Юмористические рассказы - Стивен Ликок

Старая технология - какою она была прежде, сорок лет назад, отличалась необычайной простотой. Прачка имела обыкновение приходить ко мне и забирать мою рубашку и мой воротничок, а пока она стирала их, я носил другую рубашку и другой воротничок. Когда она возвращалась, мы совершали обмен. Одна рубашка всегда была у нее, другая - у меня. В те времена приличный молодой человек нуждался всего в двух рубашках.

Эта бедная прачка была безнадежно наивна: она никогда не рвала и не портила рубашек. Так, например, ей и в голову не приходило отодрать от нее зубами лоскут. И после стирки рубашки становились еще мягче и лучше, чем прежде. Она ни разу не додумалась оторвать хотя бы один рукав. А если во время стирки от рубашки отлетала пуговица, она смиренно пришивала ее на прежнее место.

Гладя рубашку, эта простодушная женщина ни разу не додумалась спалить ее, оставив коричневое пятно на самом видном месте. У нее не хватало воображения. Другими словами, наша техника была тогда на ранней стадии развития.

Мне никогда не приходилось непосредственно наблюдать за производственными процессами Объединенной Прачечной Компании, располагающей новейшим оборудованием, но я легко могу себе представить, что там происходит после получения очередной партии белья.

Прежде всего рубашки сортируются, а затем поступают к специалисту, который мгновенно опрыскивает их серной кислотой. Затем их направляют в красильное отделение и погружают в желтый раствор. Отсюда рубашки переходят в пулеметный цех, где в них простреливают дырки, а затем - с помощью механического транспортера - перебрасываются в особое помещение, где у них гидравлическим способом отрывают рукава. После этого рубашки кладут под колоссальный пресс, который делает их абсолютно плоскими и приводит в такое состояние, что пуговицы могут быть немедленно вырваны с корнем, одним мановением руки опытного пуговицеотдирателя.

Этот последний процесс производится исключительно вручную и, как мне сообщили, оплачивается очень высоко. Квалифицированный пуговицеотдиратель, способный определить наивысшую точку сопротивления материала, зарабатывает до пятидесяти долларов в день. Правда, эта работа чрезвычайно изнурительна, ибо предполагается, что ни одна пуговица не должна ускользнуть от его зоркого глаза. В последнее время крупные прачечные применяют новейшие химические средства, как, например, иприт, слезоточивые бомбы и осветительные снаряды.

Воротнички, насколько я понимаю, подвергаются аналогичной обработке, но процесс видоизменяется в зависимости от того, какова конечная его цель Полное Расщепление Концов или Создание Боковых Разрывов. Разумеется, основным принципом деятельности любой первоклассной прачечной является забота о том, чтобы ни одна рубашка и ни один воротничок не попадали туда вторично. Если же это все-таки происходит, вещь немедленно направляется в Отдел Окончательного Уничтожения, где под нее подводят пироксилин, который разносит ее на шесть частей. После этого к ним прикрепляют ярлык "Повреждено" и на следующее утро отсылают владельцу в специальной машине и в сопровождении особого служителя.

Если бы наша бедная прачка держала у себя пулемет и хоть немного динамита, она могла бы неслыханно разбогатеть. Но она не знала об их существовании. В доброе старое время прачка брала за стирку рубашек по десять двенадцатых цента за штуку, то есть по десять центов за дюжину. Лучшие прачечные - те самые, которые не допускают никакого вторжения в свои конторы и отсылают белье под охраной вооруженного стража, - берут теперь за стирку рубашки один доллар, а при льготном тарифе - двенадцать долларов за дюжину.

При таких расценках заработок прачки возрос бы в сто двадцать раз. Право же, она сберегала нам по пятьдесят долларов в год. Знай она все это, она бы учредила компанию и дивиденды посыпались бы на ее членов, как орехи.

Теперь, задумываясь над этим, я вижу, что она сберегала нам значительно больше. Имея дело с нынешними прачечными, вы можете надевать рубашку только дважды, причем каждый раз не более чем на один день. После этого ее взрывают. А ведь новая стоит четыре доллара. Прежде рубашка носилась до тех пор, пока человек не "вырастал" из нее. Годам к тридцати он с удовлетворением убеждался, что уже "вырос" из своей рубашки. Тогда ему приходилось истратить семьдесят пять центов на новую, и уж эта честно служила ему до самой смерти.

Если бы какая-нибудь бедная женщина догадалась подобрать одну из таких рубашек и откусить от нее воротничок, она могла бы основать крупное предприятие.

