Шаг сквозь туман. Дилогия - Сергей Корьев

девчушка с корзинкой в руках, наверняка послали за продуктами, которыми

торговали крестьяне из окрестных сёл. Пожилой мужчина с сапогами,

перекинутыми через плечо, направился к сапожнику. Женщина тащила куда-

то упирающегося мальчишку, который всё время как заведённый повторял

одну фразу.

-Не пойду я к нему. Пусти, зуб уж почти и не болит. Ну, пусти!

Идиллия, да и только, если не знать, что идёт жестокая война. Немцев, как

это ни странно, нигде видно не было. Изредка проходили мужчины в чёрной

форме с белыми повязками на рукавах и с винтовками, перекинутыми через

плечо. Проехала телега, запряжённая старой лошадью, с трудом тащившей

свой груз. Где-то затявкала собака; зашипев, кошка вскарабкалась на дерево.

Мои спутники задерживались. Пора бы им уже и подойти. Внезапно эту

мирную картину нарушил крик, раздавшийся как гром среди ясного неба.

- Тикайте, люди добрые, облава!

На мгновение над площадью повисла вязкая тишина. Кошка испуганно

смотрела с дерева, девчушка от неожиданности уронила свою корзину, а

мальчишка, до этого, сопротивлявшийся изо всех сил попыткам матери

затащить его к зубному врачу, перестал ныть и испуганно посмотрел на

собор, из-за которого появился грузовик с вооружёнными солдатами.

Тишина взорвалась многочисленным разноголосьем.

-Тимофевна, чего застыла? Тикай, твою мать!

Эта самая Тимофеевна, женщина лет шестидесяти, вдруг заголосила:

-Ой, боженьки, что деятся-то! Ироды окаянные, людям жить спокойно не

дають!- и побежала, придерживая рукой юбку. Убежать ей не удалось.

Солдаты выгрузились из машины и стали загораживать выход с площади.

Увидев, что один из переулков перекрыт, народ бросился к другому, но было

поздно – там тоже стоял грузовик, и солдаты дружно спрыгивали на землю,

направляя оружие в сторону толпы, пытавшейся покинуть площади.

-Всё, не уйти, - кто-то обречённо произнес у меня за спиной.

Я оглянулась и увидела молодую женщину, прислонившуюся к дереву сзади

меня. В глазах у неё стояла вселенская тоска.

-Это конец, - со слезами на глазах сказала она.

-Оглянувшись, я заметила, что сзади скамейки виднелся большой сугроб. А

что, вариант. Схватив девушку за руку, потянула её, пока нас не заметили, в

сторону сугроба.

-Скорее, есть шанс укрыться, - прошептала я.

Укрывшись за сугробом, руками накидали на себя сверху снега. Едва успели

это сделать, как услышали совсем рядом с собой голос.

-Не, герр Шульц¸ здеся никого нету. Сугроб толькось и всё!

-Сугроб, так сугроб. Всех собрали?

-Кажись всех!

-Тогда – по машинам.

Услышав разговор, я обрадовалась, что вскоре всё закончится, и можно будет

выбираться из снега. Скажу, что лежать на холодной земле удовольствие

малоприятное.

Послышался шум моторов, крики солдат и плач людей. Вскоре все звуки

начали отдаляться, становясь всё глуше и глуше. Раздалось жалобное

кошачье мяуканье, неуверенный собачий лай, и где-то рядом прошелестел

голос:

-Митька, вылазь, можно ужо, всё разъехались.

Ну что же, и нам пора. Стряхнув с себя снег, мы поднялись на ноги.

-Зина,- представилась девушка.

-Светлана, - ответила я и огляделась в растерянности по сторонам.

-Как я понимаю, тебе некуда идти, - предположила Зинаида, - если не против,

пошли ко мне. У меня переночуешь. И спасибо тебе!

-За что? - удивилась я. - Вроде бы ничего такого и не сделала.

-А ты, как я вижу ничего так и не поняла! Думаешь, зачем облаву устроили?

Зинаида объяснила ситуацию, пока мы добирались до её дома, - немцы тоже

люди и не дураки к тому же. Зачем им народ? А вот зачем. Молодых и

здоровых девок и парней на работы в треклятую Германию отправят. Тех,

кто постарше, возможно, и отпустят. Пару – тройку человек партизанами

объявят. Вот и все дела. Загребли бы нас с тобой как миленьких и прямиком

к какой-нибудь фрау в услужение!

-Слышь, а про партизан я что-то не поняла!- постаралась я изобразить

сплошную дремучесть

-Явно ты не от мира сего! Недавно что-ли к нам попала?

-Я из Москвы неделю как.

