Эпидемия (СИ) - Темир Руслан

Марк выслушал и даже забыл, о чем хотел спросить. Понял, что этот мулат хлебнул в своей жизни лиха, и при этом из него так и хлестал оптимизм и вкус к жизни. Хотя это могла быть просто маска, за которой он прятал свою боль.

Молча качались на качелях, скрип несмазанных подшипников отражался от домов и многократно проносился по двору.

— А к чему ты это спросил? — Прервал молчание Джавид.

— Я раньше нормальный был. Как все. Сестра была, близнец. Мира… — Марк сделал долгую паузу. — Её изнасиловали и убили. Долгая история, я так вкратце. Мы с ней, как одно целое были. Больше ни у кого такого родства не видел. Без нее как будто меня не стало. Я знал, кто это сделал. Нашел его, даже их. И убил. Меня в лечебницу закрыли. Мать не выдержала, отец тоже ее долго не пережил. Четыре года по больницам, толком не помню, что там было, постоянно под препаратами. Затем меня братья домой забрали. Не знаю, как им удалось. Герман, у которого сейчас были, свою квартиру переделал и меня там поселил, а в эту, — указал кивком в сторону многоэтажки, — переехал. Год я сам прожил, братья ухаживали, приезжали каждый день, следили, даже на поправку пошел. Потом с ним что-то стало, не знаю, что точно, и на какое-то время один остался. Без лекарств вообще плохо становилось. Маниакально-депрессивный синдром.

— Ты не буйный? — Перебил Джавид. — Ночью не завалишь?

— Теперь вроде нет, раньше мог бы. Из квартиры меня младший брат — Альберт, забрал. В больницу отвез. Не лечебницу для осужденных, а нормальную. Пока в квартире был, меня накрывало, руки себе изрезал. А в больнице было хорошо. Там врач был, не знаю, знакомый отца какой-то. Он препарат дал, те таблетки что в рюкзаке. От них намного легче. Нет этой агрессии сумасшедшей, мысли ровные. Соображаю нормально. Давно такого не было. Я сейчас больше, чем за последние пять лет, сказал.

— Жесть. Думал, у меня жизнь паршивая. Не удивительно, что с башкой нелады. Я бы, наверное, вообще не пережил бы такое. Так ты прямо в больничке все застал?

— Да. Перестали обход делать. Еду не приносили. Решил проверить, что да как. Вышел из палаты, а там пусто. Лечащего врача нашел уже мертвым. И пошел по городу, хотел домой дойти. Не знал, что случилось. Думал — окончательно с ума сошел, и все это мерещиться. Казалось, что один остался во всем мире, и он принадлежит мне.

— Да ты прямо Джимми из «двадцать восемь дней спустя»[27]. Теперь понятно, почему так ломанулся тогда в «Атриуме». Ты это, если из-за брата хочешь выговориться — я послушаю. Только представить себе могу, каково это.

— Знаешь, — Марк глубоко вдохнул. — Понимаю, что это брат, мне должно быть больно и горько, но почти ничего не чувствую. Может из-за лекарств, может из-за болезни. Но внутри вообще эмоциональный штиль, тишина полная. Может, это неправильно, и потом будет больно и стыдно, но это так. Как-то все равно, что с миром случилось. Я даже физической боли почти не чувствую.

— Да, видел, когда перевязку делали, ты и глазом не повел. Ну смотри сам, если что, всегда знай, что я могу выслушать. Оно же как, сейчас штиль, а потом, как накроет.

— Да мне и сказать нечего. Говорю же, давно столько не разговаривал. Не знаю, почему сейчас так. — Марк оттолкнулся ногами от земли и еще сильнее раскачался на качели.

— Что дальше делать будем?

— Вообще без понятия. Запасы таблеток бы пополнил, пугает мысль, что со мной станет, когда они кончатся.

— Это понятно, а вообще, в глобальном плане? Мы же теперь как в Фоллауте[28]. Продумать все надо — как выживать, где обосноваться. Сейчас же все, амба всему. Свет уже частично вырубился. Еда пропадает. Надо что-то думать, а то через пару недель вообще тяжко будет. — Джавид задумчиво осмотрелся по сторонам.

