Четыре сына доктора Марча. Железная роза - Брижит Обер

Мы еще некоторое время катили по пригороду, прежде чем свернули на автостраду. Грубер, выпрямившись, молча сидел и внимательно следил, что происходит вокруг. Я знал, что при малейшем неосторожном движении получу рукояткой по черепу, а моей болевшей голове это было совсем ни к чему. Я прочистил горло:

— Прекрасный денек, не правда ли?

— Послушайте, фон Клаузен, кончайте ваши дурачества.

Я вздохнул. Еще один принимающий меня за Грегора! В памяти у меня всплыла фраза Буало–Нарсежака о том, что в наши дни невозможно использовать в интриге детектива тему близнецов, до такой степени она избита. Увы, Грубер и все эти чокнутые, оспаривавшие друг у друга мою бренную оболочку, придерживались совершенно противоположного мнения. Я сделал еще одну попытку:

— Скажите, майор, а вам не претит подкладывать свою женщину под других?

Он и глазом не повел, даже не соизволил голову повернуть ко мне.

— Вы смешны, фон Клаузен.

Решительно, он старался не выходить из своей излюбленной роли крутого–парня–которого–ничем–не–проймешь. Я привалился головой к стеклу, решив вздремнуть, чтобы восстановить, насколько возможно, силы.

Характерный треск гравия под шинами вырвал меня из полусонного оцепенения. Мы подъехали к небольшому замку восемнадцатого века, стены которого увивал дикий виноград. Я восхищенно присвистнул:

— А вы шикарно устроились, душка Грубер!

Он вытолкнул меня из машины и поволок по аллее, окаймленной цветущими форситиями. На чистом небе сияли мириады звезд. Шофер, эрзац гуманоида, облаченного в серый полиамидный костюм, шел сзади, приставив пистолет мне к затылку. Мы поднялись на крыльцо, и Грубер позвонил. Дверь отворилась почти мгновенно, и я увидел такое знакомое лицо.

Марта оглядела меня, но в глазах ее не отразилось никаких чувств. Сердце у меня бешено заколотилось, и мне пришлось сделать громадное усилие, чтобы не обратиться к ней, не обозвать, не выхаркнуть все те злые слова, что душили меня. Она посторонилась, пропуская нас в просторную комнату со сводчатым потолком и стенами, обшитыми палисандровыми панелями. Богатая и дорогая английская мебель довершала убранство, придавая помещению отпечаток уютной усадьбы. В огромном камине из тесаного камня пылали поленья. Мирная, спокойная обстановка, и я, со связанными руками, распухшим лицом, в грязной, покрытой кровью и пылью одежде, должно быть, выглядел тут совершенно неуместным. Марта обернулась к Груберу:

— Что случилось?

Он схватил резной хрустальный графин и налил себе стакан ледяного оранжада. Я вдруг понял, что подыхаю от жажды.

— Этот кретин чуть не попался в лапы Хольца и Маленуа. У меня не было выбора. Да и вообще, все это так затянулось, что пора уже принимать решение. Нельзя позволять этому мелкому жулику сто лет подряд держать нас за глотку.

— Я могу получить стакан оранжада?

Они повернулись ко мне, точно собаки, готовые вцепиться. Марта вздохнула. Это была ее единственная реакция на меня. Я подумал, что не прошло и недели, как я занимался любовью с этой женщиной. А теперь она вздыхает, когда я говорю, что мне хочется пить… И все–таки она подала мне стакан, и ей пришлось держать его, пока я пил, потому что руки у меня по–прежнему были связаны. Ее пальцы касались моих губ, я чувствовал аромат ее духов, ее волос. Как она могла так обойтись со мной?

Грубер выглядел раздраженным, точно человек, столкнувшийся со страшно невоспитанным, невыносимым ребенком. Оранжад был действительно холодный, и мне стало легче. Я обратился к Марте:

— Я могу сесть или должен умереть стоя?

Грубер молча указал мне на цветастую софу, подошел к Марте и что–то быстро сказал ей по–немецки, но я не понял, потому что говорил он очень тихо. Она покачала головой и закурила сигарету той марки, что курила всегда. Хоть ей она осталась верна…

Грубер, похоже, кого–то ждал. Надо полагать, Зильбермана. «Пусть он поскорей приезжает, чтобы поскорей с этим покончить», — думал я. И как бы во исполнение моего желания под колесами затормозившей машины заскрипел гравий. Шаркающие шаги на крыльце, два властных звонка. Марта открыла дверь. Это действительно был Зильберман в элегантном жатом костюме, с мешочками под глазами и тонкой улыбкой на устах. С наигранной жизнерадостностью он протянул мне руку:

— Дорогой Грегор, как вы себя чувствуете?

