Дочь орла - Джудит Тарр

— Женщина не может быть королем, — сказала она. — Так Бог устроил мир.

— Почему?

— Женщина слаба, — ответила Аспасия. — Она не может биться в сражениях, как мужчина. Она не может править, как мужчина, силой своего присутствия.

— Это все не так, — возразила София. — Мама все время правит. Она не сражается, но ей и не нужно. У нее есть солдаты для этого.

— Король должен сражаться сам.

София нахмурилась.

— Значит, король — это тот, кто просто сражается на войне?

Если этот ребенок когда-нибудь освоит искусство диалектики, с ней вообще не совладать.

— Мужчины правят, — сказала Аспасия. — Женщины им помогают. Так их создал Бог.

— Это тебе Бог сказал? — спросила София.

— Бог сказал епископам, епископы говорят нам. Мы должны поступать так, как они говорят.

— Почему?

— Потому, что иначе нас накажут.

— Боже мой, — говорила Аспасия, оказавшись, наконец, в теплой гавани постели Исмаила. — Эта девчонка ангела доведет до убийства.

— Она на редкость хорошо управляется с логикой, — заметил он.

Аспасия тяжело вздохнула.

— Да, это логика. И весьма неприятного свойства. Она не признает авторитетов, кроме себя. И все получается ужасающе правильно. Если король — это только солдат, а у женщины мозги не хуже мужских, то почему женщина не может быть королем? Женщина может, и она прекрасно это знает: они бывают правительницами в отсутствие мужа, регентшами при малолетних сыновьях и даже самовластными царицами, как было несколько раз у нас в Византии.

— Значит, ты согласна с ней?

— Не то чтобы я согласна, — ответила Аспасия. — Мне просто нечего возразить. В более совершенном мире, в более совершенном государстве она, наверное, могла бы стать правящей королевой. Но здесь народ никогда не допустит этого. Они хотят, им нужен король-мужчина.

— Вот какой у тебя довод, — сказал Исмаил. — Не логика, а необходимость.

Аспасия оперлась на локоть, сердито глядя на него.

— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что женщины — разумные существа?

— Некоторые, — сказал он. Для сына Пророка это было самоотверженное признание.

Аспасия вовсе не склонна была проявить снисхождение:

— У большинства мужчин мозгов не больше, чем у мухи. Они просто большие. Быки.

Он поднял брови:

— В самом деле?

— Ну, не все. Большинство. А большинство женщин — идиотки. И София, окаянный ребенок, это знает. И что только мы будем с ней делать?

— Я думал, что она отправится в Гандерсхайм и станет там настоятельницей. Там ей будет где приложить свои силы. Она будет по положению равна епископу и сможет хозяйничать в собственном доме.

— Помоги Господь этому дому! — воскликнула Аспасия. Она помолчала. — Да, этого хочет ее мать. Не скажу, что я против. В Гандерсхайме не живут затворницами. Она сможет жить так, как захочет. Не знаю, правда, хорошо ли это…

— Время покажет, — сказал Исмаил.

— Думаю, надо помолиться за это, — произнесла Аспасия.

После Рождества Аспасия вернулась во Фрауенвальд. Исмаил задержался ненадолго, убедился, что с Феофано все в порядке, и тоже приехал в дом Аспасии. Во Фрауенвальде к нему уже привыкли и перестали называть дьяволом.

Когда прошла зима и весна принесла новую зелень, Рольф принялся за работу, заканчивая резьбу над дверью, Уже были вырезаны женщина на муле и пахарь с быками, и дуб, осенявший их своей тенью, и ячмень, росший у них под ногами. Теперь к их компании добавились еще двое: лошадь и всадник. Стройная, похожая на оленя, лошадь изящно изгибала шею, а всадник был горбонос и носил тюрбан. Он был вылитый Исмаил.

В преддверии лета Аспасия покинула свой дом и своих людей и отправилась служить своей императрице. Снова собирался высший совет, был заключен и скреплен печатями еще один договор: на сей раз с Лотаром, королем франков, который размышлял всю зиму и решил, что король не должен скрещивать меча с королем. Он прибыл к Оттону собственной персоной, пожертвовав своей гордостью, и предложил решение. Оттон получил Лотарингию без всяких споров. Лотар заручился поддержкой Оттона против всех и всяческих врагов Франции.

Оттона такой договор вполне устраивал. Он получал лучшую часть и знал это.

Он повел себя очень разумно. Он не стал требовать большего и был безукоризненно вежлив с королем франков. Аспасия так гордилась им, как будто сама его воспитала.

Лотар отправился восвояси, может быть, без ликования, но и без неудовольствия. Его брат Карл, из-за которого и началась война, остался у Оттона.

— Хороший конец скверной ссоры, — говорил Оттон на досуге, расположившись с императрицей и с друзьями в возрожденном городе Аахен. Феофано приехала сюда принимать ванны, как и год назад, потому что так ей было легче переносить беременность. Он был рад побыть с ней, когда наконец не было никакой угрозы вторжения.

Аспасия подумала, что они хорошо подошли друг другу. Оттон всегда был более пылким, более откровенным в проявлении своих чувств. Он испытывал к Феофано любовь или что-то очень близкое к тому.

Но Феофано не разделяла его чувства. Аспасия видела, что он ей нравится. Она получала удовольствие на супружеском ложе. Но на долю Феофано не выпало того, что было у Аспасии с Деметрием, что она снова обрела с Исмаилом. Она была императрицей для императора. Она никогда не была любимой для любимого.

Это был удачный брак. Они разделяли то, что имели. Они правили вместе. Они были согласны в большинстве случаев.

Но, к сожалению, не всегда. Это случилось, когда Аспасия была при дворе, в преддверии летней жары, в конце изнуряюще жаркого мая. Феофано избежала бы стычки, если бы не чувствовала себя так плохо. От жары портится характер. Было слишком жарко кататься верхом, слишком жарко охотиться, отвратительно жарко сидеть в душном зале, обливаясь потом в парадных одеждах, решая дела империи.

Аспасия, при поддержке Исмаила, запретила Феофано делать все это. Но Оттону деваться было некуда. Он пришел из зала еще в парадном платье и застал Феофано лежащей на кушетке. Исмаил предложил устроиться по арабскому обычаю: над кушеткой висел огромный веер, смоченный в воде и приводимый в движение слугами. Но даже так Феофано чувствовала себя нехорошо. Ее тонкая рубашка прилипала к располневшему телу. Она раздраженно оттягивала ее, вздрагивая, когда начинал шевелиться ребенок.

— Уже скоро, — успокаивала ее Аспасия.

Феофано хмурилась. Приход мужа помешал ей ответить, если она вообще собиралась это сделать.

Она была с ним приветлива. Она даже слегка улыбнулась, когда он поцеловал ее в лоб.