Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

— Кадет, ко мне! — рявкнул я, услышав приближающийся шорох, приказал: — перевяжи раненных из расчёта и оттащи в тыл. Это приказ! А сейчас, прикрой!

Мы оба вскочили, дали по очереди в немцев и я выпрыгнул из окопа огневой, перекатился влево. И ещё. Рухнул в окоп. Тут оборонялась тройка наших ребят. Все трое были убиты. Их окоп закидали гранатами. И я ещё добавил свою. А вот и немец. Хрипел, пуская розовые пузыри, скрёбся руками, стараясь дотянуться до своего карабина. Я со всей яростью ударил его ногой в развороченную грудь, повернул ступню, раздавливая. Стал собирать гранаты и метать их во врага. Четыре гранатных разрыва и очередь во весь рожёк разметали их, заставили залечь. Пока они не оклемались, перебежал обратно на огневую. Кадета уже не было. Не было старшины и одного из раненных, того что приходил не недолго в сознание. Тяжелый был ещё здесь. Ну, да Бог ему поможет. Пополз на четвереньках к позиции тройки Степана Озерова. Что-то пулемёт их замолк.

Окопа больше не было. Близкий взрыв осыпал его. Из земли торчал ствол ДП.

— Мельник! Живой?

— Пока! Ещё одну обойму живой!

И тут же выстрелил откуда-то справа. Я потянул за ствол пулемёта, зашипел от боли, бросил — обжёгся даже сквозь перчатки. Стал откапывать — вдруг живы? Откопал руку, вытянул за неё бойца, но не узнал — лица у него больше не было. Этому помощь не нужна. Но это не Стёпа. Степан оказался рядом. В момент взрыва он сидел на дне окопа и здоровой рукой набивал диск. Так его и засыпало. Вытащил, отволок в ход сообщения. Побил по щекам, облил водой, грязным пальцем выковырнул у него изо рта землю и песок, стал делать комплекс реанимации, вдыхая в рот воздух и давя прямо сквозь «доспех» на грудь. Степан закашлял, отбил мои руки, повернулся на бок.

— Ожил, дядя Степа-милиционер! Мельник! Сюда!

Мельник был весь вымазан грязью, только глаза блестели.

— Где ампулы?

— Тут.

— Целы?

— Землёй засыпало.

— Тащи Стёпу в тыл. Доложишь, что эта позиция прорвана, орудие уничтожено, люди выбыли из строя. Назад не возвращайся. Там Кадет. Позаботься о нём.

— А ты? Я тебя не оставлю!

— Это приказ! Исполнять! Ваш отход надо прикрыть, пойми. Со мной всё будет нормально, обещаю! Иди же!

Мельник потащил Озерова. Я выглянул. Бой шел уже в наших окопах. Два танка утюжили окопы, закапывая в них защитников. Я откопал ящик с ампулами, схватил две, кинул прямо перед своей позицией. Одна раскололась, разлился жидкий огонь, одну пришлось разбивать из автомата — упала на мягкую землю. Вот такая получилась огне-дымовая завеса. Пока не прогорит — тут не пройдут. Взяв ещё четыре ампулы, побежал, уже особо не пригибаясь, на огневую. Но по пути передумал и подбежал к танку, укрывшись за его корпусом. Ампулы сложил под танк, залез, с трудом, внутрь через открытый боковой люк.

И что они сбежали — башня крутиться, орудие не повреждено? Так, а как же это всё работает? Свет в танке не горел, я втянул внутрь убитого мною же танкиста, чтобы не загораживал сумрачный осенний свет. Какие бронебойные? Может эти, тонкие, неправильной формы? Попробуем. Затвор был открыт, запихнул снаряд, припал к «перископу», но увидел только перепаханное воронками поле. Стал крутить вручную башню. Бесконечно долго. Как же долго! Наконец! Поймал в прицел задний борт елозившего по нашим окопам врага. Нажал на спуск, высунул голову из башни, чтобы увидеть. Я промазал. Фонтанчик земли взметнулся правее и дальше танка. Зарядил таким же снарядом, сдвинул перекрестие прицела левее. Спуск. Есть! Точно в зад! Даже загорелся!

