Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Чуточку вспученные обои с буколическими сценками: пастухи в фигурно изогнутых шляпах играют на толстых свирелях, их подруги в кринолинах гоняют посохами розовых, с бантиками, овечек. В ядовито-изумрудной траве таятся невероятных размеров кузнечики, муравьи и бабочки.

На полу перед кроватью с бархатным балдахином — женское тело. Неподвижное. Кровь уже свернулась. Бледное вывернутое горло, кровавые пузыри. Тонкие руки в багровых каплях. Заляпанный алыми кляксами шёлк пеньюара.

В застывшем воздухе вьётся белёсая морось. Снега становится больше, в комнате поднимается настоящая метель.

Ася смотрит на носки своих сапог, которые на глазах погружаются в мутную жижу из снега и грязи. Паркетный пол быстро затягивается лужами, вода поднимается, всё начинает плыть, дрожать, качаться на волнах. Жижа поднимается до щиколоток.

Ася не в силах двинуться. Лёд сковывает тело.

Пуфы и козетки кверху ножками дрейфуют по тёмной воде к окну. Занавески продолжают неспешно колыхаться. Бесшумно обваливается балдахин и резво плывёт к водовороту у секретера. Трубочками сворачиваются обои — кузнечики, муравьи жуки, стрекоча и шипя, спрыгивают со стен и плывут, поблёскивая матовыми спинами, к окну. Траурные бабочки «Мёртвая голова» порхают в снежной пелене.

Вода доходит до бёдер.

Труп женщины медленно поднимается. Как гигантская марионетка, мертвяк движется к Асе. Глаза закрыты, но неплотно, белые полоски белков просвечивают под ресницами. Лицо тонкое, горбоносое, сросшиеся брови, гладкая причёска. Влажно сверкают ленты кишок, текущие из вскрытого живота.

Ася парализована, она не может даже крикнуть. И двинуться. Она только смотрит. Жгучие слёзы заволакивают глаза, Ася рефлекторно моргает и видит перед собой вместо трупа в белом пеньюаре золочёную статую пастушки с отбитыми, как у Венеры Милосской, руками.

Вода поднимается уже до пояса. Секретер с треском роняет полированную крышку-пасть. Из его чрева выплывает флотилия бумажных сокровищ — дневники, книги, тетрадки, листочки, клочки, черновики.

На листочках — абрисы лица, очень знакомого. Летящие чёткие линии, прихотливые обрывы, таинственные пятна и завитки… Реденькие волосики. Тухлые глаза. Нитка шрама на переносье. Гадкая ухмылка, которая снилась ей годами.

Ася снова моргает. И слышит голос, мгновенно взрывающий мозг:

— Иди сюда, сучка… Давай… Испугалась?

По периметру ненавистной козлиной морды шевелятся щупальца и жвала.

— Ну ты, сука, совсем разленилась. Чё мать сказала бы, а? Подумала своей башкой? Чё встала, бля?

…И тогда Ася опускается в небывалую тёмную воду с головой…

Олег выбегает в коридор. Дверь штабного номера по периметру светится голубым светом. За ней что-то плещется. Он хватается за ручку и, получив ощутимый электрический удар, с криком отскакивает.

— Ася! — кричит он.

В соседних номерах раздаются голоса, кто-то выглядывает в коридор, но тут же, как улитка, втягивается внутрь своей комнаты.

Ростислав суетится рядом, шамкает беззубым ртом. Внезапно сильно отталкивает Олега и берётся за ручку…

— Не… — хрипит Олег и видит, как сияние послушно угасает и дверь распахивается.

А за ней…

…Двор его детства. Вокруг никого. Ни прохожих, ни машин, ни бабушки. Лишь угадываются вокруг силуэты домов. И в этой темноте, где-то далеко, слышится шум идущей на полной скорости машины. Большой машины. Большой и злой маши-и-и-ны-ы-ы! А-а-а-а! По-мо-о… Ма-а-а…

В комбинезоне так жарко, так неудобно, мамочка, мои ножки устали… Мне ведь не убежать, не убежать, не убежа-а-ать!!..

…Фары… Олежек бежит, увязая в снегу, но узкие лучи преследуют его, жуткая машина всё ближе, она ревёт, как дикий зверь, и… Мамамамамамама…

…Удар! Олежек, жалобно крича, падает под колёса. Железная птица с капота вонзает клюв ему в темя. Кровь застывает в жилах. Тишина. Тело немеет. Его окружает тьма. Одновременно и безбрежная, и конечная.

…Он ничего не чувствует, ничего не понимает. Он теперь никто — без прошлого и настоящего, без имени, без тела. Только разум, нет, быстро распадающийся скелет разума. Косточки, как сахар, растворяются во тьме одна за другой. Самолёты, проекты, девочки, отели, кольца, туфли, костюмы, биржа, визы, мобилы… Университет. Школа… Ма… Ма… Бабуш… ка… Па-поч-ка… А-а-а… Каранд… Котик какой… Не ложися… На б-бо… Ка… А-вва… Э-э… Ауа… А-а-эу… Е-ау… Ауе… Е-жай…Ёл-ка… Сне-ег… Кругл…Шарр?.. И вдруг вспыхнуло, озарило золотом, теплом, чудовищным счастьем: ночь, лес, берёзки, он прижимает Асю к стволу, целует… Её сияющие глаза, растрепанные, пахнущие андоррским яблоком волосы, податливые сладкие губы… Сбивчивый шёпот: «Представляешь, я шапку потеряла…»

Ася!!!

— Не кричи… Я здесь.

Олег открыл глаза. Он сидел в тусклом коридоре гостиницы, напротив дьявольского штабного номера. Рядом, уткнувшись в его плечо, сидела Ася в мокром насквозь пальто.

Глава 28. ЖЖ. Записки записного краеведа. 10 января

«…Проклятый четвёртый нумер плавал в голубом дыму. Люстра по кругу качалась под потолком, роняя лопающиеся стеклянные подвески мне под ноги… Что-то капнуло на руку… Ещё… Знакомый запах бойни. Посреди номера на полу лежала бедная девочка… Она была в глубоком обмороке. Я попытался поднять её. Не смог… Кое-как выволок тело за порог.

Коршунов бился в припадке падучей. Бедняга ничего не соображал, с губ его ползла розовая пена…

И тут сзади послышался такой родной голос…

— Слава!..

Я обернулся.

— Аня?..

Посреди нумера стояла она. Моя милая Аня. В том же гороховом халате, в котором и умерла, и который я своими руками сжёг во дворе нашей дачи… Вместе с памятным костылём.

— Иди ко мне…

Я шагнул раз. И ещё. И ещё… Мозг перестал контролировать тело. В другой Вселенной, невообразимо далеко, клацнула дверь за моей спиной.

Анечка протянула ко мне дрожащую руку. По лицу её струились слезы.

— Почему ты бросил меня, Слава?.. Мне так холодно… Так одиноко…

Волосы встали у меня дыбом.

И в следующий миг исчез свет. Именно так — не выключился, не погас, а исчез. Только расчерченное на четыре квадрата белое окно зависло в душной темноте… Я то ли всхлипнул, то ли закричал… И всё опять вернулось.

Но как!

Я очутился в полутёмной зале — на столе трепетали огоньки свечей, снаружи, за окнами, одетыми в кружевные занавески, посвистывала метель. Слева от меня, у откинутой крышки секретера, сидела на венском стуле девушка, укутанная в пуховый платок поверх белоснежного шелкового пеньюара.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});