Но это еще не все. Если в доброе старое время вам хотелось высказать своей прачке какую-нибудь претензию, вы могли выложить ей все, что думали. Она была здесь перед вами. И, выслушав вас, она со слезами удалялась в свою лачугу, где читала Библию и пила джин.

Теперь же, если вам надо обратиться с какой-нибудь претензией в Объединенную Прачечную Компанию, вы не можете найти ее. А жаловаться шоферу в ливрее нет никакого толку: он никогда в жизни не видел приличной рубашки.

Обращаться в контору тоже не имеет смысла. Вы найдете там лишь множество девиц, укрывающихся за чугунной решеткой. Они и в глаза не видели вашей рубашку. Не спрашивайте их о ней. Днем они работают в конторе, а по вечерам слушают популярные лекции о современной драме. Они не поняли бы, что перед ними мужская рубашка, если бы даже увидели ее.

Писать Объединенной Компании тоже бесполезно. Я говорю это с полным основанием, ибо уже делал попытку обратиться к одной из таких компаний с письменной жалобой и убедился в абсолютной бесполезности этого. Вот письмо, которое я написал:

В правление Универсальной Объединенной

Прачечной Компании

Милостивые государи!

Очень прошу вас - постарайтесь немного бережнее обращаться с моей рубашкой. Я имею в виду розовую. Мне кажется, что в последний раз вы положили на воротничок чуть больше крахмала, чем предполагали, и все слиплось.

С совершенным почтением...

Вместо ответа я получил следующее извещение:

Уважаемый сэр!

Папка 110615. Отдел 0412. Получено февраля 19, 9.26. Прочитано марта 19, 8.23. Подшито к делу апреля 19, 4.01. Отправлено мая 19, 2.00.

Нижеследующим извещаем, что ваше заявление будет представлено на рассмотрение очередного общего собрания акционеров. Впредь будьте любезны указывать номер папки, отдел, адрес, возраст и род занятий. Никакие жалобы за подписью или в устной форме не принимаются.

С уважением

№ 0016.

После этого я почувствовал, что продолжать переписку безнадежно. Однако у меня остается еще одна возможность. Вдруг на моем жизненном пути встретится какая-нибудь красивая богатая женщина и вдруг ее муж сбежит от нее, а она останется одна, без всяких средств к существованию, и будет горько плакать и пить джин. И тогда появлюсь я, встану на пороге и скажу:

- Осушите ваши слезы, мой дорогой, мой бесценный друг. Для вас еще не все потеряно - вы будете стирать мои рубашки.

ЧИТАЮЩАЯ ПУБЛИКА

Исследование о книжном магазине

- Желаете посмотреть книги? Пожалуйста, сэр! - сказал он. Потирая руки, с самым учтивым видом он направил на меня сквозь очки острый взгляд.

- Вон там, в углу налево, вы можете отыскать кое-что интересное, продолжал он. - У нас имеется целая серия "Библиотеки универсальных знаний от Аристотеля до Артура Бальфура*" - семнадцать центов за штуку. Или, может быть, вы желаете посмотреть "Пантеон почивших писателей" - по десять центов? Мистер Спэрроу! - крикнул он. - Покажите джентльмену наши новые издания классиков - десятицентовую серию.

______________

* Артур Бальфур (1848 - 1930) - английский государственный деятель и дипломат, один из лидеров партии консерваторов, с 1902 по 1905 гг. премьер-министр Великобритании. Бальфур опубликовал несколько трактатов философского характера.

Он подозвал продавца и забыл обо мне.

Иначе говоря, он понял, кто я. Совершенно незачем было мне покупать себе на Бродвее зеленую фетровую шляпу и спортивный галстук в горошек, каждая горошина величиной с пятицентовую монетку. Эти скромные украшения не могли скрыть души, таящейся за ними. Я был профессором, и он это знал, или, вероятно, в силу профессиональной привычки, сумел определить это в одно мгновение.

Владелец крупнейшего в округе книжного магазина умеет различать клиентов. И он, конечно, знал, что я, профессор, не представляю для него особого интереса. Я заглянул в этот магазин так, как вообще профессора заглядывают в книжные магазины, точь-в-точь как оса заглядывает в открытую банку с вареньем. Он знал, что я пробуду здесь часа два, буду мешать всем и в конце концов куплю какое-нибудь дешевое издание: "Диалоги" Платона, или "Прозаические произведения" Джона Мильтона, или "Опыт о человеческом разуме" Локка, или еще какую-нибудь чепуху в этом роде.

Что же касается настоящего вкуса к литературе - способности оценить только что вышедший двухдолларовый роман в красочной весенней обложке с изображением на фронтисписе пары, танцующей танго, - то его у меня не было, и он это прекрасно знал.