Стал поворачивать башню, чтобы поймать в прицел второго. Грохот, удар, танк качнулся всем корпусом. Ого! Пора линять отсюда! Выбираясь через люк, застрял, как Винни Пух ни туда, ни обратно. Танк опять вздрогнул от удара, что-то ударило меня в ногу, в голень. От боли рванул, что-то с треском оторвал, вывалился из танка. Перекатился к ампулам, одну за другой закинул две в танк. С рёвом разгорался огонь. Я побежал назад, к пушке, упал за ней, откатил стекляшки ампул в сторону, к брустверу. Выглянул. Давешний бронетранспортёр стоял с разбитой ходовой, но пулеметчик в нём был, видимо, смелее танкистов — продолжал стрелять, гад! Пушка была заряжена, как её разряжать? Как целиться? А! приблизительно навёл на БТР, выстрелил, промазал. Но пулемёт заткнулся, голова из прореза щитков исчезла.

Мой шанс! Подхватил одну ампулу, побежал прямо на БТР, разбил о его капот стекло шара с огневой смесью, упал, перекатился, побежал обратно. Удар в спину сбил меня с ног, но не убил же! Перекатился в воронку, хотел схватить автомат — нету. Вытащил пистолет. Это был один из немцев из БТРа. Из пистолета мне в спину попал. Он с пистолетом, я с пистолетом. Он осторожно шёл на меня, готовый в любой момент прыгнуть в сторону. Эх, гранату бы! На фиг эти дуэли! Я не декабрист. Но граната осталась одна — подмышкой Ф-1. Для себя. Завёл руку за спину — ни лопатки, ни ножа! Вот что оторвалось и осталось в танке. Сгорело теперь всё! Достал пустой рожёк, кинул в немца:

— Атас! Граната!

А следом встал сам. Как я и ожидал, немец лежал в воронке, закрыв голову руками. Я трижды выстрелил ему в спину, подобрал свой рожёк и залёг в эту же воронку. Слева полыхал БТР, в нём новогодним китайским фейерверком трещали взрывающиеся в огне пулеметные патроны. Немцев не было видно. Я обыскал убитого, пистолет сунул в карман штанов, запасную обойму — в другой, забрал его документы, сигареты, зажигалку.

А что это так тихо? Где немцы? Перекатами стал передвигаться обратно.

Странная штука бой. До боя всю сегодняшнюю позицию обошел бы за минуту, а сейчас этот пятачёк земли стал таким громадным для меня. Изменчивость восприятия. Сто метров до пушки преодолевал так долго и с таким усилием, будто тут не сто метров, а пара километров.

А у пушки меня ждал Кадет с двумя автоматами. Вот оказывается где мой автомат! Я его здесь забыл и пошел в атаку на БТР фактически безоружным. Охерел в атаке!

— Ты что тут делаешь? Я приказал тебе отходить! — зарычал я на Кадета.

— Я за этим вернулся, — соврал Кадет, — Ротный приказал всем срочно отходить. Немец отходит.

— Тогда живее! Сейчас тут всё перепашут!

Закинул автомат на спину, разбил о пушку последнюю ампулу (так не достанься же ты никому!) подхватили раненного противотанкиста, побежали. Едва успели. Стена разрывов и жуткий грохот нагоняли нас. Упали в кучу в окоп, чьи-то руки подняли меня, оттащили.

— Раненный! Санитара! — закричал голос надо мной.

— Да не я! Он ранен! — крикнул я.

— А штанина тоже в его крови?

Пришлось идти в перевязочную. Кадет сопровождал.

Сколько же крови! Сколько раненных! Медики уже с ног сбились, а раненных всё несли и несли. У стены школы громоздилась гора окровавленных «доспехов». Тут же, рядом, куча оружия — многие не выпускали его из рук до самых палаток с красными крестами. Раненные лежали везде. На носилках, на земле. Подошла машина, водитель выпрыгнул, открыл борта. А там — кровь, обрывки окровавленных бинтов, рыжие от крови тряпки, в которых угадывалось то, что раньше было обмундированием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});