Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Тем временем князь Дмитрий Иванович спешил в Кострому. Князь Владимир Серпуховской с отрядом остановился в Волоке Ламском. Из Новгорода в Москву возвратился митрополит Киприан, чтобы молитвами и своим присутствием вселять в горожан бодрость духа. Москва готовилась к обороне, однако, в отсутствие в ней великого князя часть горожан запаниковала и стала спасаться бегством, иные ударились в разбои и грабежи. Митрополит в обстановке беспорядков смалодушничал и уговорил защитников города выпустить его и великую княгиню с детьми из стен кремля. Евдокия с детьми умчала в Кострому, митрополит - в Тверь.

Беспорядки в Москве кончились, когда в неё приехал и возглавил оборону молодой литовский князь Остей, внук Ольгерда, посланный на укрепление города, видно, князем Дмитрием Ивановичем. Ему удалось успокоить защитников города, ободрить малодушных, организовать надежную оборону.

Защитники Москвы были вооружены не только мечами, копьями и луками со стрелами. На стенах крепости там и сям рогатились на дубовых козлах тюфяки (пушки) - оружие по тем временам диковинное, с помощью пороховых зарядов с превеликим шумом изрыгавшее из длинных железных стволов осколки железа. Тюфяки были далеко не каждому государству по казне, но Дмитрий Иванович не скупился на обзаведение этим грозным оружием. Не только мощные стены Кремля, но и наличие у защитников пушек, делали обоснованной уверенность Дмитрия Ивановича в неприступности Москвы.

Три дня ордынцы крутились подле Москвы, пытались взять её. На первый день, двадцать третьего августа, ордынские конники в темных кожаных доспехах появились с напольной стороны, встали на расстоянии двух полетов стрелы от кремля и крикнули: "Во граде ли князь Дмитрий?" Им со стен ответили: во граде князя нет. При этом московиты шумели, свистели, ругались, всячески срамили татар. Те в ответ угрожающе махали саблями, однако уверенность защитников в своей неуязвимости произвела на них впечатление.

На другой день сам хан со многими отрядами подступил к граду Москве со всех сторон. Защитники пустили в татар по стреле, те ответили таким дождем стрел, что, как свидетельствует летописец, "воздух омрачиша". Перестрелка завершилась попыткой штурма ордынцами града. Они приставляли к стенам лестницы, лезли вверх, но со стен в них летели каменья, обрушивались на них лавы горячего кипятка, беспрестанно клокотавшего в котлах. Загрохотали выстрелы тюфяков, засвистели "болты": короткие тяжелые стрелы, выпускаемые из самострелов-арбалетов. Один из таких "болтов", посланный из самострела купцом-суконщиком Адамом, насмерть сразил крупного и славного ордынского военачальника, что очень опечалило Тохтамыша.

Столь же безуспешным был штурм Москвы и на третий день. Тохтамыш забеспокоился. План молниеносного захвата Москвы срывался, а длительная осада её была чревата тем, что Дмитрий Донской и Владимир Храбрый, собравшись с силами, могли успеть вернуться и обрушиться на татар.

Тохтамыш позвал к себе в шатер суздальско-нижегородских молодых князей Василия Кирдяпу и Семена и, ласково приняв их, стал просить уговорить московитов открыть ворота града. Князья растерялись. Они и без того чувствовали себя виновными перед Дмитрием Донским, их шурином, сделавшись проводниками и пособниками Тохтамыша; теперь им предлагалось предать Москву вторично и напрямую. Хан, не торопя князей с ответом, наслаждался их онемением. Поглядывал на них сквозь полуопущенные жесткие ресницы с презрением: знал, что им не увернуться и что они вынуждены будут предать своих.

Один из братьев сказал со слезами на глазах:

- Великий хан! Не погуби Москву и её людей!

Тохтамыш поднял ресницы:

- Ни одного русского не обидим. А из добра возьмем лишь то, что они сами преподнесут нам с честью.

Двадцать шестого августа к стенам крепости приблизилась группа знатных ордынцев в темных воловьих доспехах и среди них двое русских князей, Василий Кирдяпа и Семен в нарядных одеждах. Обращаясь к защитникам Москвы, ордынцы крикнули:

- Хан пришел, не на вас гневаясь, а на князя Дмитрия. Вы достойны его милости, и ничего он от вас не требует, только встреньте его с честью и легкими дарами. Он хочет град видеть и в нем быть, а вам даст мир и любовь.

Среди защитников крепости стояли князь Остей и воеводы. Они ответили, что ворота не откроют, ибо не верят хану. Тогда вступили в переговоры князья Кирдяпа и Семен.

- Верьте великому хану, он не сотворит зла и никого не тронет.

