Флаг миноносца - Юлий Анненков

В последующие дни стреляли мало. На фронте наступило затишье. Противник методически, каждый час бросал несколько снарядов и этим ограничивался. Неизвестно чем было вызвано затишье, - то ли немцы перебросили свои силы на другой участок, то ли на них подействовала погода.

Внезапно начался снегопад. Снег шел сутки, потом ударил мороз. Непривычно засияли склоны гор. Под снежным покровом скрылись рытвины и воронки. Снег лежал на ветках, на перекрытиях блиндажей, на кузовах и кабинах машин. Он сверкал так, что было больно смотреть. На фоне этой искрящейся белизны резко выделялись черные шинели и ватные телогрейки. Впору надевать белые маскхалаты. Но где их взять? Все полагали, что этот внезапный приход зимы - не что иное, как предвестник близкой весны. "Последняя контратака!" - говорил Косотруб.

2. ВОЗВРАЩЕНИЕ

В полку ломали головы над причиной взрыва снарядов на спарках. Высказывались различные точки зрения, разнообразные догадки, самые невероятные предположения. Николаев предложил разобрать один снаряд, но Арсеньев не разрешил, так как это категорически запрещалось "Наставлением реактивной артиллерии".

В это время Андрей Земсков возвращался из госпиталя. Ему бы полагалось пробыть там еще не меньше месяца, но разведчику не терпелось попасть поскорее в часть. Он выписывался в один день с Литинским. Земсков уже не пытался скрыть от себя самого желание поскорее увидеть Людмилу. После длинного ночного разговора с Мариной и последующего весьма краткого разговора с Литинским старший лейтенант обрел свою обычную ясность и уверенное спокойствие. Тщательно припоминая все встречи и разговоры с Людмилой, Земсков пришел к выводу:

- Я - безнадежный болван! Как я до сих пор не мог понять ее отношения ко мне?

Теперь он приставал к Литинскому с расспросами о Людмиле, но Семен давно ему сказал все, что он знал и думал о девушке. Добавить больше было нечего.

В день выписки Земсков пошел попрощаться с Мариной. У себя дома, без медицинского халата, она выглядела совсем юной и вовсе не такой строгой, какой все считали ее в госпитале.

Марина жила на частной квартире у пожилой женщины Анфисы Никитичны вольнонаемной сестры. Та очень удивилась, когда Земсков попросил провести его к доктору Шараповой. За те три месяца, что доктор Шарапова прожила в доме Анфисы Никитичны, это был первый посетитель, не считая Константина Константиновича. Но еще больше удивилась почтенная хозяйка, увидев Марину, выбежавшую навстречу гостю в коротеньком домашнем платьице. Марина потащила Земскова к себе в комнату, захлопотала, забегала. Откуда-то появились соевые конфеты в бумажках и даже полбутылки грузинского вина.

- Какой вы красивый в форме! - откровенно восхитилась Марина, когда они уселись за стол. - Вы и в бумазейном халате мне нравились, а теперь... - Она притворно озабоченно покачала головой, и оба рассмеялись. Им было очень легко друг с другом именно потому, что оба они знали: ничего, кроме простой и понятной дружбы, быть между ними не может.

Вскоре пришел полковник Шарапов. Константину Константиновичу не часто приходилось видеть Марину. Сначала он заметно огорчился, застав у дочери постороннего человека, но скоро завязался оживленный общий разговор.

- Имейте в виду, товарищ старший лейтенант, - сказал Шарапов, - вы мой должник. Носить бы вам еще месяц госпитальный халат, если бы не моя слабость и ходатайство дочери. Так и быть - беру грех на душу. Только смотрите: не очень много прыгайте по горам первое время!

В присутствии отца Марина казалась девочкой. Земсков любовался ими обоими: "Хорошие люди!" В отношениях отца и дочери не было слезливой сентиментальности или того показного обожания, которое, как правило, скрывает глубокие семейные неурядицы, припрятанные от чужого глаза. Но достаточно было увидеть, какой радостью и гордостью засветилось лицо девушки, когда вошел Шарапов, чтобы безошибочно определить: не легко будет постороннему мужчине завоевать такую власть над нею.

Накинув на плечи шинель, Марина вышла проводить Земскова до калитки.

- Прощаемся? - сказала она. - Смотрите, Андрей, поберегите себя первое время. Ей-богу, жалею, что выпустила вас с палкой.

Земсков прислонил к забору бамбуковую трость, с которой он все еще не расставался:

- До свидания, мой хороший доктор! От всей души желаю вам найти того, для кого вы были надежной душой.

Впервые он снова вернулся к тому разговору, который едва не повернул их судьбы в общее русло.

