Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Сергей Кургинян

Своеобразным отголоском этих обсуждений стал роман Юрия Никитина «Ярость»18. В нем – пусть и в фантастическом преломлении – нашел отражение непрозрачный, но вполне реальный политический сюжет того времени. Роман вышел из печати в 1997 году – «по горячим следам» президентских выборов 1996 года. По сюжету, победа на выборах достается генералу Кречету (в этом персонаже легко угадывался генерал Лебедь). В поисках идеи, которая сделала бы ослабленную и деморализованную после распада СССР страну способной сопротивляться американской экспансии (к границам России неумолимо приближается блок НАТО), президент Кречет обращается к «социальному философу и футурологу» Никольскому. В своих работах тот обосновывал «полезность» перехода русских в ислам, противопоставляя «хороший» ислам «плохой» Русской Православной Церкви: православие взрастило в нации рабскую покорность, а ислам сделает народ гордым и свободным.

Согласно идее Никольского, «Россия придумает свою веточку ислама» - «русский ислам» («исламский мир отнесется с пониманием, если в России ислам будет не совсем таким, как в Саудовской Аравии. Мы будем одновременно и в исламском мире, и останемся самобытной Россией с ее особенностями»19). По замыслу новоявленных «исламизаторов», приняв ислам, Россия останется Россией, но это будет «могучая и богатая Россия. Сильная, яростная, одухотворенная единой идеей. И, что жизненно важно, к нам хлынут золотые реки из Саудовской Аравии, Кувейта, Йемена, других арабских стран…120».

Кречет решительно приступает к исламизации страны. Православным священникам предлагается принять ислам и стать муллами («Я самый ярый патриот Руси, - заявляет Кречет. - И я хочу, чтобы даже в мечетях служили русские священники»21 ), формируются военные части «русских мусульман»…

По ходу дела выясняется, что необходимость поднять за счет исламизации боевой дух народа, дабы он смог противостоять НАТО, – всего лишь отговорка. Что речь идет о преодолении «цивилизационной дряхлости» России, фактически о смене ее «неправильного» цивилизационного ядра. Как говорит Кречет, «нам повезло жить в такое время, когда страну можно повернуть в любую сторону… Спасибо западным странам, со своим НАТО у наших границ сделали то, чего не смогла бы никакая наша пропаганда.»22

По сюжету, в Госдуме начинания Кречета поддерживает, в частности, лидер «национал-либералов». Прототипом этого персонажа, как считает ряд экспертов, стал теоретик этнического русского национализма Александр Севастьянов (Лебедя и Севастьянова связывала совместная работа в партии «Конгресс русских общин»).

То, что идея исламизации России обсуждалась – и не в романе, а в реальной жизни! – в русских националистически ориентированных кругах, на первый взгляд, кажется парадоксальным. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что русские националисты имеют с исламизаторами точки соприкосновения, точки схода.

Первая точка схода – резко негативное отношение к христианству и Русской Православной Церкви. Вышеупомянутый А.Севастьянов в 1996 году выпустил книгу «Национал-демократия», в которой, в частности, писал: «Возрождение России многие связывают с возрождением православия. Я смею думать, что дело обстоит прямо противоположным образом…»23 «Христианство сегодня – это религия умиротворения, уступок. Это религия расслабленных, больных, вырождающихся народов… Это прогнившая бомба, из которой вывалился боевой запал»24.

Севастьянов настаивал, что «для осознания себя как нации» русским необходимо решить несколько задач, важнейшие из которых «дехристианизация, ибо христианство – это космополитизм; декоммунизация – ибо коммунизм есть трупный яд христианства»25.

Вторая точка схода – ислам нравится националистам своей «боевитостью» (по их оценке, ислам – прямая противоположность «расслабленному» христианству).

Третья точка схода – как и исламизаторы, националисты считают допустимой (а при определенных условиях – даже желательной) утрату территориальной целостности России. По словам Севастьянова, «если российская государственность противоречит жизненным интересам русской нации – к черту такую государственность, если территориальная целостность России подрывает ее русскую национальную целостность, ее мононациональный статус – к черту территории!»26

Четвертая точка схода националистов и исламизаторов – антисемитизм.

