Вечерние новости - Артур Хейли

– Вот что мы сделаем, – сказал замдекана, – бросим клич. Я постараюсь подобрать с десяток человек и позвоню тебе позже.

– Да здравствует Колумбийский университет! – воскликнул Дядюшка Артур, после чего продолжал обзвон.

Тем временем Тедди Купер, вернувшись в комнату для совещаний, принялся за составление плана работ для тех, кто приступит к ней завтра. Вместе с двумя помощниками-добровольцами он изучил вдоль и поперек “Международный ежегодник редакций и издательств”, карты и телефонные справочники, выбирая библиотеки и редакции газет, прикидывая маршруты и сроки.

Кроме того, Купер составил подробное описание объекта поиска в помощь ребятам, которым придется переворошить около ста шестидесяти изданий, вышедших за три месяца. Каков же объект поиска?

Наряду с тем, что месторасположение объекта должно непременно вписываться в радиус двадцати пяти миль от Ларчмонта, Купер включил и другие условия. Важно было разъяснить общую идею, но ни в коем случае не сковывать инициативу. Он намеревался провести беседу с “новобранцами” Дядюшки Артура, когда они явятся завтра утром, и попросил Риту позаботиться о подходящем помещении.

Сразу после полудня Купер присоединился к Дядюшке Артуру, чтобы пообедать в кафетерии Отдела новостей Си-би-эй. Дядюшка Артур выбрал бутерброд с тунцом и молоко, Купер – кусок мяса, политого вязким соусом, желтый как канарейка пирог и со смиренным видом взял чашку кипятка с пакетиком чая.

В воскресенье народу было мало, и они сидели за столиком вдвоем. Приступив к еде, Купер начал разговор:

– Я хотел бы спросить вас, сэр… Дядюшка Артур жестом его остановил.

– Твоя британская почтительность очень мила. Однако ты находишься в стране величайшего равенства, где простые смертные обращаются к королям “Джо” или “Эй, ты!”, а на конвертах все реже пишут слово мистер. Здесь меня называют только по имени.

– Хорошо, Артур, – сказал Купер с оттенком смущения, – я просто хотел поинтересоваться, что вы думаете о сегодняшнем положении дел в теленовостях по сравнению с былыми временами, когда…

– По сравнению с былыми временами, когда я что-то значил? Полагаю, мой ответ тебя удивит. Сейчас дела обстоят гораздо лучше. И репортеры, и выпускающие стали намного профессиональнее представителей моего поколения, включая меня самого. Да и уровень освещения новостей неизменно растет. Это неизбежно.

Купер удивленно вскинул брови.

– Но многие считают совсем иначе.

– А все потому, мой дорогой Тедди, что они страдают ностальгическими запорами. Им бы не помешало прочистить мозги клизмой. Один из способов – посетить музей теле– и радиовещания здесь, в Нью-Йорке, – я это недавно сделал – и посмотреть некоторые из старых репортажей, шестидесятых годов, например. С точки зрения сегодняшних требований большинство из них кажутся слабыми и даже отдают дилетантщиной – я имею в виду не только техническую сторону, но и глубину журналистского анализа.

– Сегодня кое-кто из наших недоброжелателей обвиняет нас в чрезмерной въедливости.

– Обычно критиканством грешат те, кому есть что скрывать.

Купер хмыкнул, а Дядюшка Артур с жаром продолжал:

– Вот один из показателей того, что журналистика стала совершеннее: то, что надлежит разоблачать, разоблачается все чаще. Злоупотребление общественным доверием, например. Разумеется, за это приходится платить даже хорошим людям, срываются покровы с их частной жизни. Но в конечном счете выигрывает общество.

– Значит, вы не считаете, что репортеры прошлого были лучше сегодняшних?

– Они не только не были лучше, но большинство из них не обладали жесткостью и беспристрастностью по отношению к властям, готовностью пострадать за правду – неотъемлемыми качествами современного первоклассного журналиста. Конечно, тогдашние репортеры соответствовали меркам своего времени, и лишь немногие составляли исключение. Но даже они, будь они сейчас живы, смутились бы, узнав, что их канонизировали.

Купер лукаво прищурился.

– Канонизировали?

– Ну да. А разве ты не знаешь, что мы, преданные делу журналисты, относимся к своему ремеслу как к религии? В банальные слова – скажем, “новости” – мы вкладываем священный смысл. Мы служим мессы по “золотому веку телевидения”, который, естественно, остался в прошлом, и канонизируем самых ярких журналистов. На Си-би-эс поклоняются своему святому – Эду Мэрроу, который, несомненно, был выдающейся фигурой. Но Эду были присущи и человеческие слабости, о которых легенда почему-то умалчивает. В конце концов на Си-би-эс появится святой Кронкайт, хотя, боюсь, Уолтеру придется для этого умереть. Живому человеку такое не по силам. Пока что это относится только к Си-би-эс, старейшей телестанции. Но со временем и другие телестанции, помоложе, создадут своих святых – на Эй-би-си это непременно будет святой Арледис. Ведь именно Рун внес самый крупный вклад в создание телестанции новостей в ее современном виде.