Марина положила руки на плечи Земскова и, чуть приподнявшись на носках, поцеловала его в щеку:

- Только если встретите моего любимого, не говорите ему. Ладно? - Она рассмеялась. Земсков крепко, как мужчине, пожал ей руку и зашагал прочь.

- А палка, палка! - крикнула ему вслед Марина.

Он обернулся:

- Ну, раз забыл - значит не нужна. До свидания, Марина!

По пути в штаб армии Земсков не переставал думать о Марине. Мысленно он сравнивал ее с той, другой, которую увидит через сутки. Разные девушки, ничем не похожие друг на друга, а есть в них одна черта, общая для обеих. Он задумался, подбирая подходящее слово. Чувство долга, честность, искренность, глубокая вера в победу - все эти качества выражались для Земскова одним словом - верность.

В штабе армии все были в погонах. Земсков еще в госпитале узнал о введении новых знаков различия. Вместе с погонами возродилось и слово "офицер". Оно прижилось очень быстро, а погоны приросли к плечам, будто не исчезали на четверть века из обихода русских вооруженных сил.

Первый знакомый человек, которого Земсков увидел в штабе армии, был генерал Поливанов. Подполковник с черными усиками, сопровождавший генерала, указал ему на Земскова:

- Вот тот офицер из полка Арсеньева!

Генерал тут же направился навстречу Земскову:

- Поздравляю, гвардии капитан! Только что попалась твоя фамилия в приказе по фронту. Как у вас там в полку?

Земсков смутился, будто он по собственной вине провел столько времени не на передовой, а в госпитале.

- Как? С тех самых пор? - удивился генерал. - Ну, а орден получил уже?

Земсков понятия не имел о том, что Поливанов, после успешной операции у разъезда Гойтх, представил к наградам через свою дивизию нескольких моряков, в том числе Николаева и Земскова.

Земсков поблагодарил генерала и пошел дальше. Он встретил немало знакомых из числа офицеров штаба и из частей, которые морской полк поддерживал огнем. Член Военного совета армии без лишних слов вручил Земскову орден Отечественной войны I степени, который уже неделю лежал в наградном отделе. Только сегодня его собирались отправить в госпиталь вместе с наградами для других раненых. Потом Земсков зашел в строевой отдел, где получил выписку из приказа о присвоении ему звания капитана. Закончив свои дела, он уже собирался идти на контрольно-пропускной пункт искать попутную машину, когда наткнулся на капитана с артсклада опергруппы генерала Назаренко.

Капитан интендантской службы Сивец относился к числу тех людей, которые любят восхищаться другими, но никогда не пытаются быть хоть чем-нибудь похожими на предмет своего восхищения. Слабостью капитана Сивец была разведка. Он знал всех знаменитых разведчиков фронта, собирал в красную папочку вырезки из газеты "За Родину!", где говорилось о подвигах разведчиков. Но если бы самого капитана Сивец назначили не в разведку, а даже в стрелковую роту, он счел бы это величайшим несчастьем для себя.

При встрече с Земсковым Сивец никогда не упускал случая разузнать о "новых эпизодах". Иногда ему это удавалось, но часто ли могут встретиться разведчик, проводящий большую часть времени на передовой, и капитан интендантской службы - командир транспортной роты артсклада?

На этот раз Сивец не поинтересовался новыми подвигами разведчиков.

- Что, у вас в полку не было никаких неприятностей? Все нормально? с плохо скрытой тревогой спросил он Земскова.

Земсков, конечно, ничего не знал, а Сивец не хотел сказать, какие неприятности он имел в виду. Только в военторговской столовой, после стопки водки, Сивец с деланым безразличием рассказал о том, что недели две назад он застрял на Кабардинском перевале с грузом реактивных снарядов. Снаряды, как ни странно, Сивец вез не на передовую, а с передовой, из полка Могилевского. Несколько часов Сивец безуспешно пытался вытащить из грязи свои машины. Жерди, уложенные прямо в раскисший грунт, разъехались под колесами и тяжело груженные "зисы" сели по дифер. В это время со стороны Геленджика показалась колонна. Ее вел подполковник Будаков. Он возвращался из Сочи с новыми машинами для полка. Как выяснилось, Будаков должен был попутно получить снаряды, но на артсклад он опоздал на целые сутки, видимо, по своей вине. Начальник склада отдал снаряды другой части, а подвоза пока не предвиделось. Будаков понимал, что Арсеньев не поблагодарит его за это, но задерживаться больше не мог, и вот случай нежданно-негаданно послал ему целую партию снарядов, да еще на полдороге от полка.