История одиночества - Дэвид Винсент

паруса», – писал он в начале своего путешествия, –

компактное, рассеянное целое, без начала и конца, часть и вся вселенная… моя собственная вселенная, воистину моя. Я смотрю на закат и вдыхаю дух открытого моря, чувствую, как мое существо расцветает и моя радость парит так высоко, что ничто ее не достанет. Все другие вопросы, прежде меня волновавшие, не стоят ничего перед лицом безбрежности волны, что так близка к небу и наполнена дыханием моря[863].

Чтобы усилить чувство изоляции, он отказался оборудовать лодку современным радиопередатчиком, предпочитая поддерживать связь с миром посредством катапультной почты при встрече с другим судном. Особое удовольствие находил он в дикой природе, которая облегчала и наделяла смыслом его одиночество. «Проходят дни, ничуть не однообразные, – писал он. – Они, даже когда кажутся похожими, не бывают одинаковыми. Именно это придает жизни на море особое измерение, состоящее в созерцании и очень простых контрастах. Море, ветры, штили, солнце, облака, морские свиньи. Мир и радость жизни в гармонии»[864]. В конце концов скрытое напряжение между установлением рекорда и сопутствующим ажиотажем в прессе – с одной стороны и фундаментальным удовольствием от одиночного путешествия – с другой стало неуправляемым. Муатесье был опытным моряком и использовал хорошо оборудованное судно, и по мере того как «Золотой глобус» приближался к финальному этапу, он уже был потенциальным победителем, хотя в отсутствие радиосообщений никто не знал в точности, где находятся он и его соперники. Однако, вместо того чтобы взять курс через Атлантику в Европу, он отказался от состязания и от прибыльных контрактов с французской прессой и вновь проплыл половину пути вокруг света, выйдя на берег полгода спустя на Таити[865].

Увлечение публики одиночным парусным спортом продолжало расти. Дело было не только в том, чтобы потреблять многократно умножающиеся репортажи, не выходя из дома. Возникло страстное желание физически приблизиться к этому опыту, насколько это возможно. Четверть миллиона человек собрались на Плимут-Хоу в 1967 году, чтобы лицезреть воплощенное одиночество, когда Фрэнсис Чичестер отплывал домой, и такое же количество людей приветствовало два года спустя Робина Нокса-Джонстона, когда он пересек финишную черту в конце первой гонки «Золотой глобус»[866]. В 2002 году почти миллион зрителей пришли посмотреть на яхты участников трансатлантической гонки «Рут дю Рум» в Сен-Мало[867]. Численный перевес зрителей над участниками был здесь намного выше, чем в экстремальном альпинизме. С 1953 года на вершину Эвереста было совершено почти девять тысяч восхождений, в то время как одиночное кругосветное плавание совершили только около двухсот моряков[868]. Чем легче становятся международные путешествия, тем большего интереса удостаиваются те, кто выбирает самый трудный из возможных маршрутов по всему земному шару. Вместе с тем становится все труднее преодолевать противоречия, присущие этому предприятию. Протест Муатесье против подчинения одиночества средствам массовой информации ничем не закончился. За прошедшие десятилетия расходы на эту деятельность возросли – вместе с ростом специализации судов. В то время как Нокс-Джонстон плавал на тридцатидвухфутовой шхуне, построенной своими руками, участникам современных соревнований уже требуются многокорпусные суда стоимостью в несколько миллионов фунтов и услуги команды поддержки, как в гонках «Формулы-1». Это, в свою очередь, усугубило зависимость от спонсоров, требующих постоянной рекламы. Пришедшие на смену радиотелефону и традиционным навигационным приборам GPS-карты и цифровая связь серьезно подорвали ощущение одиночества на море в любое время дня. Раньше одинокие моряки проводили помногу времени наедине со своими мыслями: Нокс-Джонстон за все время своего кругосветного путешествия не был на связи целых пять месяцев. К концу XX века наблюдатели точно знали, где находятся моряки, и команды поддержки находились с ними в постоянном контакте. Каждая книга Эллен Макартур о ее путешествиях была рассказом о большом личном мужестве и мастерстве, но об одиночестве ей сказать было почти нечего. Она постоянно обсуждала с коллегами на суше проблемы, связанные с погодой, правильным курсом и бесконечными текущими ремонтами.

Само усилие, направленное на одиночный побег в природный мир океанов, имело двусмысленное отношение к техническому прогрессу. Это был продукт современных средств массовой информации, и для того чтобы яхты могли круглосуточно находиться под единоличным контролем, потребовались технические инновации. В конце ХХ – начале XXI века яхты стали образцами передового дизайна как в своих корпусах, так и в оборудовании. Вместе с тем рекордсмен-одиночка представлял собой возврат к тому виду транспорта, который уже в конце XIX века был не нужен. Слокам обогнул земной шар на «Спрее», потому что в торговом флоте, где он провел свою трудовую жизнь, уже не было возможности попрактиковаться в умении поставить паруса по ветру. Первое поколение британских мореплавателей, в одиночку совершивших кругосветное путешествие, открыто прославляло родную традицию морского искусства. Чичестер был посвящен в рыцари тем же мечом, что и Фрэнсис Дрейк. Нокс-Джонстон называл своими вдохновителями Дрейка, Фробишера, Гренвилла, Ансона, Нельсона и капитана Скотта: «…это продолжение тех же самых традиций, – и заметьте, что принимали вызов в основном британцы»[869]. В постколониальную эпоху англичане все еще могли покорять волны, даже если и не могли больше править отдаленными территориями. Как и в случае с альпинистами XIX века, в этом предприятии было заложено утверждение национального превосходства. Тот факт, что вначале соперничали в основном моряки из Англии, Франции и (иногда) Испании, лишь усиливал ощущение «переигрывания» давних войн. Вышло так, что первый «Золотой глобус» совпал с кульминацией космической гонки: Нокс-Джонстон вернулся в Фалмут на самодельной лодке всего за три месяца до того, как Нил Армстронг высадился на Луну. Более сильного контраста между национальными реестрами героических достижений нельзя было и придумать.

Обсуждаемая форма одиночной встречи с природой была по своей сути нестабильной. Самым известным литературным моряком межвоенного периода был еще один француз – Ален Жербо, описавший в серии книг свои одинокие путешествия на «Файеркресте». Его реакция на океаны напоминала реакцию первых альпинистов. «За все время моих путешествий, – писал он, – наиболее глубоко и ярко запечатлелись в моей памяти образы природы, не измененной рукой человека»[870]. На краю земли все еще можно было увидеть творение Божье в первозданном, неискаженном виде. К последней трети XX века поддерживать эту иллюзию стало трудно. Отказ Муатесье от самой концепции одиночных гонок отчасти был вызван резким неприятием глобального коммерческого давления, проявлением которого стали структуры спонсорства и массовой коммуникации. «Я обвиняю современный мир, он – чудовище. Он разрушает нашу землю и попирает человеческую душу»[871]. Со временем стало слишком очевидно, что водные просторы тоже становятся жертвой чудовища. Они перестали быть первозданной альтернативой экологическому ужасу городской цивилизации. Моряки все больше осознавали последствия глобального потепления и масштаб