Забегая вперед, отметим, что в начале 2000-х годов ряд русских националистов перешел в ислам. Я остановлюсь на этом чуть позже. Здесь же отмечу, что, исходя из перечисленных пунктов, данное явление выглядит достаточно закономерным.

А сейчас вернемся к хронологии «исламистской экспансии».

В марте 1997 года на «круглом столе» в Госдуме РФ было впервые озвучено, что Россия – это православно-исламское государство.

Существует многовековая традиция, не прервавшаяся даже в советский «атеистический» период. В соответствии с этой традицией, Россия, в которой большинство населения составляют русские, воспринималась как государство православное. А потому сам факт публичного признания того, что Россия – это православно-исламское государство, Гейдар Джемаль сравнил с «тектоническими подвижками»: «Более глубокое соприкосновение с исламским миром в ходе вооруженной конфронтации с афганцами, таджиками, чеченцами привело к подспудным переменам в основах российского самосознания, к своего рода тектоническим подвижкам целых пластов "коллективной души"…»27

Рассмотрения вопроса о признании России православно-исламским государством добивались не «российские мусульмане вообще», а конкретное лицо – дагестанец Надир Хачилаев, лидер Союза мусульман России. Сразу же после «победоносного» «круглого стола» Хачилаев отправился в Пакистан на сессию «Организации исламская конференция» в качестве представителя миллионов мусульман России.

Важно отметить, что в это время на Северном Кавказе разгорался конфликт традиционалистов («тарикатистов») и фундаменталистов («ваххабитов»). С особой силой конфликт развивался именно в Дагестане.

Религиозное содержание конфликта между «мягким» исламом тарикатистов и «жестким» исламом ваххабитов сводилось к следующему. Ваххабиты, настаивая на «возвращении к изначальной чистоте веры», атаковали тарикатистский тип ислама – совмещение религиозной веры с почитанием духовного лидера рода как истинного носителя веры, передающего духовное знание по наследству. Тари-катисты усмотрели в ваххабитской атаке покушение на древние кавказские родовые традиции.

При этом было очевидно, что данный конфликт имеет отнюдь не только религиозное содержание. «Незапятнанность духовных лидеров зарубежной диаспоры» (то есть ваххабитов) слишком откровенно противопоставлялась «оппортунизму опорочивших себя общением с советской и вообще с российской властью северокавказских шейхов» (тарикатистов).

В апреле 1997 года, когда между фундаменталистами и традиционалистами начались первые вооруженные столкновения, Хачилаев активно участвовал в процессе примирения. Однако его позицию никак нельзя было назвать «нейтральной». Призывая к прекращению «спора ваххабитов и тарикатистов, который губит все стороны», Хачилаев одновременно заявлял: «Секта жрецов (то есть «местный» ислам – тарикатисты) должна уйти, уступая дорогу подлинному и просвещенному исламу!»28

Схема, задействованная при развале СССР, – привнесенный извне «жесткий» ислам, играющий в связке с «имитационно мягким» исламом против подлинно «мягкого» местного ислама, – работает, как мы видим, и в постсоветское время. Позиция Хачилаева была именно «имитационно мягкой».

В июне 1997 года Хачилаев был приглашен в Судан. Здесь в качестве главы российской мусульманской делегации он встретился с Хасаном ат-Тураби – лидером «Исламского интернационала». Во время встречи была подчеркнута необходимость единения мировой исламской уммы. (Отметим, что в 1998 году Гейдар Дже-маль, который, как мы помним, тоже имел контакты с ат-Тураби, стал советником и помощником Надира Хачилаева).

Визит Хачилаева к ат-Тураби стал слишком недвусмысленным указанием на религиозно-политические предпочтения Хачилаева. И позволил выявить, что в марте 1997 года вопрос о признании формулы «Россия – православно-исламское государство» поднимал вовсе не традиционный российский «старый» ислам, имеющий многолетний опыт мирного сосуществования с российско-православным населением. На этой формуле (подразумевающей гораздо более весомую социально-политическую и социокультурную роль ислама в жизни России) настаивал «новый» ислам. Задача состояла в том, чтобы оттеснить «старый» ислам, отменить его «мирный договор с Россией» и заключить «новый договор» – на новых условиях.