Лев в долине - Эллис Питерс

- Пока все идет хорошо, - сказала я, чтобы его успокоить. - Рамсес должен был проехать здесь. Раз мы не видим его простертого тела, значит, конь его слушается.

- Проклятье! - только и ответил на это Эмерсон.

Мы въехали в деревню с северной стороны и миновали развалины американской миссии, где годом раньше пережили захватывающие приключения. Сейчас здесь царило запустение, шпиль молельного дома обрушился, прочие строения также пребывали в запустении. Видимо, деревенские жители избегали этого места, считая проклятым.

У колодца, как водится, толпился народ. Правда, толпа безмолвствовала, что крайне необычно. Взгляды египтян были устремлены на дом священника. Все словно прислушивались к чему-то. Через несколько секунд и мы различили звуки, напоминающие пение муэдзина. И это в христианской деревне, где никогда не было мечети! Мало того, неподобающие звуки доносились из дома священника.

После короткой паузы молитва возобновилась, теперь уже другим голосом. Первый был классическим тенором, второй - плохо поставленным баритоном. Далее вступил третий, писклявый и слегка шепелявящий. Создавалось впечатление, будто священник Дронкеха пригласил на спевку всех окрестных муэдзинов.

Эмерсон рванулся вперед, и толпа расступилась перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем. Я последовала за супругом, олицетворяя в порядке исключения все Моисееве племя.

Моисей, то есть Эмерсон, не стал стучаться во врата Синая, а распахнул их пинком.

Последние лучи заходящего солнца осветили сумрачный чертог захламленное жилище деревенского священника, а также Уолтера Пибоди Эмерсона-младшего, прозванного Рамсесом. Наше чадо восседало на диване, подобрав под себя ноги, запрокинув голову и увлеченно выводя заливистые рулады мусульманской молитвы.

При нашем появлении священник, сидевший в углу, вскочил. Рамсес же, как ему и полагается, сперва завершил ритуал со всеми "Аллах велик!" и прочими магическими присказками и только после этого соизволил посмотреть на родителей.

- Здравствуй, мамочка, здравствуй, папочка. Как ваши успехи?

II

Эмерсон принял подношение отца Теодора - ожидаемый стаканчик коньяку. Я от угощения отказалась: для разбирательств с Рамсесом требуется кристальная ясность мысли.

- Позволь поинтересоваться, дорогой сын, чем ты тут занимаешься?

Рамсес откашлялся и начал:

- Когда вы с папочкой обсуждали загадочное пленение уважаемого отца Теодора, я не мог не согласиться с вашим умозаключением, что его преподобие удерживали где-то в окрестностях Каира. Однако другой ваш вывод - что точно определить место, где его держали, невозможно - вызвал у меня возражение. По моему мнению...

- Рамсес!

- Что, мама?

- Буду очень тебе обязана, если перестанешь злоупотреблять этой фразой.

- Какой именно, мама?

- "По моему мнению".

Благодаря коньяку к Эмерсону вернулся дар речи.

- Я склонен поддержать твою мать, Рамсес, но сейчас главное не это. Будь добр, продолжай.

- Хорошо, папа. По моему... То есть я посчитал, что, хотя отец Теодор и не мог выглядывать из окон, услышать что-то он мог. Вы тоже склонялись к этому выводу. Конечно, какофония звуков, вкупе именуемых "городским шумом", не слишком отчетлива - я имею в виду крики ослов, водоносов и торговцев, мольбы нищих...

- Боюсь, Рамсес, ты пытаешься завернуть очень литературную, возможно даже поэтичную, фразу. Лучше поупражняйся в этом, сочиняя стихи или делая записи в дневнике. В устной речи не стоит увлекаться длинными периодами.

- Вот как? - спросил Рамсес задумчиво.

- Продолжай, Рамсес! - поторопил его отец. - И пожалуйста, не тяни.

- Хорошо, папа. Существует один звук, который, в отличие от упомянутых выше (а также от тех, которые я не успел упомянуть), ни с чем нельзя спутать. Это, конечно, молитвенные призывы муэдзинов с каирских минаретов. Меня посетила мысль, что отец Теодор наслушался их, что называется, досыта и сумеет отличить один от другого по громкости и мелодичности. Вот я и предпринял эксперимент. Я стал воспроизводить ему...

- Не может быть! - не выдержала я. - Значит, ты сидишь здесь уже три с лишним часа, распевая на разные голоса? Эмерсон, ты знаешь, что я не очень подвержена женским слабостям, но сейчас нахожусь на грани обморока.

- Глотни коньяку, - предложил Эмерсон, протягивая мне стаканчик. Эксперимент прошел успешно, сынок?

- До некоторой степени, папа. Кажется, мне удалось сократить площадь до четверти квадратной мили.

- Невероятно! - прошептала я, как выяснилось, только для себя, потому что меня никто не слушал.

- Очень интересно! - подал голос отец Теодор, кивая, как китайский болванчик. - Я закрывал глаза и представлял себя пленником Сатаны, внимающим гласу с небес.

- Невероятно! - повторила я. - Как ты сумел изобразить столько вариантов молитвы, Рамсес? В Каире, между прочим, три сотни мечетей!

- Но на территории, которую я счел наиболее вероятным местом расположения тюрьмы, их всего тридцать-сорок, - возразил Рамсес. - Я имею в виду Старый город с его темными запутанными улочками, разрушающимися домами и некоторыми примечательными... - Он поймал мой грозный взгляд и опомнился. - В прошлый раз мы провели в Каире три недели. Тогда мне и представилась возможность заглянуть в...

- Понятно, - сказал Эмерсон. - По-моему, блестящая идея. Ты согласна, Пибоди?

Мой стаканчик уже был пуст. Я хотела попросить еще, но железная воля одержала верх над недоверием и растерянностью.

- По-моему, нам пора домой. Отец Теодор наверняка очень устал.

Отец Теодор посопротивлялся из вежливости, но было ясно, что ему не терпится от нас избавиться. С Рамсесом он прощался с причудливой смесью уважения и ужаса.

Когда мы вышли из дома священника, один из деревенских жителей подвел Рамсесу его скакуна и с глубоким поклоном отдал поводья. Я тут же позабыла о нестандартном методе следствия, испробованном моим сыном, потому что вспомнила, как обходятся с конокрадами на американском Западе. Там их ждет петля.

Возможно, Рамсес тоже это припомнил. Уже закинув ногу на конский круп, он повис в стремени и сказал с обезоруживающей улыбкой:

- Хочешь прокатиться на Мазепе, мамочка?

- Своевременная мысль, - похвалил его Эмерсон. - Рад, что ты оказываешь матери почтение, которого она достойна.

И он ударил пятками своего осла.

III

Деревенский староста поддерживал американских ковбоев в их непримиримости к конокрадам. Чтобы умилостивить его, пришлось арендовать лошадь за умопомрачительную плату до конца нашего пребывания в Дахшуре. Оставив ее в конюшне хозяина - у нас для лошади все равно не было места, - я вернулась домой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});