(Не) настоящий ангел - Амалия Март

шах и мат — заманить меня сюда и свалить самому.

И кто еще ведет себя не по-взрослому?

— Приехала, — обжигает затылок вкрадчивый голос.

Меня встряхивает.

Все-таки здесь. Я не оборачиваюсь, потому что мурашки, растекающиеся на руках, уже рассказали, что он у меня за спиной. Тело вытягивается в струну, словно в ожидании опасности. Как дичь в предчувствии хищника. Замечательно, теперь я гребаная косуля.

Сзади меня проплывает тень, а затем на периферии появляется и сам Арсеньев. Сердце гулко заходится в припадке, словно Иисус воскрес, и я увидела чудо. Зараза. Чертов орган-предатель сейчас выдаст меня с потрохами.

Но я крепкий орешек. Держу лицо отрешенно-доброжелательным, улыбаюсь маме и весело хохочущей тети Вали. Они наперебой что-то рассказывают, сажают за стол, ставят мне тарелку и накладывают какую-то дикую гору еды. А я только и делаю, что пытаюсь не смотреть в сторону маячившего черным силуэта, а зафиксировать взгляд на двух разгоряченных женщинах напротив.

— И вот мы сходим с самолета, а там плюс тридцать пять, вокруг апельсины! А мы в куртках, у меня еще шарф намотан! — смеется мама.

— А автобус стоит, ждет всех пассажиров и кондиционер не работает! — продолжает тетя Валя.

Я активно киваю, восхищенно вставляя: «как здорово», «вот это да» и коронное «ничего себе». Они моей фальшивой насквозь техники активного слушания не замечают. Достают телефоны и пытаются по очереди подсунуть мне под нос абсолютно одинаковые фотографии дороги, деревьев, домов, снятых через стекло движущегося автобуса.

Я берусь за вилку и всовываю в свой рот какой-то салат, продолжая восхищенно охать. Жевать — это хорошо. Жевать — это спасательный круг, когда сказать категорически нечего. Но опасность заключается в том, что только моргни, зазевайся, отвлекись, и глаза уже предают, впиваясь взглядом в чужой-родной взгляд.

Какого черта он сидит так близко? Какого черта так смотрит? Кожа воспламеняется от его острого взгляда и руки, что находит мою под столом.

Я закашливаюсь.

Господи, какого хрена он творит?

— И вот нас привозят в отель, а там — красотища-а-а, — восхищенно тянет мама. — Как дворец! Люстра — на пол… этого, как его, Валь?

— Ресепшна! — подсказывает мама демона, что лапает меня под столом.

Верный пес, ага, как же. Цепкий хищник, вцепился рукой в ладонь и наглаживает до мурашек по позвонкам и горячего шара в животе. Я пытаюсь выкрутится из его смертельной хватки, но он лишь едва заметно усмехается уголком губ, уводя взгляд в сторону рассказчиц. Будто не мне эта саркастичная полу-улыбочка. Не моим никчемным попыткам освободиться.

Подушечкой пальца он выписывает круги на захваченном запястье, видимо, пытаясь меня успокоить. Откидывается на стуле и попивает светло-пшеничный напиток из бокала. Мне тоже такой налили, он пахнет виноградом и освобождением. Но я же бросила, черт. Я и его бросила, а он опять испытывает мою волю на прочность. День искушений. Чертова дрожь от его манипуляций растекается до самого трепыхающегося сердца. Мне некомфортно. Я хочу вырваться, ударить его побольнее и убежать. Зачем он все это делает? Зачем эта запятая, после моей жирной точки?

— И вот донес он наши чемоданы и стоит в дверях… а чего стоит мы понять не можем, — смеется мама.

К смеси раздражения прибавляется еще и чувство вины, потому что эмоциональный рассказ двух радостных женщин я слушаю вполуха и через слово. Даже не представляю о ком они сейчас и о чем. Все мое нутро сосредоточено на разгадке этих манипуляций под столом. На том, чтобы заглушить рвущийся инстинкт убийцы и успокоить барабанящий пульс.

— А он говорит: можно в любой валюте. Оказывается, по-русски шпарит! — за столом вновь взрывается смех, я натужно присоединяюсь.

Нужно расслабиться. Я могу сделать вид, что ничего не происходит, вынуть спицу из позвонков, что держит меня в позе гончей собаки, и просто порадоваться за маму. Делаю глубокий выдох, отпуская напряжение, тянусь за бокалом и делаю спасительный глоток. Всего глоток — маленький и сладкий, но растекающееся по пищеводу тепло быстро делает то, что никакое самовнушение не помогает: расслабляет. Я откидываюсь на стуле и позволяю руке в плену стать мягче и безучастнее.

Мне все равно на твою провокацию, Арсеньев. Мне все равно.

Но он не сдается, едва почувствовал мою капитуляцию, делает новый ход: переплетает наши пальцы и укладывает на свое бедро.

Господи, как я устала. Что тебе от меня надо, хищник-пес?

Мой сверлящий его щеку взгляд достигает цели. Антон снова оборачивается ко мне, наши глаза находят друг друга. Я не понимаю, что на их дне, не могу прочитать послание. Он, наверняка, считывает меня на раз. И вот мы продолжаем сидеть, пытая друг друга взглядом, испытывая волю другого. Наши любимые переглядки. В детстве я всегда выигрывала, но сейчас не чувствую для этого сил. Просто смотрю. Он тоже смотрит. Секунду, вторую, минуту, час. А может это все та же секунда, попавшая в бесконечность, застрявшая в нас обоих.

— Я же вам сувениры привезла! — вклинивается в наше соревнование тетя Валя. Шумно встает из-за стола, суетится.

— Я помогу тебе! — следом мама громко отодвигает стул и встает. — Мы же все в твой чемодан уложили..

Еще секунда и обе удаляются, оставив нас с Антоном вдвоем. Я, наконец, вырываю руку у похитителя ладоней. Растираю запястье, словно стирая мужской след на нем и свое онемение.

— Это прикрытие, — усмехается он. — Оставили нас вдвоем.

— Все поняли? — встревоженно возвращаю ему взгляд.

— Мне кажется, мама всегда знала, — легко пожимая плечами, отвечает Антон. — Более того, почти уверен, что был план.

— План?

— Ну знаешь, — криво улыбается он. — Со всеми этими: у тебя сын, у меня дочка, вот было бы здорово…

Я выпускаю нервный смешок и снова тянусь за бокалом. Дурацкая привычка. Одергиваю себя и ставлю бокал обратно, так и не поднеся к губам. Нужно сохранять твердость во всем.

— Их план с треском провалился, — выпускаю ехидно