Не тяни леопарда за хвост - Элизабет Питерс

Какой странный оттенок придает лунный свет огненно-рыжим волосам...

— Нет! — вырвалось у меня. — Только не он! Только не Кевин!

— Спокойно, Пибоди. — Эмерсон подцепил меня за край блузки, которую я после вынужденного «разоблачения» в подвале так и не заправила в брюки. — О'Коннелл наверняка принимал участие в спасательной операции. Не могло же тебе прийти в голову, что он...

— Еще чего! Никогда!

(Я слукавила, читатель. Убийственная сила рук, едва не отправивших вашу покорную слугу на тот свет у Иглы Клеопатры, невольно навела на воспоминание о том, с какой легкостью Кевин О'Коннелл подхватил меня на руки во время заварухи в Сомерсет-хаус. На такое мало кто способен — и уж никак не хлипкий граф Ливерпуль.)

— Ха, ха! Шутишь, Эмерсон? Убийца — вовсе не Кевин О'Коннелл. Убийца...

Я выжидающе посмотрела на мужа.

— ...в карете, Пибоди, — отозвался Эмерсон.

Там мы его и нашли, связанного по рукам и ногам таким количеством веревок, галстуков, носовых платков и шарфов, что на бегство у него осталось не больше шансов, чем у злополучной мумии. На скамье напротив восседал Генри с дубиной в руках. Предосторожность разумная, но, пожалуй, излишняя. Наши доблестные лакеи, защищая профессора, едва не вышибли дух из убийцы...

Мистера Юстаса Уилсона.

* * *

Отправив злодея на Боу-стрит, инспектор Кафф объявил, что у него еще масса дел, но Эмерсон настоял на том, что мы заслужили отдых, и предложил всем вместе отправиться домой.

— К тому же, Кафф, — добавил профессор, — вы сможете совместить приятное с полезным. Выпьете рюмочку, а заодно и показания у нас возьмете. Идет?

Какое счастье, что вчера мы проснулись в третьем часу. Умывшись и переодевшись в сухое, я снова была полна сил. Все искатели приключений собрались в столовой для прислуги, поближе к кухне. К тому же нам-то все равно, а Гаргори с остальными ребятами в гостиной чувствовали бы себя неуютно. Очень милая вышла вечеринка, с холодными закусками, яблочным пирогом и реками выпивки. Рамсес не преминул провернуть обычный фокус — подставил свой бокал, думая, что папочка не заметит и плеснет ему наравне с остальными. Папочка заметил, но бокал все же наполнил.

— Заслужил, сынок. Не хмурься, Пибоди. Джентльмен должен уметь пить.

— Еще как заслужил! — подтвердил Гаргори. — Да если в не молодой хозяин, откуда в нам знать, где вас искать?

— На запятках ехал? — уточнила я.

— Да, мамочка. Зная, что ты наверняка отправишься на поиски папочки, я изменил внешность и последовал за тобой. Затем, посчитав неразумным оставаться в Моулди-Мэнор, вернулся с тем же экипажем в Лондон и немедленно обратился за помощью к мистеру Гаргори и остальным. Поскольку мистер О'Коннелл не раз приходил сюда справляться о мисс Минтон, я взял на себя смелость вызвать и его.

Кевин, разумеется, тоже был здесь. Собственно, в столовой недоставало лишь мисс Минтон, которой нужно было отдохнуть после всех злоключений, и миссис Уотсон, вызвавшейся присмотреть за бедняжкой. Впрочем, миссис Уотсон в любом случае наша вечеринка с прислугой не пришлась бы по нраву.

— Ваша забота не может не тронуть сердце мисс Минтон, — заверила я репортера.

— Она спутала меня с другим, — тоскливо сообщил О'Коннелл бокалу с рубиновой жидкостью. — Я обнимал ее, покрывая прелестное лицо поцелуями... О да, пользоваться слабостью леди — не достойно джентльмена... но я не мог удержаться. Это было выше моих сил. Я обнимал ее, а она называла меня... называла...

Физиономия профессора сравнялась цветом с комодом красного дерева. Выдержав паузу — ничего, пусть мой любимый немножко помучается, — я постаралась утешить несчастного юношу:

— Опиум по-разному действует на людей, Кевин, но в любом случае человек не отвечает за свои слова и поступки. Вот увидите, когда мисс Минтон проснется, она оценит вашу преданность. Особенно после того, как узнает о вашей героической схватке с вооруженным убийцей. Ведь если бы не вы, жертв могло быть гораздо больше!

— Ну ладно, хватит сантиментов, — буркнул Эмерсон. — Инспектору, уверен, некогда выслушивать все эти романтические бредни. Угощайтесь, Кафф.

— Не откажусь, профессор. Великолепный напиток.

— Итак? — обратился ко мне Эмерсон. — Начнешь, Пибоди?

