Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

для треша необычно, вообще нет сцен секса.) Эфрон отнеслась к этому скептически:

Речь Эрика понравилась всем. Всем – то есть кроме кинокритика Полин Кейл, которая слышала более раннюю ее версию на встрече автора с читателями в Ричмонде, штат Виргиния. Она сказала ему после встречи, что он отшвыривает прочь свободу слова и подлизывается к своим читателям. На что Эрик ответил: «Книги-то продавать надо?»

Это умение говорить из самой гущи распространенного феномена, знать, как он подстраивается под самые низменные стороны личности и обманывает их, и потом разбирать этот феномен с точки зрения участника и сделало Эфрон одним из лучших в семидесятых хроникеров, в особенности женского движения. Она одновременно была внутри и снаружи – беспристрастный наблюдатель в самом центре процесса. Обладая даром глубокого понимания, лучше всего она использовала его именно в те годы. Конечно, потом слава Эфрон-режиссера затмила почти все ее писательские достижения. Но именно труд писателя оставил нестираемый чекан на ее настоящей личности, на ее способности оценивать людей и, когда это требовалось, уверенно ставить их на место. Многие хотели числить ее в своих друзьях, и те, кому удавалось, стремились ей угодить и слегка побаивались. От этого были столь блестящими ранние плоды ее творчества.

Эфрон почти всегда писала от первого лица – и всю жизнь, помня свою репортерскую выучку, чувствовала, будто слегка мошенничает. Поначалу ее, приученную в Post не писать о себе, подталкивали к этому редакторы, но в семидесятом году, решив собрать свои ранние эссе в книге «На оргии под стеночкой», она призналась, что эти ограничения всегда ее несколько раздражали.

Иногда меня охватывает почти неодолимое желание посреди интервью заорать: «Я тоже здесь! Хватит уже о вас, обо мне давайте!»

Через много лет, когда ее сто тысяч раз интервьюировали как истинную знаменитость, она стыдилась этого юношеского тщеславия. Но никакое интервью не дает такого ощущения личности Эфрон, ее голоса и ее точки зрения лучше, чем ее собственная статья «Несколько слов о груди», вышедшая в Esquire в семьдесят втором году.

Тут необходимо отметить, что у Эфрон была необычайно маленькая грудь. Вероятно, это семейное – она вспоминала, как язвительная мать в ответ на просьбы дочерей купить им первый бюстгальтер ответила: «Пластырем заклейте – сойдет».

«Женщины втянуты в вечную игру „оценивающих замечаний о размере груди”», – писала Эфрон. Она признавалась, что когда-то была помешана на этом пункте, настолько помешана, что применяла шарлатанские способы для увеличения бюста, каковых полно было в семидесятых – восьмидесятых годах. Мать ее бойфренда студенческой поры в разговоре намекнула, что из-за своего дефекта она никогда никого не сможет сексуально удовлетворить. Эфрон заканчивает рассуждение приемом, который впоследствии стал ее фирменным клеймом – она рассматривает все альтернативные утверждения, противоречащие ее опыту: на маленькой груди лучше смотрится одежда, ее обладательниц меньше задевают. Это был жест в сторону журналистской объективности – в которую Эфрон, как сама говорит, не верила даже тогда, когда боялась писать от первого лица. А потом она прихлопнула оппонентов одной фразой:

Обдумала я все эти замечания, пыталась встать на место их авторов, рассматривала их точку зрения. По-моему, чушь они несут.

Может быть, стоит отметить, что эта статья, вышедшая в выпуске Esquire за май семьдесят второго, стала первым текстом, опубликованным Эфрон после смерти матери. В редакцию хлынули письма читателей.

После этого текста о собственной груди Esquire предложил Эфрон колонку. Много лет идут споры, то ли сама Эфрон решила писать о женщинах, то ли такую тему выбрала редакция журнала. Чья бы идея ни была, соответствие автора и темы оказалось идеальным.

К началу писательской деятельности Эфрон уже несколько лет участвовала в женском движении, а значит, собрала немало наблюдений. В своей первой колонке она исследовала вопрос, незримо присутствующий в текстах почти каждой феминистки, хотя мало кто из них в те времена готов был его произнести: зажжет ли феминистская революция искру перемен в сексуальных фантазиях мужчин и женщин о сексе между ними? Эфрон из чувства собственного достоинства не стала детально формулировать суть своих фантазий, но лишь сказала, что в них присутствует доминация, а феминисткам, как она уже знала, не подобает хотеть, чтобы в сексе мужчина над ними доминировал. Она оставила вопрос открытым, потому что реального ответа у нее не было, и закончила несколько стеснительной фразой:

Писать в Esquire колонку о женщинах – это, как я теперь понимаю, то же самое, что рассказывать еврейский анекдот ирландцам-католикам. Любая критика женского движения с моей стороны будет выглядеть вдвойне предательской, а юмор, с которым я хотела бы осветить тему, прозвучит пустозвонством.

Эфрон и в самом деле действовала на территории противника – в какой-то степени. В то время Esquire был посвящен звездам куда меньше, чем сейчас, и считался журналом более литературным, чем модным. Но колонки Эфрон были уникальными. В отличие от Зонтаг и Дидион, она не абстрактно критиковала движение с позиции стороннего наблюдателя. С другой стороны, она и не нырнула в него с головой – в том смысле, что не считала свои колонки попытками поддержать ту или иную платформу.

Первый удар она нанесла по другой писательнице, Аликс Кейтс Шульман, которая написала роман «Мемуары бывшей королевы выпускного вечера», который в свое время стал бестселлером. Книга начинается с рассказа главной героини о том, как ее изнасиловал первый муж, затем автор переходит к главной теме – как опасно быть красивой в культуре, где доминируют мужчины. «Если бы я точно знала, что все еще красива, мне было бы легче уйти», – говорит героиня. После этого Шульман заявляет, что на самом деле у красивых людей проблем ничуть не меньше, чем у безобразных, просто эти проблемы иные. В числе прочих она упомянула Мэрилин Монро как пример страданий из-за красоты.

Эфрон, которую никогда не считали красавицей, сочла, что с такой аргументацией тяжело согласиться. «Нет в Америке такой безобразной девушки, которая проблемы безобразия не поменяла бы на проблемы красоты», – заявила она уверенно, имея в виду и себя:

«Говорят, что некрасивой быть хуже», – пишет Аликс Шульман. Да, так действительно говорят, и говорят верно. Также хуже быть бедной, чем богатой, хуже быть сиротой, чем иметь родителей, хуже быть толстой, чем стройной. Это не «другое», это именно «хуже».

Таким образом, автор статьи нападал на тезис, весьма популярный в феминистском движении, где Шульман стала авторитетом после публикации своего брачного контракта в журнале Ms. (все мыслимые домашние обязанности были в нем каталогизированы и распределены между супругами). Больше никто в таком стиле против Шульман не выступал, хотя Дидион и привела ее брачный контракт как иллюстрацию, насколько женское движение вязнет