— Великолепно! А вы? Ваш оранжад превосходен. Грубер просто образцовый хозяин. Ну а Марта, как всегда, очаровательна.

Его улыбка стала еще шире, он уселся на подлокотник массивного кожаного кресла, поставив рядом палку, и закурил тонкую черную сигарку. Я любовался тем, как он ломает комедию, и ждал, когда он наконец приступит к делу. А он выпустил долгую струю дыма через ноздри, сидя в ракурсе три четверти, очень фотогеничном. Марта и Грубер недвижно стояли, руки за спиной, точно на инспекторском смотру. Зильберман внимательно созерцал меня, ну прямо тебе благожелательный, но вставший в тупик отец.

— И что же мы теперь будем делать?

— Это вы должны мне сказать.

— Ну, ну, Грегор, напротив, это вы должны мне сказать.

— Что?

— Само собой, номер сейфа, в который вы положили список.

Я пожал плечами:

— Вы, надеюсь, догадываетесь, что я сделал копии. И если я погибну, эти копии тотчас лягут на столы главных редакторов всех газет во всем мире. Так что делайте выводы, Зильберман!

— Вот потому мы и не убьем вас, дорогой Грегор. Поверьте, мы основательно обдумали этот вопрос. Есть и другие способы, кроме смерти, не дать вам причинить нам вред.

— Если я исчезну, с копиями произойдет то же самое. Я все предусмотрел, Зильберман. Давайте закончим на этом нелепую встречу, и позвольте, я уйду.

Он учтиво поклонился, его лицо с правильными чертами озарилось доброжелательной улыбкой.

— Вы правы, встреча действительно нелепая. И мы, разумеется, позволим вам уйти.

Я удивленно вскинул голову, не веря ни единому его слову. А он продолжал, цедя слова:

— Но сперва небольшая формальность. Грубер подвергнет вас основательному допросу, а вы, несомненно, знаете, что в наше время существуют столь совершенные методы допроса, что никто не способен устоять перед ними. Ну а после того как вы выложите нам все свои тайны, вам, дорогой Грегор, разумеется, будет предоставлена полная свобода. Ах да, я забыл одну маленькую деталь: после этого вы будете не способны даже повторить таблицу умножения на два, но сейчас при наличии калькуляторов так ли уж необходимо помнить ее?

И он разразился звонким смехом. А поскольку я молчал, он продолжил:

— Вам не приходилось слышать про PZ–сорок? Это производное группы галлюциногенных эргоалкалоидов, синтезированное в Советском Союзе. Когда он еще был Советским, ха–ха–ха! Они там использовали его в своих психушках. На «опасных» больных, вы понимаете меня? Это средство полностью вычищает мозг, и после месяца его приема даже лауреат Нобелевской премии оказывается не способен есть чайной ложечкой. Несомненное преимущество его в том, что внешне человек не меняется. Нарушения происходят только в мозгу. Так что вы получите, как сказал бы Жак Брель, редкостный шанс быть одновременно красивым и глупым, с той лишь разницей, что это будет не на часок, а на всю вашу жизнь. Но ведь никто же не сможет сказать, что вы полностью исчезли, не правда ли?

Марта молчала, уставясь взглядом куда–то в пустоту. Грубер улыбался, такая перспектива была ему явно по душе. Я решил бросить на стол моего джокера:

— Действительно это крайне интересно, мэтр. Но я вижу тут одну крохотную проблему.

— Какую?

— Вы согласны со мной, что нельзя требовать от ягненка, чтобы он превратился в волка, равно как и от гороскопа, чтобы он в точности предсказал ваше будущее?

— К делу, фон Клаузен, к делу, я тороплюсь.

— А дело в том, что я не Грегор фон Клаузен.

Грубер расхохотался. Марта обернулась ко мне с сокрушенным выражением, словно школьная учительница, которой стыдно перед инспектором академии за ответ своего ученика. Зильберман стряхнул пепел с сигарки и вздохнул:

— Вы меня разочаровываете, фон Клаузен.

— Меня зовут Жорж Лион. Грегор — мой брат. Шесть лет назад он погиб в катастрофе. Пытаясь ускользнуть от ваших убийц.

— Дурацкая выдумка. Почему бы вам не выдать себя за Зорро? Грубер, отведите этого господина в подвал.

Взбешенный, я вскочил на ноги.

— Да послушайте, вы! Я не Грегор. Я — банковский грабитель.

— Да, нам это уже известно. Вы дивно переквалифицировались.

— Я не Грегор! Если бы я был Грегор, я шантажировал бы вас, а если бы я вас шантажировал, неужто я стал бы грабить банки, чтобы добыть денег?

— Существуют люди исключительно алчные. Ладно, Грубер, уведите его, он утомляет меня. Кстати, вам привет от профессора Маркус…