-Тогда всё ясно. Вы там ни сном, ни духом о том, что у нас творится.

Объясняю. Объявят вот так партизанами, а назавтра казнят этих людей,

запросто так. Для острастки, чтобы другим боязно было, - пояснила Зинаида.

Интересная картина получается. Человека можно просто так вот взять и

казнить.

Наконец мы подошли к небольшому деревянному домику в три окна по

фасаду. За забором забрехал пёс.

-Цыц, Шарик! - успокоила его хозяйка,

-Чего встала, пошли, - Зинаида, открыв калитку, пропустила меня вперёд.

Вскоре мы сидели за столом, и пили чай.

-Ты пока отдохни, а я пока ужином займусь, - захлопотала Зина, - завтра с

тобой в город выйдем, посмотрим, что к чему. А ты, что делать думаешь?

Я пожала плечами.

-В Москву бы добраться.

-Аусвайс у тебя есть ли?

-Что это такое?

-Ах, да, вы москвичи, к такому не привыкли. Аусвайс, он и в Африке

аусвайс.

Бумага это, типа нашего паспорта. С ней можешь свободно ходить, и никто

тебя не тронет, наверное, никто. В наше время ни в чём нельзя быть

уверенным.

-Нет, такой бумаги у меня нет. В Москве пока как-то не требовалось.

-Ладно, давай ужинать, а завтра в город. А там посмотрим, может, и в

Москву тебя проведу. Не простое это дело, но думаю, справимся. Ты как, в

столицу пехарем дотянешь?

-Если потребуется, то дотяну.

Утром после лёгкого завтрака отправились в город, на разведку.

Подойдя к центру, почувствовали, что атмосфера начинает накаляться.

Несмотря на то, что народу на улицах было мало, во всём, как мне

показалось, была печать напряжённости. Жители города, старательно пряча

глаза, блеклыми теням скользили мимо нас. Немцы усилили патрулирование

улиц. Выйдя на площадь, мы увидели, что в самом центре, где до недавнего

времени располагались лотки торговцев, возвышалось некое деревянное

сооружение, напоминавшее виселицу. Неужели это то, о чём я подумала?

Какой ужас, значит, была права моя новая знакомая, предположившая, что

для устрашения населения будут казнено несколько человек.

К виселице подошёл человек в военной форме и, окинув взглядом площадь,

достал из кармана листок бумаги, развернул его и зачитал короткий текст, в

котором говорилось, что вчера были захвачены три партизана, которых и

повесят в полдень на базарной площади.

Жителям города настоятельно советовали присутствовать на акции

устрашения, а дабы никто не отлынивал от намеченного мероприятия,

патруль пройдётся по домам проверить наличие там гражданского населения,

призванного присутствовать на площади.

-Ну что. Света, и нам, хочешь, не хочешь, придётся быть здесь в полдень,- с

грустью сказала Зинаида.

-А что, если нам до обеда выйти из города?- предложила я.

-Не выйдет. Наверное, ты заметила, что усилено патрулирование.

Следовательно, и все возможные выходы из города будут перекрыты.

Отсидеться дома тоже не удастся. Если нас там найдут, мало не покажется.

Торговли в этот день не было. Ближе к полудню на площади стал появляться

народ, вынужденный присутствовать на казни. Ровно в двенадцать появился

грузовик с солдатами. У кабины в кузове сидели три человека, одетых в

потёртые пальто и поношенные шапки. На груди у каждого красовались

таблички с надписью «партизан».

Грузовик остановился, и осуждённых спустили на землю. Сами они этого

сделать не могли, поскольку руки у них были связаны. Лица были в

кровоподтёках. Да, несладко им пришлось! Приглядевшись, я узнала в двух

из них тех, с кем пришла в город из партизанского отряда. Неужели их

повесят? Надо что-то делать. Людей спасать надо! Вот только, что я могу

сделать против десятка вооруженных солдат? Вот, если бы у меня был

автомат, тогда бы…. Автомата у меня не было. Появилась шальная мысль

выхватить оружие у одного из солдат и расстрелять охрану. Легко подумать,

а вот сделать! Мужчин ввели на помост, откуда-то появилась скамейка, на

которую и поставили осуждённых. Один из моих провожатых, встретившись

со мной взглядом, видимо прочёл решимость в моих глазах, и отрицательно

покачал головой.

Слёзы непроизвольно навернулись на глаза. Тем временем на шеи

приговорённых к смерти надели верёвочные петли. На помост поднялся

офицер и зачитал приговор, суть которого сводилась к тому, что стоящие

перед нами преступники приговорены к смертной казни через повешение за

подрывную деятельность против великой германской нации. Затем он