После некоторых раздумий защитники потребовали от русских князей клятвы в том, что хан сдержит слово и не учинит им зла. Князья Василий и Семен дали клятву. Князь Остей, не доверяя словам суздальско-нижегородских князей, призывал защитников потерпеть и подождать Дмитрия Ивановича. Однако мнение большинства их свелось к тому, что лучше поверить словам осаждавших, подкрепленных тем более заверениями русских князей, нежели подвергать город опасностям новых штурмов. Остей уступил мнению большинства...

Хан, в окружении сотни нукеров, стоял возле крепкого дубового моста через ров напротив Фроловской башни, когда двойные железные ворота открылись и большая группа именитых московитов вышла из города. Вытягиваясь, она неспешно и торжественно двинулась к мосту. Впереди, неся дары, шел князь Остей в золототканом кафтане. За ним шли священники, бояре, купцы. Тохтамыш быстрым взором окинул процессию, с удовлетворением отметив, что большинство вышедших московитов, за исключением князя и бояр, были безоружны. Они, таким образом, являли доверие хану, не зная о том, что, проведя несколько лет при дворе одного из самых жестоких правителей мира Тимура (Тамерлана, Железного Хромца) в Самарканде, Тохтамыш сполна перенял от своего покровителя привычки вероломства. Вот и теперь, глядя на доверчивую процессию, Тохтамыш думал: как бы на его месте поступил Железный Хромец? И решил, что Железный Хромец не упустил бы случая воспользоваться простодушной доверчивостью защитников.

Когда князь Остей и добрая половина сопровождавших его людей перешла мост, ордынцы несуетно и ловко взяли их в кольцо. Остея отвели в ставку Тохтамыша. Остей уже понял: он в ловушке. Ухватился за рукоять меча, но тут на него обрушилось несколько сабельных ударов. Такая же участь постигла и тех, кто сопровождал Остея.

Лавина татар хлынула в кремль; вломившись в ворота, ор-дынцы убивали всех без разбора, ограбили княжой дворец и хоромы бояр, церкви, предали огню древние книги и рукописи, иконы... Плач и стенания, рыдания и вопли раздавались отовсюду...

Из сожженной Москвы отряды ордынцев пошли в Переяславль Залесский, Юрьев, Можайск, Звенигород, Дмитров, Владимир... Все они были подвергнуты разграблению и сожжению, а жители их - насилию и убиению. Один из сильных Тохтамышевых отрядов пошел на Волок Ламский, и здесь на него внезапно ударил князь Владимир Серпуховской с дружиной и совершенно разбил его. Опасаясь новых воинских неудач и особенно опасаясь скорого возвращения из Костромы князя Дмитрия Ивановича, Тохтамыш счел благоразумным вернуться в Сарай. По пути в Орду, по навету нижегородских князей Василия Кирдяпы и Семена, которым, видимо, удалось убедить Тохтамыша, что Олег Рязанский заединщик Москвы, хан дал указание подвергнуть разграблению и опустошению Рязанскую землю.

Тем временем Дмитрий Московский, возвратясь в сожженную столицу, впал в отчаяние при виде пепелищ, множества неубранных трупов, безлюдия... Приказав немедленно погребать мертвых (двадцать четыре тысячи убиенных было погребено по отшествии ордынцев из Москвы), великий князь послал своих воевод с большой ратью на Рязанскую землю в наказание Олега за его отступление от условий договора.

Рязанская земля была разграблена и опустошена вторично, теперь уже московским войском, что в свою очередь стало причиной многолетнего озлобления Олега Ивановича на Дмитрия Донского.

Глава восьмая

Горе

Савелий Губец со своим семейством в последние годы встал было крепко на ноги. Кузнечное ремесло и ратная служба Павла давали добрый прибыток. Павел, изъявив завидное упорство, упросил-таки родителей благословить его на брак с Катериной, и после сватовства, устроенного не так-сяк, а по старинному обычаю, была сыграна свадьба, и молодая стала жить в доме Савелия. Катерина пришлась ко двору. Была трудолюбива. Не дело её искало, а она - дело. И если старшие снохи порой вздорили меж собой или со свекровью, то Катерина - никогда. Старики не могли на неё нарадоваться. Утешением служил им и внучонок от Катерины и Павла: в сосредоточенном взгляде его глазенок, силившихся осмыслить происходящее, было что-то дедовское.

Старик стал одеваться богаче: справил новый кафтан и плетенный из шелковых шнурков кушак. В праздники подпоясывался этим кушаком, обматывая стан дважды. Распущенные концы кушака свисали на левом боку разноцветной яркой бахромой. Да и сам он как-то приосанился, подобно какому-нибудь именитому купцу. Да что там кафтан и кушак! Кузню новую поставил, гумно поставил на участке, купленном за городом по Пронской дороге.