездом взглянуть на шоу и тут же следом отбывает назад в Нью-Йорк! Как его ни встречу, торопится уехать первым же поездом. Бедняга! Ты когда-нибудь совершала убийство? Если нет, даже не думай пробовать. Паршивое ощущение, знаешь ли. Всего пару минут поговорили, а я уже от души сочувствовал Макбету, которому пришлось общаться с призраком Банко. Пилкингтон чуть не плакал, когда расписывал в красках чудовищную расправу над его музыкальным творением в темном переулке — меня самого чуть слеза не прошибла! Чувствовал себя головорезом со зверской рожей и ножом в руке, обагренным невинной кровью…

— Да, не повезло ему.

— Опять ты повторяешь его слова, только лаконичнее. Я утешал его как мог, убеждал, что все к лучшему и тому подобное, а он швырнул мне в лицо кассовую ведомость и заявил, что спектакль не только бездарный, но и убыточный. Учитывая последние сборы, возразить было нечего. Оставалось только рисовать перед ним светлые горизонты, где вот-вот засияет солнце успеха. Иными словами, я пообещал, что дело скоро пойдет на лад и от стрижки купонов он натрет на руках мозоли, но Отис проникаться не хотел, снова проклинал меня за коверканье пьесы, а под конец умолял выкупить по дешевке его права.

— Но ты же не станешь?

— Нет, но единственно потому, что после фиаско в Лондоне дал торжественную клятву никогда в жизни больше не вкладывать в постановку ни цента, будь это хоть самая гениальная пьеса. Дую на воду, так сказать. Однако, если Отису удастся отыскать азартного игрока с тысячей-другой свободных долларов, тот наживет состояние. Наш мюзикл — золотое дно!

Джилл взглянула с удивлением. Любого другого она могла бы заподозрить в авторском тщеславии, но для Мейсона явно не имело значения, что пьеса в нынешнем виде почти целиком его детище. Он судил беспристрастно. Откуда же у него такой оптимизм, когда публики не набирается и на половину зала?

— Почему ты так уверен? Пока что дела идут совсем паршиво.

Он кивнул.

— В Сиракузах до конца недели будет так же. А почему? Прежде всего, потому что спектакля пока, считай, нет! С какой стати публика ринется выкладывать свои кровные за удовольствие лицезреть очередную репетицию неведомой пьесы? Половине актеров пришлось учить роли на ходу, отшлифовать как следует не было времени. То и дело сбиваются в репликах! В танцевальных номерах девушки тоже боятся сбиться, не уверены в себе, и это видно… Шоу еще не склеилось, понимаешь? Сшито наскоро, не обтесалось — но ты глянь на него недельки через две! Уж я-то знаю! Не скажу, что музыкальная комедия — такое уж высокое искусство, но и в ней имеются свои тонкости. Со временем сама разберешься, а пока что поверь мне на слово: с хорошей труппой и парой-тройкой завлекательных номеров комедия обречена на успех! А у нас и актеры замечательные, и все номера. Так что можешь не сомневаться — я и Пилкингтону то же самое втолковывал, только он и слушать не хотел! — этот мюзикл еще прогремит, и кто-то на нем обогатится. Хотя, думаю, Отис сейчас в вагоне для курящих пытается всучить свои права на шоу проводнику вместо чаевых.

В прямом смысле Отис Пилкингон этого не делал, но настроение имел соответствующее. Погруженный в уныние, он трясся на жесткой скамье вагона и недоумевал, зачем ему вообще приспичило тащиться в Рочестер. Ведь увидел он то самое, чего и ждал: уродливую карикатуру на свое творение, сыгранную кое-как перед полупустым равнодушным залом.

Одно хорошо, мстительно думал он, вспоминая пустые уверения Роланда Тревиса о стоимости музыкальных постановок: новые номера, без сомнения, лучше прежних, сочиненных его соавтором.

После вялого приема на утреннике в среду и не лучшего тем же вечером «Американская роза» упаковала декорации и переехала в Сиракузы, где провалилась с таким же треском.

Еще две недели она странствовала из одного городка в другой по всему штату Нью-Йорк и захолустью Коннектикута, мотаясь туда-сюда, словно побитый штормом корабль, пока наконец проницательная и разборчивая публика Хартфорда не устроила ей вдруг настолько горячий прием, что бывалые актеры переглядывались с недоумением, а изнуренные хористы, забыв про усталость, бисировали вновь и вновь с таким блеском, что даже Джонсон Миллер счел возможным одобрительно кивнуть. С прежними временами, конечно, никакого сравнения, снисходительно буркнул он, но вполне даже прилично.

Настроение у труппы взлетело до небес. Сияя улыбками, ведущие актеры говорили, что всегда верили в новую постановку, а хористы и хористки пророчили целый год спектаклей в Нью-Йорке. Меж тем жители Хартфорда сражались за билеты, а если не могли достать, смотрели стоя.

Обо всем этом Отис Пилкингтон понятия не имел. Свои права на мюзикл он продал еще две недели назад за десять тысяч долларов какому-то юристу, нанятому неизвестным клиентом, и был несказанно рад, что сумел спасти хотя бы часть денег, вложенных в провальную затею.

Глава 18. Джилл увольняют

1

Скрипки воспарили к пронзительному финалу, выдал последний стон фагот, а задумчивая личность на краю оркестра под самой ложей миссис Уоддсли Пигрим, периодически атаковавшая по долгу службы огромный барабан, нанесла многострадальному инструменту прощальный сокрушительный удар и, отложив оружие, позволила своим мыслям отклониться в сторону прохладительных напитков.

Музыкальный директор Зальцбург, устремивший дрожащую от напряжения дирижерскую палочку к горним высотам, наконец опустил ее, уселся и устало промокнул лоб. Упал занавес, возвещая конец первого акта, и оглушительные аплодисменты сотрясли здание театра «Готэм», заполненного от партера до галерки той разнородной человеческой