— Да все равно. Я вообще не знаю, что дальше и мне без разницы. Умрем, так умрем.

— Не, чувак, тут ты не прав. На нас теперь ответственность. Кто человечество возрождать будет? Остались в живых крохи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А зачем его возрождать? Человек — мерзкое создание, вдруг, это произошло специально. Природа избавилась от болезни, а ты возрождать собрался.

— Понимаю, что у тебя нет поводов любить людей, но поверь мне, не все такие. Есть и хорошие, добрые и отзывчивые. В жизни много моментов, ради которых стоит попытаться все вернуть. Мы еще молодые, у нас все впереди. Я вот люблю жизнь, и умирать не собираюсь, и тебе не дам. Ты первый мой друг за всю жизнь, ни с кем почти даже поболтать не мог. Привычка с детства, шарахался от всех. Когда это все началось, даже обрадовался, мол, по заслугам все получили. Потом, когда осознал, тыдно стало. Может нас специально судьба свела, что бы друг друга чему-то научили.

Судьбы не существует, мы просто плывем по течению времени, а жизнь — это череда событий и совпадений. — Сказал Марк, откопав в памяти избитую цитату.

— Ты прямо пацанский паблик из «Вконтакте». А если серьезно, надо дергать из Москвы, это точно. Тут в сентябре уже прохладно, а в ноябре всё — зима. Оставаться вообще не вариант, и не держит здесь ничего. Погнали на юг, к морю. Всю жизнь мечтал море увидеть. Вон в Турцию, например, в Кемер. Там зимы вообще нет. Как в «Достучаться до Небес»: «пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно. О закате, который они видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь. И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты? Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море. Там наверху тебя окрестят лохом.»[29]

— Да поехали, мне все равно.

— Отлично! Сейчас помародерим, тачку поменяем, на этой колымаге, — Джавид кивнул в сторону ВАЗ-21099, которую они нашли брошенной в центре Москвы, когда искали на чем добраться до квартиры, — далеко не уедешь. И покатим. А еще за таблетками тебе заедем. Ух, я прямо весь в предвкушении!

Москва

17.49 по московскому времени.

— Шикарно! — Сказал Джавид, поглаживая руками руль Ламборгини. — Вот это тачка! Всю жизнь о такой мечтал, а теперь могу выбрать вообще любую машину в мире!

Марк посмотрел на товарища, и пожал плечами. Ему абсолютно безразлично, на чем передвигаться, а приземистый и яркий спорткар, наоборот, вызывал раздражение.

— Сколько она ест?

— Да пофиг, сейчас на заправках тысячи тонн горючки, хоть танк заправляй. Ты что вообще никогда не мечтал покататься на таком звере? — Джавид с упоением гладил парприз[30].

— Нет, никогда. Сейчас мне, как ты сказал, «пофиг», а раньше я любил более практичные машины. Экономичные, вместительные удобные. Сюда же залазить не удобно. — Марк указал на поднятую дверь авто и сидение, посадка требовала изогнуться и залазить, как собака в будку. — Я вообще водить не умею, у меня даже прав нет.

— Вот ты даешь, ты как по Москве передвигался?

— Метро, маршрутки изредка такси.

— Так вы же это, не из бедной семьи. Вон, хата какая, пятикомнатная в новом доме, ремонт хороший

— Не бедствовали. Отец был хирургом, доктором медицинских наук, нас с детства учил, что роскошь и пафос, это мусор, который лежит под ногами скромности.

— Ты опять цитатами разговариваешь.

— А ты ходячая энциклопедия поп-культуры. — Парировал Марк. — Это слова отца, он был скромным и трудолюбивым человеком, очень часто делал операции бесплатно, тем кто не мог себе позволить их оплатить. Нас учил жить так же.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Хороший человек, сейчас это редкость. По поводу энциклопедии — кино, игры, книги и музыка, мои единственные друзья. Постоянно зависал в кинотеатрах, компьютерных клубах и библиотеках. Это единственное, что отвлекало от дерьма, происходящего в жизни.