Дядюшка Артур поднялся.

– Мой дорогой Тедди, разговор с тобой был очень поучительным. Но я должен возвращаться к полновластному хозяину нашей жизни – телефону.

…К концу дня Дядюшка Артур сообщил, что пятьдесят восемь его “самых толковых и способных” готовы приступить к работе в понедельник утром.

Глава 2

В воскресенье, рано утром, “Лирджет-55” вошел в воздушное пространство провинции Сан-Мартин в малонаселенном районе сельвы, или перуанских джунглей. На борту самолета Джессика, Николае и Энгус все еще спали в гробах.

После пяти часов пятнадцати минут полета из Опа-Локки самолет приближался к пункту своего назначения – взлетно-посадочной полосе в Сионе, проложенной в предгорьях Анд. Было 4.15 утра по местному времени.

В тускло освещенной кабине самолета оба пилота, подавшись вперед, напряженно всматривались в темноту. Самолет находился на высоте трех с половиной тысяч футов над уровнем моря, но лишь тысяча футов отделяла его от джунглей. А впереди, на небольшом расстоянии, маячили горные хребты.

Восемнадцать минут назад они оставили в стороне “постоянный” воздушный путь с его радиолокационными сигналами и для обнаружения посадочной полосы включили аэронавигационное устройство, обладающее колоссальной степенью точности. По мере приближения к взлетно-посадочной полосе они ожидали увидеть условный световой сигнал с земли.

Самолет значительно сбавил скорость, однако она все еще превышала 300 узлов.

Второй пилот, сидевший за штурвалом, первым заметил световой сигнал. Всего лишь три белые вспышки. Однако Фолкнер успел задать самолету нужное направление, и теперь не спускал глаз со стрелки компаса.

Капитан Андерхилл, заметивший свет чуть позднее Фолкнера, взялся за рацию и на условленной частоте передавал зашифрованные позывные на испанском языке: “Внимание, друзья на Хуальяге. Говорит самолет “Дорада”. Везем груз Писарро”.

Андерхилл заранее во время переговоров по чартерному рейсу получил текст позывных. Сигнал сработал, и в ответ прозвучало: “Мы ваши друзья на земле. Ждем вас. “Дорада” может приземлиться. Ветра нет”.

Разрешение на посадку их обрадовало, но не сообщение об отсутствии ветра, который бы мог помочь тяжелому “55-ЛР” затормозить. Как только Андерхилл подтвердил получение сигнала, вновь замигал свет. Через несколько минут над грунтовой посадочной полосой зажглись три прожектора. Андерхилл, который прилетал сюда уже в третий раз, не сомневался, что и полевую рацию, и переносные прожекторы доставили сюда на одном и том же грузовике. Наличие сложной технической аппаратуры его не удивляло? Здесь частенько приземлялись перевозчики наркотиков, и воротилы наркобизнеса не скупились на дорогостоящее оборудование.

– Я сам посажу самолет, – сказал Андерхилл, и второй пилот отпустил штурвал.

Все еще на высоте тысячи футов Андерхилл описал круг над слабо освещенной посадочной полосой, с тем чтобы точно рассчитать свои действия. Он знал как и то, что им понадобится каждый фут земли, так и то, что взлетно-посадочная полоса проложена между зарослями деревьев и кустарника, а значит, точка приземления должна быть выбрана безукоризненно. Вполне удовлетворенный, он пошел на снижение параллельно посадочной полосе, “положив” самолет на подветренную сторону.

Рядом с ним Фолкнер проверял исправность посадочного механизма. Когда вспыхнула надпись “выпуск шасси”, раздался гул опускающихся “ног”. Они развернулись и “легли” на надветренную сторону – тут же загорелись три зеленых бортовых опта. Наконец посадочные передние огни прорезали темноту, и Андерхилл сбавил скорость до 120 узлов. Он предпочел бы совершить посадку при дневном освещении, но у них было слишком мало топлива, чтобы кружить в воздухе до рассвета. Посадочная полоса стремительно приближалась, и тут Андерхилл понял, что они еще слишком высоко. Он сбросил обороты двигателя. Теперь до земли оставалось пятьдесят футов. Дроссель опущен до конца, двигатель выключен, нос поднят кверху почти вертикально. Вот оно! Подпрыгнув на ухабе, они коснулись неровной земли. Андерхилл блокировал руль, чтобы их не занесло в сторону; в свете посадочных огней деревья казались размытыми темными пятнами. Толчок назад.., тормоз! Они уже миновали центральный прожектор и замедляли ход. Успеют ли они затормозить? Полоса вот-вот кончится, но они уже почти остановились. Они должны были добиться и добились своего.