Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Благой Бог однажды точно объяснил ему, каким он хочет выглядеть:

— Я хочу быть изображенным не таким мрачным и серьезным, как мои предшественники на троне Гора, покоящиеся в Озирисе цари Хакауре и Немаре. Я считаю, что они выглядят слишком уж по-человечески. Нет, Пиай, мой образ должен словно источать лучи, как Ра, и в нем должны быть выражены четыре качества: строгость, доброта, величие и очарование.

Пиай никогда ни на минуту не забывал эти слова, но как можно сочетать в одном лице несочетаемое: строгость и доброту? Он отложил в сторону резцы и молоток и вытер грязным льняным платком лицо, отчего каменная пыль и пот оставили на нем разводы.

«Благой Бог не имеет меры во всех областях, — подумал Пиай. — и в строительстве, и в количестве детей, и в своих притязаниях. Но все во власти Солнца, и мне предстоит осуществлять его желания. — Пиай принял решение: — Что касается рта, он будет выражать царское благоволение, а все остальное я изображу строгим и величественным. — Тут в его голове молнией пронеслась мысль: — Это лицо потеряет все благоволение, если царь узнает, что я был возлюбленным его дочери. Тогда другому придется оканчивать эту фигуру и строить храм Нефертари. Фараон сотрет меня с лица земли, огненное дыхание урея превратит меня в пепел».

Пиай вздрогнул, как будто хотел отмахнуться от этих мыслей. Он снова взял резец и молоток и сделал оба уголка рта такими, как будто фараон начинает улыбаться. Он не улыбался, он только собирался улыбнуться. Пиай работал с такой концентрацией, что не заметил поднявшегося по лестнице Хотепа. Тот остановился позади мастера и смотрел на него, как зачарованный, на эти точные и в то же время сильные удары. Нельзя ошибиться в ни в одном сколе.

Когда Пиай отступил на шаг, чтобы посмотреть на сделанное, Хотеп чуть было не свалился с лесов. Он отскочил в сторону, извинился и сообщил, что принцесса Мерит ждет внизу, в носилках, и желает поговорить с мастером.

— Хорошо, хорошо, я иду.

Хотеп быстро спустился вниз. Пиай схватился за льняной платок и без особого успеха попытался вытереть перепачканное пылью лицо.

Когда первый архитектор царя подошел к носилкам принцессы, его тело было обнаженным, не считая узкого льняного передника, стройная жилистая фигура покрыта смесью пота и каменной пыли, а лицо перемазано, как у маленького мальчишки, игравшего в иле.

Мерит несколько растерянно посмотрела на своего возлюбленного, затем все же улыбнулась:

— Неужели это почтенный Пиай, первый архитектор царя? Нет-нет, меня, наверное, не так поняли. Это, должно быть, какой-нибудь раб, ходивший за плугом по колено в иле?

Пиай глубоко поклонился.

— Хотя результаты тяжелого труда могут оскорбить твой взор, высокочтимая принцесса, это все же Пиай, твой покорный слуга.

— Отдохни немного, Пиай. Я пригласила нескольких гостей на мою ладью к обеду, мы немного проплывем вдоль Нила. Я ожидаю тебя через два часа.

Пиай обрадовался этому перерыву. Горячий ветер не предвещал ничего хорошего, а если начнется песчаная буря, он так или иначе не сможет работать. Мастер искупался, велел обрызгать себя ароматной водой и отнести к Нилу.

Постепенно солнце становилось бледным, а ветер усиливался. Пиай озабоченно посмотрел на небо. Хамазин нес с собой песок из пустыни и мог превратить день в ночь.

На царской ладье его встретила доверенная служанка, а в прошлом нянька Мерит и провела его в помещение под палубой. Мерит сама дала ей имя Бикет, что означало Соколиха, потому что отважная женщина при любой возможности защищала своего «ребенка», как разгневанная птица птенцов. Когда Мерит говорила, что не хочет, чтобы ей мешали, Бикет прогоняла даже вельмож и военачальников от дверей госпожи.

Мерит приняла Пиайя в своей личной каюте, роскошно обставленной позолоченной мебелью.

— Добро пожаловать, мой друг. Я должна была отказаться от приема гостей, потому что было бы неприличным выгонять людей из домов во время ужасного хамазина. Итак, ты мой единственный гость.

На Мерит было полупрозрачное платье из тончайшего льна, на голове — короткий простой парик, драгоценностей на ней почти не было. Никогда еще она не казалась Пиайю такой прекрасной.

— Я надеялся быть твоим единственным гостем. Баст, должно быть, услышала мою молитву, и мы должны принести ей жертву.

Мерит чуть улыбнулась и спросила простодушно:

— А какую жертву приносят богине с головой кошки? Ее в Мемфисе едва замечают. Я совсем не знаю ее.

Пиай поддержал игру:

— Богине жертвуют фрукты, мед, молоко, маленьких птичек.

— Птичек? Ты не путаешь богиню радости с внушающей ужас Сехмет? Я не хотела бы приносить в жертву ничего живого.

— Этого и не нужно. Я перечислил только обычные жертвы. Во время своего ежегодного праздника, продолжающегося десять дней, Баст требует нечто другое, я знаю это. Я несколько лет назад принимал участие в празднестве.

— Ну и какова любимая жертва Баст? Золото? Вино?

Пиай покачал головой:

— Это тоже. Но охотнее богиня принимает жертву танцами, пением, музыкой и любовными утехами. Мужчины и женщины встречаются парами повсюду. На берегу Нила, в домах и садах, перед ее храмом, на ладьях…

Раскрыв глаза от удивления, Мерит переспросила:

— Действительно? И супружеская неверность не наказывается?

— Нет, принцесса, такого понятия в течение десяти праздничных дней не существует. Божество имеет свои преимущества.

— Пиай, — тихо произнесла Мерит, — мне тебя так не хватало. Думал ли ты за своей работой обо мне? Значит ли для тебя каменная голова моего отца больше, чем живая принцесса Мерит?

— О да, но моя голова не из камня, любимая. Моя голова жива, и ее можно отрубить. Каждый час, когда мы находимся наедине, каждое мгновение, когда я касаюсь тебя, может значить для меня смерть. Я люблю тебя Мерит, и, как кажется, я люблю тебя больше, чем свою жизнь.

Она протянула свои тонкие руки:

— Здесь с тобой ничего не может случиться, Пиай, любимый.

Почти одновременно они сорвали с себя одежду, прижались друг к другу, обнялись и поцеловались. Они посмотрели друг на друга и слились, как медь и олово сливаются в бронзу, они слились в одну плоть, в одно тело.

Снаружи начал бушевать хамазин. Он гнал перед собой громадные желтые облака пыли, он затмил Ра и превратил светлый полдень в вечерние сумерки.

Королевская ладья начала подрагивать и рваться с якоря. Царский кормчий обеспокоился и захотел дать знак принцессе. Однако Бикет, сторожившая двери своей госпожи, упрямо покачала головой.

В каюте Мерит занавеси под горячим дыханием ветра отлетели, тонкий песок проник сквозь них и закутал любовников в желто-золотое покрывало, но они не слышали шума ветра, не ощущали песка, они были слишком заняты друг другом и своей жертвой Баст, которую приносили снова и снова, пока их тела не обессилели и они, измотанные, не оторвались друг от друга.