— Благодарю, дорогой. Видите ли, инспектор, это одно из самых странных дел, которые мне... нам приходилось расследовать. В нем самым причудливым образом смешались примитивнейшее убийство и экзотический, если позволите так выразиться, антураж.

— Выражайся как тебе будет угодно, Пибоди, только, ради всего святого, не тяни.

— Начну с самого начала, а именно со смерти ночного сторожа. Да, кстати, инспектор, вам придется произвести эксгумацию. Полагаю, вас ждет сюрприз. Альберт Гор наверняка умер от передозировки опия.

— Что? — изумился Кафф. — Но ведь по заключению...

— Знаю. Ваши медики не первые ошиблись. Симптомы передозировки очень похожи на симптомы кровоизлияния в мозг. Альберт Гор прежде не употреблял наркотики. В ту ночь он получил их как часть вознаграждения за то, что позволил устроить в зале оргию, — к сожалению, более подходящего слова для этого мероприятия у меня нет. Правда, оргия носила, так сказать, древнеегипетский характер. Отсюда, как вы понимаете, и странный мусор вокруг тела — увядшие цветы, осколки хрусталя, куски масок из папье-маше.

Ясное дело, что участникам шабаша пришлось подкупить не одного ночного сторожа, а еще нескольких сотрудников музея, в частности Олдакра. Этот малоприятный тип всю жизнь тяготел к аристократии. Он душу бы отдал за то, чтобы приобщиться к кругу извращенных молодых повес. Сторожу заплатили кругленькую сумму и позволили принять участие в оргии. Его смерти никто не хотел, это трагическая случайность. Не привыкший к наркотикам, Гор принял сразу слишком большую дозу. Но одно дело ночной сторож, и совсем другое — Олдакр. Деньги деньгами, однако он мечтал, как я уже сказала, джентльмены, стать членом аристократических клубов, гостем в таких домах, куда его в иных обстоятельствах ни за что не пригласили бы. Смерть Олдакра сама по себе указывала на убийцу. Подумайте, джентльмены, чем это ничтожество могло помешать особам голубых кровей? Скандалом, если правда выйдет наружу? К скандалам в высших кругах не привыкать, верно? Граф Ливерпуль ровным счетом ничего не терял, даже если бы Олдакр выложил все полиции.

А вот Юстас Уилсон — напротив. Расскажи Олдакр о том, что творится в музее, и Уилсон потерял бы все. Приличную должность, будущее как археолога, доброе имя. Но главное — он потерял бы власть над человеком, из которого методично, день за днем, тянул деньги.

Инспектор с сомнением склонил голову набок.

— Звучит убедительно, миссис Эмерсон. Теперь, когда преступник обличен. Но еще вчера самым вероятным убийцей мне лично казался юный граф. Недуг, которым страдал его светлость, изменяет характер людей. Они становятся агрессивными, нередко безо всяких на то причин впадают в буйство...

— Продолжить позволите, инспектор? — холодно поинтересовалась я.

— Прошу прощения, мэм.

— Помимо уже названной улики, были и другие, указывающие на определенного человека, то есть на мистера Уилсона. В том, что преступник тем или иным образом связан с египтологией, сомнений не было. Его наряд, за исключением некоторых несущественных деталей, в точности копировал одеяния верховных жрецов Древнего Египта. Цитаты, которыми он пользовался, известны лишь узкому кругу египтологов, а записка, зажатая в руке Олдакра, содержала даже не цитату, а вольный текст. Такое под силу только ученому. Ошибки же в этой записке, как в свое время абсолютно верно подметил Рамсес, указывали на последователя теорий мистера Баджа. Олдакр, кстати, тоже являлся учеником Баджа. Что, если Олдакр сам сочинил текст, — скажем, просто для тренировки, — а в момент смерти записка оказалась у него в руках совершенно случайно? В жизни, конечно, всякое бывает, джентльмены, но здесь речь о совпадении не идет, поскольку Олдакр был уже мертв, когда преступник принялся рассылать драгоценные ушебти с угрозами. По свету бродит немало учеников достопочтенного мистера Баджа. Профессор Эмерсон даже считает, что их развелось слишком много, но согласитесь, что самый близкий из них — мистер Юстас Уилсон. Уверена, Уилсон знал Олдакра гораздо лучше, чем утверждал в беседе со мной.

Я вынуждена признать, что была сбита с толку непонятной причастностью к делу юного графа Ливерпуля и лорда Сент-Джона. А ведь болезнь его светлости, собственно, и была стержнем всего дела. От нее нет спасения. Смерть неизбежна. Но человек не может смириться с такой страшной участью. Ради сохранения жизни он готов идти на все, испробовать любые средства, какими бы бессмысленными они ни были. К сожалению, эта истина открылась мне лишь после происшествия в Сомерсет-хаус.